лице короля и суверена страны, провинции которой лишь временно оккупированы по военной необходимости. Если Жозефу явится искушение отправиться в одну из армий полуострова, ему немедленно будет передано командование ею. Кроме того, признав полезным увеличить его влияние в северных провинциях, через которые проходила линия коммуникаций с Францией и где оставались люди, уставшие страдать и расположенные сдаться, Наполеон предложил заменить Бессьера маршалом Журданом. Трудность состояла в том, чтобы уговорить последнего принять эту миссию от Наполеона, которого он не любил, и вернуться в Испанию.
Что до денег, Жозефу нужны были четыре миллиона в месяц, чтобы платить чиновникам в столице и в провинциях центра, содержать дом и испанскую гвардию. Из четырех миллионов он получал от силы один, будучи ограничен в доходах мадридской ввозной пошлиной. Наполеон согласился предоставлять ежемесячную субсидию в один миллион и оставлять Жозефу четвертую часть контрибуций, собираемых генералами с провинций. Казалось, эта четвертая часть должна была восполнить требовавшуюся Жозефу сумму. Но был ли шанс, что генерал-губернаторы, зачастую оставлявшие без жалованья войска и с величайшим трудом добивавшиеся прибытия курьеров, захотят расстаться с миллионами из своих касс и сумеют отправить их через всю Испанию? В крайнем случае, это мог сделать генерал Сюше, который и так старался, удовлетворив все нужды своих солдат, посвящать излишки доходов нуждам страны; один он мог это себе позволить и, как мы увидим, действительно делал, но никто другой поступать также не пожелал и не смог.
Как бы то ни было, в этом и состояла финансовая помощь, которой наградили Жозефа. Что до важнейшего вопроса о территориальной целостности Испании, Наполеон говорил на эту тему крайне уклончиво. Он сказал брату, что весьма желал бы оставить ему королевство таким, какое оно есть, но испанцев следует напугать вероятностью потери кое-каких провинций, если они будут упорствовать; что Франция, если война затянется и обойдется дороже, пожелает получить возмещение за свои жертвы. Он даже посоветовал ему вовсе не пытаться ободрить испанцев, а напротив, превратить их страх в средство – странное средство, по правде говоря, для воздействия на людей, нуждавшихся скорее в успокоении, чем в запугивании. Кроме того, не желая, чтобы семейная сцена с испанским королем, как до того с голландским, вновь привела к отречению от престола, Наполеон постарался облегчить горести Жозефа и подбодрить его. Он сказал, что пришлет на полуостров внушительный резерв;
что Сюше вскоре возьмет Таррагону и Валенсию, после чего одну из армий можно будет направить на юг; что тогда Андалусская армия сможет помочь Португальской, и они обе, увеличившись за счет резерва, который сейчас переходит через Пиренеи, начнут к осени новую кампанию против англичан, вероятно, более успешную, чем предыдущая; что довольно скоро Иберийский полуостров будет покорен, военные губернаторства упразднят, и он, Жозеф, вновь сполна завладеет королевской властью и будет осуществлять ее как ему угодно. Наполеон, несомненно, разделял эти странные и губительные иллюзии, но в меньшей степени, чем говорил о них, ибо Испания уже мало значила для него: ведь всё, что не будет улажено на Юге континента, должно было найти свое исправление на Севере.
Хотя Жозеф и возненавидел трон, с которого его глазам открывались лишь ужасные страдания, он не хотел отрекаться от короны, ибо любил покой, но не любил скромность частной жизни. Удовольствовавшись пустыми обещаниями брата, он отбыл обратно в Испанию, уже не столь печальный, как по приезде в Париж, но не слишком ободренный туманными обещаниями Наполеона.
Проезжая через Виторию, Бургос и Вальядолид, Жозеф нашел их обитателей еще более несчастными, чем раньше, но не смог успокоить их ни в отношении провинций Эбро, ни в отношении других предметов, их заботивших, и дал им такие же ничего не значащие обещания, какие получил сам. Торопясь укрыться от докучливых расспросов, он поспешил в Мадрид, положение в котором со времени его отъезда только ухудшилось. Единственным результатом поездки в Париж стало обещание миллиона в месяц, присылаемого из Франции. Два миллиона уже были выделены: один потратили в Париже на представительские расходы, второй должен был прибыть с военными конвоями и не прибыл. Присвоение Жозефу четвертой части контрибуций, собираемых генералами, было ничем иным, как химерой, и в итоге ему оставались только мадридские налоговые сборы, с каждым днем становившиеся всё более скудными. Королевский дом, испанская гвардия и чиновники за время отсутствия Жозефа не получили ни пиастра. В довершение несчастья ужасная засуха, ударившая по урожаям на всем континенте, давала о себе знать и в Испании, и хлеб в Мадриде вздорожал до такой степени, что народ по-настоящему голодал.
Жозеф сообщил о своих печалях в Париж в выражениях еще более горьких, чем те, что переполняли его письма до поездки. Но Наполеон, всецело поглощенный другим предметом, не хотел ничего слышать, и единственной помощью, которую получила от него Испании, остался резерв, посланный из Италии и в настоящую минуту приближавшийся к Пиренеям.
В создавшейся ситуации лучше всего было использовать этот резерв для укрепления положения французов и для формирования, путем присоединения его к Португальской армии, способного сдерживать англичан корпуса, отстаивать у них Бадахос и Сьюдад-Родриго и препятствовать их продвижению по полуострову, пока Наполеон не разрешит на Севере все вопросы, которые задумал разрешить. Но сам Наполеон так не считал. По-прежнему судя о положении издалека, предполагая его таким, каким ему нравилось его воображать, считая, что Жозеф просит денег только для того, чтобы разбрасываться ими, а генералы требуют подкреплений только по привычке всегда требовать больше, чем им нужно, он убедил себя, что если предоставить часть резерва Сюше, тот возьмет Таррагону, а за ней и Валенсию, что после покорения Валенсии ему нетрудно будет выдвинуться к Гренаде, и тогда Сульт сможет передвинуться к Эстремадуре, присоединиться к Португальской армии, уже усиленной резервом, и они вместе оттеснят англичан к Лиссабону. Поскольку Наполеон собирался отозвать гвардию и поляков только зимой, он думал, что если резерв вступит в Испанию в конце лета, за осень можно будет успеть продвинуться и, прежде чем он отбудет в Россию, завоевать почти весь полуостров, кроме Португалии. На таких иллюзиях он и основал весь план операций на конец 1811 года.
Но пока резерв еще не прибыл, а Сюше не взял Таррагону, Сульт, расположившийся в Льерене в виду Бадахоса, взывал о помощи, дабы спасти эту крепость, которая могла вот-вот пасть, несмотря на героическую оборону.
Маршал Мармон, великодушный товарищ по оружию, вдобавок спешивший проявить себя на посту командующего Португальской армией, тщательно подготовился к выступлению на помощь Бадахосу. Хотя Наполеон не рекомендовал ему что-либо предпринимать, пока армия не отдохнет, не получит сносного снаряжения
