сношения только со шведскими министрами и только по самым необходимым делам. Послу Швеции в Париже было заявлено, что если по штральзундскому делу не будет предоставлено удовлетворение, мирный договор со Швецией будет считаться недействительным; тем самым возвещалось, какая участь уготована Шведской Померании.
Во время поездки Наполеону пришлось вернуться и к религиозным делам. Депутация прелатов и кардиналов, посланная в Савону, без особого труда убедила Пия VII согласиться с декретом собора. Этот новый декрет, как мы помним, обязывал папу утверждать назначенных епископов в течение шести месяцев, после чего это право переходило к архиепископу. Пий VII, которого весьма растрогало обращение собора к его авторитету, ибо он видел в этом неявное признание прав Святого престола, сдался настойчивым просьбам депутации, дал согласие на новый декрет и обещал без задержки утвердить двадцать семь новых епископов. Он только захотел записать свое решение на удобной ему латыни, дабы предохраниться от великих и благородных принципов Боссюэ, которые, однако, и составляют честь и достоинство французской Церкви, ни в чем не покушаясь на авторитет Церкви вселенской.
Принятие папой декрета обрадовало Наполеона, а еще больше понравилось ему обещание папы утвердить двадцать семь новых епископов, ибо это означало восстановление управления Церковью. Но послание папы, сопровождавшее и обосновывавшее эти уступки, не пришлось ему по душе, потому что противоречило доктринам Боссюэ. А ведь Наполеон, который не любил свободы там, где мог подчинять себе, любил ее, напротив, там, где был не властен, то есть как раз в лоне Церкви. Потому он и оставался пламенным учеником Боссюэ, учеником, который, без сомнения, сколь польстил бы знаменитому законодателю французской Церкви, столь и напугал бы его.
Наполеон решил рассортировать то, что ему привезли из Савоны, принять резолютивную часть послания и отвергнуть мотивы папы. Он предписал представить Государственному совету одобренный папой декрет, дабы он занял свое место в бюллетене законов. Само же послание папы, содержавшее ультрамонтанские доктрины, Наполеон приказал передать комиссии Государственного совета, которой надлежало как можно медленнее изучать его соответствие национальным доктринам, откладывая свое решение по нему столько, сколько понадобится.
Наполеон приказал также без промедления отправить в Савону документы, касавшиеся двадцати семи кандидатов в епископы, дабы как можно скорее получить от папы их утверждение. Савари он предписал в то же время разослать остававшихся в Париже епископов по домам, не желая более по возвращении в Париж обнаружить там съезд святош.
Приняв эти решения, Наполеон продолжил поездку, завершил осмотр войск и снаряжения, направлявшегося с Рейна на Эльбу, и затем отбыл в Париж, куда прибыл в первых числах ноября. По возвращении он приказал своим министрам с тщанием изыскать все административные дела, которые могли потребовать его вмешательства, дабы не оставить нерешенным ничего, когда он отбудет весной в Россию, и принялся разрешать эти дела, не переставая уделять самое пристальное внимание военным приготовлениям. Но прежде чем последовать за Наполеоном в бездну, в которую он устремится, мы расскажем о последних событиях в Испании, и этот рассказ станет предметом следующей главы.
XLII
Таррагона
Настало время рассказать о положении дел в Испании после состоявшихся в мае 1811 года сражений в Фуэнтес-де-Оньоро (с неопределенным исходом) и Альбуэре (к сожалению, проигранного). Португальская армия, лишенная единственного способного вести ее за собой командира, знаменитого Массена, была разбросана в окрестностях Саламанки и пребывала в состоянии нищеты, недовольства и неописуемого беспорядка. Маршал Мармон, умелый и предусмотрительный организатор, поспешил по прибытии посвятить ей все свои заботы; но уход из Португалии основной части армии и очевидная неспособность прогнать англичан с полуострова, прибавляя уверенности и отваги повстанцам, усиливали волнения в северных провинциях и усугубляли отчаяние и французских войск, и населения.
В самом сердце королевства, в Мадриде, поселились уныние и отчаяние. Обнищание служащих, дороговизна продовольствия, расхищаемого бандами у самых врат столицы, усталость, нужда и разбросанность Центральной армии, силившейся прикрыть Гвадалахару и Талаверу, Сеговию и Толедо и не успевавшей защищать коммуникации, – всё это не вселяло надежд на счастливые изменения.
В Эстремадуре и Андалусии дела шли не лучше. После сражения в Альбуэре, данном ради спасения Бадахоса, Сульт отошел в Льерену и расположился на склонах гор, отделяющих Эстремадуру от Андалусии. Своим присутствием сдерживая англичан и оказывая моральную поддержку несчастным осажденным, он настойчиво взывал о помощи. И если бы Португальская армия, позабыв свои горести, не поспешила на Гвадиану, несмотря на трудности марша в жару, Бадахос пал бы, а могучая Андалусская армия, годом ранее вышедшая из Мадрида в составе 80 тысяч человек и весьма, увы, с тех пор поредевшая, лишилась бы своего единственного трофея.
Положение в Андалусии было не менее печальным, хотя и менее опасным. Осада Кадиса, которая и должна была сделаться единственной заботой Андалусской армии, в то время как покорение Бадахоса только разделило ее силы и породило бессмысленные опасности, не продвигалась. Маршал Виктор, у которого осталось две дивизии из трех и не более 12 тысяч человек, едва мог охранять свои линии. Он продолжал держаться перед островом Леон с флотилией без матросов и с мортирами без боеприпасов. Униженный и недовольный ролью, на которую его обрел Сульт, Виктор просил, чтобы в качестве единственной платы за оказанные им в Испании услуги его немедленно отозвали.
Повстанцы Ронды доставляли не меньше хлопот генералу Себастиани, всё еще пытавшемуся противостоять в Гренаде английским войскам, с одной стороны, и мурсийцам и валенсийцам, с другой. Этот генерал, умеренный и разумный администратор, постоянно изобличаемый маршалом Сультом в неспособности управлять Гренадой, которой он управлял всё же лучше, чем Сульт Андалусией, не менее пылко, чем Виктор, просил, чтобы его отозвали.
Только одна провинция и только одна армия выглядели удовлетворительно: Арагон и Арагонская армия под командованием генерала Сюше. Как мы помним, он постепенно захватил Лериду, Мекиненсу, Тортосу, установил порядок и разумное управление в своей провинции, находившейся в стороне от дорог, по которым проходили французские армии, и избавленной от появления не интересовавшихся ею англичан. А потому среди ужасающих конвульсий Испании она пребывала почти в благополучии и среди всеобщей ненависти к французам почти любила своего покорителя.
С серьезными трудностями Сюше сталкивался только на границах своего губернаторства. На границах с Валенсией, Гвадалахарой, Сорией, Наваррой и Каталонией его непрерывно осаждали отряды повстанцев. Генерал Вильякампа в Калатаюде, Эмпесинадо в Гвадалахаре, Мина в Наварре и микелеты на границе с Каталонией не давали его войскам ни дня передышки. Но удачливый генерал командовал офицерами и солдатами, достойными его самого, и в боях с повстанцами одерживал только победы.
Каталония, напротив, была охвачена волнением. Провинцию опустошали микелеты, поддерживаемые и вдохновляемые испанской армией Каталонии, располагавшейся в Таррагоне. Во всех ущельях они подстерегали конвои,
