Как бы то ни было, но центральной темой нашего исследования остается сакральный план, и для нас еврейский вопрос — прежде всего (я не говорю — исключительно) — это тайна теологического порядка. Тем не менее мы утверждаем, что ни спекулятивно, ни практически христианин не может решить еврейский вопрос (равно как и никакой другой из сложных этико-социальных вопросов, возникающих в человеческой истории и в цивилизации), как только с точки зрения христианской доктрины и христианского духа. По правде говоря, именно здесь мы сталкиваемся с основным заблуждением, о котором я только что говорил, — со стремлением отделить христианство от жизни, особенно от жизни политической. Если и есть заблуждения, которые отравляют нашу эпоху, ослепляют рассудок, развращают народы, то это именно предубеждения. Полагаю, что г-н Унтель вполне осознает это, поскольку ему хорошо известны нравственные законы. Но что касается его философии истории и города и ее конкретного применения, то ему следует спросить себя, не оказался ли он подвержен предрассудкам. Ему стоит остерегаться аверроизма, ему стоит трижды подумать, прежде чем писать, что «экономические, политические и культурные аспекты вопроса относятся всего-навсего к категории природы и наблюдению фактов» и «как таковые независимы от религии, несмотря на религиозные влияния, которые они могут испытывать».
Это — моррасиенская формулировка, а не политическая. Уместное введение слов «как таковые» ничего не меняет. Экономические и культурные аспекты вопроса относятся к категории природы и наблюдения конкретных фактов, а совсем не «всего-навсего» к категории природы и наблюдения конкретных фактов; иначе эти аспекты акцентируют принципы всего-навсего природные и сами по себе являются независимыми от религии.
Человеческая природа обладает своей собственной реальностью, своим достоинством, своими собственными конечными целями: она не является абсолютом; отличаясь от благодати, она не отделена от нее, но независима. Благодать даруется не как шапочка, надеваемая на голову доктора, но как Божественная прививка, сразу предназначающая человека к сверхъестественной жизни и возводящая саму естественную жизнь в подобающий ей чин. Тому, кто не понимает этого, следует перечитать «Сумму теологии» и папские энциклики, которые, говоря об экономических, политических и культурных реальностях, рассматривают их не только с позиции естественного права, которое Церковь обязана хранить неповрежденным, но и с точки зрения Евангелия, которому по Божественному повелению надлежало прежде всего сохранить дар Божий, чтобы реальности естественного порядка были бы пронизаны евангельскими добродетелями и евангельским милосердием, являющимся сверхъестественной добродетелью по преимуществу. Все это возможно лишь в том случае, если экономические, политические и культурные реальности смогут быть проведены на более высокий уровень в присущем им естественном порядке через евангельские энергии. Если бы люди дали себе труд перечитать работы современных томистов, подробно объясняющих те истины, о которых идет речь!
Для нас как история, так и культура, при том состоянии, в котором находится человечество, имеет свои собственные цели, возвышающиеся над естественным порядком и косвенным образом подчиняющиеся целям вечной жизни (finis ultimus simpliciter) и приготовлению Царства Божия, которое находится выше истории. Томисты заходят так далеко в этом понятии, что они смотрят на цель vita civilis (цивилизации), как на «конечную цель в заданном порядке», finis ultimus secundum quid. Как только в самом порядке природы и временных реальностей допускается внутренне обусловленное изменение сверхъестественным посвящением, то Унтель, по-видимому, считает, что принижают природу и не учитывают ее законы, что ее отрицают или ненавидят. Или же лишь рассматривают человеческую природу в конкретных условиях существования, в которых она в действительности и находится.
* * *
Как же философу, лишенному «сепаратистских» предрассудков, не прийти к столкновению с еврейским вопросом, как бы специально возникшим, чтобы спровоцировать его на скандал? Ибо с самого начала благодаря уникальной привилегии, прежде чем Израиль преткнулся, произошло его сверхъестественное избрание, коснувшееся народа с его историей во времени, расы с ее этико-социальной судьбой. Мы видим кодекс социальной жизни, национальную традицию, конечную историю, расу, народ, выделенный Богом, народ-священник. Если некоторые евреи взращивают в себе расовую гордость, вызывающую немалое раздражение (гордость в какой-то степени извинительную из-за чудовищной череды преследований, через которую прошли их предки), то это — следствие натуралистического искажения Божественного избранничества. Хитроумные антисемиты, обличающие «еврейский расизм», забывают, что ответственность за первоначальную концепцию избранного народа (конечно, воспринимаемую в ее чистых источниках) ложится на Бога Авраама, Исаака и Иакова, Бога Израиля, вашего Бога, дорогие христиане, обратившего вас к избранной маслине, к которой вы были привиты. Во всяком случае, именно Библии и Моисею Унтель должен приписывать сверхъестественность, которую он измыслил. Слишком явно, что он утратил основание из-за удивительного смешения природного и сакрального, сверхприродного и временного, присутствующего в уникальном примере Израиля.
Он возмущается тем, что мы считаем сделанный Богом выбор непреходящим и призвание Израиля — продолжающимся, хотя и особым образом, даже после его отступничества. Пусть он нападает на ап. Павла и на апостольское утверждение, что призвание и дары Божии непреложны. (Унтель упрекает ап. Павла, тщетно пытаясь ослабить силу его слов.) Ап. Павел открывает нам — и мы дальше коснемся этого, — что даже ослепленный и лишенный своего удела Израиль всегда любим Богом как избранный народ. Вот почему его отвержение лишь временно. Еще следует заметить, что, если еврейский народ оступился, он должен нести до своего конечного воссоединения последствия своего отступничества, но было бы, однако, заблуждением считать, что этот народ находится в «состоянии смертного греха», так как у народа нет личной души, и в качестве жертвы, невиновной в ошибке, совершенной когда-то кем-то, Израиль несет бремя священников, нарушивших свой долг. Мы говорили, что Израиль — это отверженная церковь и что его призвание, ставшее фактически двойственным, продолжается в ночи мира. И мы делали оговорку, что этот предмет следует толковать путем аналогии: «Мы считаем, что в этом случае своего рода обратная аналогия с Церковью — единственная путеводная нить. Чтобы попытаться увидеть ночную тайну в свете тайны утренней, было решено использовать в несвойственном им значении идеи и термины, предназначенные для совсем иных предметов».
Г-н Унтель не является первым философом, который принял перспективы, открытые процессом мышления по принципу аналогий за нагромождение противоречий. Это печальный факт, и не нам дано его устранить. Без допущения «обратной аналогии», о которой мы ясно говорили, невозможно понять утверждений, подобных этому: «Если мир ненавидит евреев, это потому, что он ясно чувствует, что они будут для него сверхъестественно чуждыми… Евреи — пленники и жертвы мира, который они любят, но они — не от мира сего и никогда не будут — от мира, не могут быть от мира… Ненависть мира — это их слава, как и слава христиан, живущих верою».
Текст, однако, совершенно ясен. Израиль сверхъестественно чужд миру, но не таким же образом, как Церковь: она есть Царство Божие в состоянии странствования и распинания, он — народ Божий, который Бог постоянно призывает и который Его не слушает, но при этом сохраняет упование на Бога на земле и ностальгию по абсолюту, сохраняет Священное Писание, пророков, обетования, веру в Божественную святость и чаяние Мессии. Евреи ненавистны миру иным образом, нежели христиане, последние претерпевают ненависть мира из-за Иисуса Христа и по причине креста, евреи же — из-за Моисея и патриархов и из-за той земной активации, которую испытывает мир от них как от возбудителей, и потому, что Иисус Христос по плоти — от них. Евреи — не от мира и никогда не будут от мира не потому, что им поручено, как Церкви, продолжать искупительный труд Христа, но потому, что они должники Христу; потому что выделенные для служения Богу своим мессианским призванием, они остаются даже после своего отступничества отделенными от мира своим страстным стремлением к Истине, которую мир отвергает.
2
Но Унтель, как я только что говорил, предлагает свою экзегезу 9-11 глав «Послания к Римлянам». Последуем же за ним.
