— Гилберт, не мешайся. — Она постаралась придать голосу строгости, но как раз в этот момент шершавый язык скользнул по кончику ее ушка, так что сурового выговора не получилось.
Эржебет охнула и выронила лопатку.
— Эй, сейчас сковородкой тресну! — пригрозила она, однако, уже без прежней уверенности.
— Прямо вот этой сковородой с картошкой и треснешь? — Гилберт хохотнул, и не думая ее отпускать.
— Гил, тебе что, сложно подождать, пока еда приготовится? — Эржебет нахмурилась.
— Но я голодный, — протянул он тоном капризного ребенка и чуть куснул мочку ее уха. Эржебет вздрогнула, сдавленно пискнув.
— Гил, я серьезно, — уже совсем слабо запротестовала она. — Дождись обеда…
— Не хочу ждать… Хочу свой десерт прямо сейчас, — промурлыкал он и, резко развернув Эржебет к себе, впился в ее губы.
На мгновение она застыла, а затем все-таки сдалась, решив, что можно ненадолго забыть о готовящейся на плите еде. Эржебет запустила пальчики в жесткую шевелюру Гилберта, притягивая его ближе и углубляя поцелуй.
Через пару минут они чуть отстранились друг от друга и Гилберт едва заметно ухмыльнулся.
— Сегодня десерт просто объеденье…
— Ну, раз вы уже изволили полакомиться, может быть, я могу вернуться к плите? — осведомилась Эржебет.
— Нет, нет, нет, я же едва успел распробовать! — Гилберт замотал головой.
Его горячие губы заскользили по ее тонкой шее, и Эржебет почувствовала, как реальность растворяется… Она запрокинула голову, словно приглашая его к поцелуям, и тихонько застонала, когда он коснулся особо чувствительной точки…
Эржебет не знала, сколько прошло времени, но внезапно разлившийся в воздухе запах паленого вырвал ее из сладкого мира грез.
— Гил, — неуверенно окликнула она.
— Что? — буркнул он, явно недовольный, что его отвлекают от такого важного занятия, как расстегивание молнии на ее платье.
— Гил, по-моему, что-то горит…
Пару мгновений они таращились друг на друга, затем дружно повернулись к плите…
***
— Эм-м-м… А помнишь ты все жаловалась, что мы давно не были в ресторане? — робко произнес Гилберт, пытаясь ножом счистить со сковороды остатки картошки. — Вчера как раз неподалеку открылся отличный немецкий бар… И жареная картошка там наверняка есть.
Бонус 5. По-немецки
— Komm zu mir (Иди ко мне).
Эржебет, едва заметно вздрогнув, обернулась. Сидящий в кресле Гилберт смотрел на нее из-под полуопущенных век, и в слабом свете камина его рубиновые глаза едва заметно блестели. Словно угли тлеющего костра, в любую секунду готовые вспыхнуть вновь, затопить все вокруг бушующим пламенем.
— Komm zu mir, — тихо повторил он, и она ощутила, как по коже побежали мурашки.
Когда он говорил на родном языке, ее всегда охватывало такое чувство. Странное волнение. Хотя Эржебет и раньше неоднократно слышала немецкую речь: Родерих сам изъяснялся исключительно по-немецки и от слуг требовал того же, но почему-то в устах Гилберта привычные слова звучали по-другому. Особенно. Властно. Призывно. Даже простое «Ich liebe dich» казалось не нежным признанием, а требовательным приказом. «Я люблю тебя. И ты люби меня».
— Komm zu mir, Lizhen, — вновь позвал Гилберт.
И она пошла к нему, мягко ступая по ворсистому ковру, словно дикая кошка. Кошка, гуляющая сама по себе, но сегодня решившая изменить своим правилам и позволившая себя поймать.
Гилберт обхватил ее тонкое запястье и притянул к себе на колени.
— Gutes Kätzchen (Хорошая кошечка), — шепнул он ей на ушко.
— Говори по-венгерски, — едва ли не взмолилась Эржебет.
— Nein. — Он улыбнулся, поигрывая ее локоном.
— Почему?
— Weil dir meine Sprache gefällt…Richtig? (Потому что тебе нравится мой язык… Верно?)
— …Ja.
Бонус 6. Огонь и вода
Гилберт бы никогда в этом не признался, но он так и не научился хорошо плавать. С тех пор, как он чуть не утонул в ледяных глубинах Чудского озера под издевательский хохот Ивана, он боялся воды. А Эржебет, наоборот, очень любила. И сейчас он сидел на покрытом мхом камне, погрузив босые ноги по щиколотку в реку, и наблюдал, как она уверенно скользит в темно-зеленом омуте, точно проворная рыбка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Заводь Дуная, поросший осокой берег, старые узловатые ивы, купающие в реке свои косы… Эржебет уже не раз приводила Гилберта сюда, в этот тенистый глухой уголок, которых был словно создан для тайных свиданий. И всегда она плавала, а он лишь смотрел. На фоне темной воды белизна ее тела казалась особенно яркой, словно фарфоровая кожа светилась изнутри потусторонним светом. Она часто переворачивалась на спину и просто лежала на воде, как на перине. И он не спускал с нее жадного взгляда. Завидовал легким волнам, ласкающим упругую грудь, покатые бедра, чувствовал, как по жилам струится расплавленная лава. Чтобы остудить пылающее тело, ему нужно было лишь присоединиться к ней в водяном царстве. Но давний страх был сильнее, и ему оставалось лишь сгорать на берегу…
Когда они пришли сюда первый раз, Эржебет спросила Гилберта, почему он не хочет поплавать с ней. Он отшутился в своей обычной манере, и она больше не задавала вопросов, просто позволяя ему наблюдать. Но сегодня все было по-другому.
Мягко загребая воду тонкими руками, Эржебет подплыла к Гилберту. Берег сразу же ухал в глубину, поэтому она смогла подобраться совсем близко, и он вздрогнул, когда прохладные пальцы пригладили его ногу.
— Гил, так все же… Почему ты не хочешь поплавать со мной? — Она лукаво взглянула на него из-под паутины иссиня-черных ресниц.
Ее глаза казались отражением темно-зеленой заводи. Или наоборот, заводь была лишь отражением ее глаз? Здесь на диком берегу Дуная Эржебет превращалась в ундину, хозяйку таинственных глубин…
— Я же вижу, тебе хочется… Так почему?
— Великому не пристало плескаться в водичке. — Гилберт немного нервно усмехнулся.
— А может, ты просто не умеешь плавать? — Эржебет тихонько хихикнула.
— Что за глупости! Конечно, умею! — Он фыркнул. — Просто мне лень…
— И еще ты любишь смотреть, — в ее голосе зазвучали ехидные нотки. — Знаешь, к Родериху недавно приезжал один ученый, господин Фрейд. Он как раз рассказывал о таком… Это называется вуайеризм…
— Эй, эй, при мне попрошу не выражаться… — возмутился Гилберт. — Ругательствами, которых я не знаю. Сквернословь так, чтобы я понял!
Эржебет хмыкнула, прищурилась и с минуту просто смотрела на него… А затем вдруг резко дернула на себя. Гилберт даже только не успел понять, что происходит, как над его головой сомкнулись темные воды. Эржебет была сильной. Очень сильной для женщины. И теперь она обхватила руками его торс и утаскивала вниз.
Первым ощущением Гилберта был страх. Слепой животный страх. Вода, вода, вода. И тяжелые доспехи, которые не дадут ему всплыть. Неминуемая смерть…
Но эти мысли мгновенно улетучились, когда прохладные мягкие губы накрыли его собственные. Чужое теплое дыхание наполнило его легкие, гибкое тело прижалось к его. Гилберт в ответ крепко стиснул Эржебет, чувствуя, как мириады игл пронзили его пальцы там, где его распаленная кожа соприкоснулась с ее — холодной и скользкой. Он и не знал, что оказывается можно сгореть в воде…
И Гилберт вдруг почувствовал, что они с Эржебет словно парят в темно-зеленом мареве. Его страх растворился в воде, улетел пузырьками. Влажные, прохладные губы Эржебет прогнали образы прошлого…
Они вынырнули, когда перестало хватать воздуха. Гилберт уцепился за камень, на котором недавно сидел, и тяжело вдохнул воздух.
Эржебет подплыла к нему сзади, коснулась губами уха и шепнула:
— Мы тут одни, ничего не бойся. Если будешь тонуть, я всегда тебя подхвачу.
Гилберт прекрасно понял скрытый смысл ее слов. Эржебет слишком хорошо его знала и читала как открытую книгу. Он молча принял ее сочувствие и отшутился: