однократно, а не как отца. Я боялась, что из-за яда он до конца жизни останется в полубреду. Что я опоздала.
— Теперь-то нам хватит сил, Каден?
— Остановить Комизара? Не знаю. Благодаря Рейфу власть у тебя, но шаткая. Сколько бы твоя мать тебя ни поддерживала.
Не поспоришь. Шествовать Первой дочерью на параде — одно, а править так, чтобы с тобой считались — другое. Пусть солдаты Андреса меня поддержали, но лорды в большинстве остались при своем.
— Ваши лорды, похоже, не верят, что надвигается беда, — добавил он.
Не удивительно. Они всю жизнь прожили с верой, что морриганцы — избранные, и ничто не пошатнет наше королевство.
— Я подготовлю народ. Подготовлю их, чтобы дать отпор венданцам.
— А потом что? Комизар нам обоим враг, но я ведь тоже венданец.
Он посмотрел на меня с тревогой, пробудив мои давние страхи.
— Знаю, Каден. Но не забывай, есть две Венды: первую ведет на нас Комизар, а вторую мы оба любим. Придется нам с тобой как-то выпутаться.
Но как? Комизар и Совет не отступятся, — куда там, добыча уже у них на виду.
«Настал мой черед восседать на золотом троне Морригана и зимой лакомиться сладким виноградом».
Так я и лежала, сжимая руку Кадена под треск углей. Веки набрякли, перед глазами в темноте вихрилось будущее, и вдруг до меня вновь тихо донеслись стоны, но на этот раз я знала, что плачет не мать и мои тётушки. Стенания лились издалека, из-за саванны и великой реки, из-за каменистых холмов и бесплодных равнин. Это рыдали кланы Венды. Комизар обескровил их еще сильнее за одно имя «Джезелия».
Глава шестьдесят седьмая
Паулина
Ребенку нужно имя.
Но какое? Я еще не придумала. Голова была забита другим.
Я забрала сына с рук кормилицы и покачала, перебирая его волосы цвета полуденного солнца. Как у Микаэля.
После того, как он меня предал, этому ребенку он никто.
«Ты не одна, Паулина. У тебя есть родня».
Но холодный тетушкин взгляд до сих пор стоит перед глазами.
Мы перевязали Лию, затем, распоров ей одежду, вымыли. Она обмякла на белых простынях и даже не противилась. Королева и тетушки в страхе глядели на ее бедное тело, — дневник последних месяцев, записанный на коже. Заметили жуткий шрам на бедре. Порез на шее. Разбитую канцлером губу и синяки на лице от солдатских кулаков. А стоило перевернуть её на живот, открылся выпуклый рубец на ребрах, куда вонзилась стрела. На плече бледнел след кавы.
От увиденного они всё давились и давились слезами. В итоге моя тетя, фрейлина королевы, злобно уставилась на меня.
— Это все ты виновата! — процедила она.
На сердце стало тяжко, и я стыдливо опустила глаза на тряпку в тазу. Тётя права. Я соучастница Лии. Без моей помощи она не сбежала бы. Но в таком случае…
Я взглянула на тётушку. Её перекосило от гнева и разочарования.
— Это был выбор Лии.
Она хватила ртом воздух.
— Ты должна была её остановить! Ты! Не…
— Я ни о чем не жалею и сбежала бы с ней еще раз!
Тетушка онемела, разинув рот, но леди Бернетта положила ей руку на плечо.
— Паулина права, Лия сама этого захотела, и мы не остановили бы ее.
Тётя замолчала, но её взгляд был полон упрека. Королева всхлипывала у кровати, прижимая руку Лии к своей щеке.
— У меня еще остались дела. — Я смигнула слёзы и вышла из комнаты в тёмный коридор. Там прислонилась спиной к двери и постаралась сглотнуть горький ком в горле. Меня раздирали сомнения. Я ведь еще даже не сказала, что родила.
— Ну как там? — вышел из тени Каден.
Я-то и забыла, что он ждет вестей о Лие.
— Ничего, — ответила я. — С рукой пока неясно, но кровь остановилась. Лия сильная, выкарабкается.
— Тогда почему… — Каден потянулся к моей щеке, но словно в испуге осекся. Даже в полумраке разглядел мои слёзы, но затем вспомнил, что между нами стена недоверия, которую мне даже сейчас не разрушить.
Я помотала головой, не в силах говорить.
— Расскажи, — тихо попросил он.
Моя грудь судорожно запрыгала. Я безрадостно улыбнулась, а затем слезы хлынули по щекам.
— У меня из родных лишь тетя, и она считает, что я во всем виновата.
Он едва заметно нахмурился.
— Ты? Мы все ошибаемся, Паулина, и твои ошибки… — Он потянулся к мой щеке и смахнул слезу. — Твои ошибки самые безобидные.
Каден смотрел с раскаянием. Мои обвинения еще бередили ему душу.
— Близкие — это не только родня, — сглотнув, продолжил он. — Одна семья — по крови, в ней появляешься на свет, другую выбираешь сам. У тебя есть Лия. Есть Гвинет и Берди. Ты не одна.
Повисла долгая тишина. От слов о семье у него опять заскребло на сердце. В его лице читалась такая же боль, как и несколько часов назад, при встрече с отцом. Хотелось утешить, поддержать, как он меня, но живучий отголосок страха не позволял.
Глубоко вздохнув, Каден первым нарушил молчание.
— А еще у тебя теперь сын. И ему нужно дать имя.
Дать имя. Дело-то нетрудное, да?
— Дам. — И я проскользнула мимо, добавив, что скоро ему можно будет к Лие.
Я вернула сына кормилице.
— Пусть еще побудет у вас. В цитдели суматоха, и ребенку там не место. Я скоро еще загляну.
С пониманием кивнув, женщина пообещала заботиться о малыше, хотя явно усомнилась в моих словах. Она нежно погладила его по щеке, и мой сын без имени довольно устроился у нее на руках.
Глава шестьдесят восьмая
По краям штор просачивался румяный свет. Семнадцать лет он каждый день возвещал мне о новом утре.
Никак привыкну, что я снова у себя в комнате. Снова дома. Вот только для меня она уже не будет прежней. Мне здесь тесно, словно стены давят, — я как будто пытаюсь натянуть куртку, которая мне мала. Все теперь иначе.
Мать так и не показалась. Ночью трижды заходили тети Бернетта и Клорис — обе изможденные, с красными глазами, — и по наставлению лекаря давали мне тягучее и сладкое, как сироп, лекарство.
— Пей, восполнит кровь, — шепнула тетя Бернетта и поцеловала меня в щеку.
На вопрос об отце она посуровела и выдавила обнадеживающее «дадим ему время».
Тетя Клорис настороженно поглядывала на Кадена, дремавшего на стуле у моей кровати, и тихо причитала, что «неправильно это, не положено». Поздно ночью она все же прогнала его в гостевую комнату, после чего мне
