борт, падает на дно и удивлённо рассматривает окровавленный рукав.
– Мундир я всё-таки испортил…
И теряет сознание.
* * *
С главной террасы Парящего замка открывался удивительно красивый вид на благословенные Сады Траймонго. Обычно безмятежный, навевающий мягкие, иногда сентиментальные, даже поэтические мысли, сейчас он представлялся тревожным. И не только потому, что дер Даген Тур знал, что к планете приближается астероид-убийца. Даже без этого знания было видно, что происходит нечто неординарное: из-за бесконечной вереницы машин – по дорогам, идущих сплошным потоком катеров, пароходов и барж – по Стремлению; бесчисленных железнодорожных составов. И все они были полны людей. И все они, высадив пассажиров в Шикадури, в порту или на станции, разворачивались и направлялись обратно, в Сады, за новыми беженцами.
Траймонгорцы уходили в Небо. Бежали из благословенных Садов в каменный оплот в надежде обрести в нём спасение.
– О чём ты думаешь, Мерса? – негромко спросил Помпилио, не отрывая взгляда от Садов.
Последний час они провели наедине, в креслах у балюстрады, потягивая красное вино и почти не прикасаясь к сыру. В основном молчали, потому что прислушивались к приёмнику, который дер Даген Тур распорядился вынести на террасу. Но услышав вопрос, алхимик снизил громкость до минимума и ответил:
– Я восхищаюсь… э-эээ… людьми, управляющими катерами, поездами, автобусами, они доставляют людей к подъёмникам и возвращаются за другими. Делают всё, чтобы помочь другим.
– Они молодцы, – согласился Помпилио.
– Это подвиг, мессер.
– Да, Мерса, они могли бы отказаться, оставить поезда и катера и пойти к подъёмникам, но продолжают работать, делать своё дело. Они не сдаются.
– Я надеюсь, им повезёт. Им всем.
– К сожалению, везение – единственное, на что сейчас могут рассчитывать траймонгорцы. Они через многое прошли, чтобы создать свою планету, и, мне кажется, Добрые Праведники действительно задолжали им немного везения. Хотя бы чуть-чуть.
Ведь укрытия в Небе не гарантировали спасения. Абсолютно ничего не гарантировали, потому что после удара траймонгорцев ожидали новые испытания и страдания.
Подъёмники и промышленные краны работали безостановочно, и только на подъём людей. Однако беженцы прибывали с такой интенсивностью, что толпа внизу не уменьшалась, а росла. Непрерывно росла, но военным и серифам пока удавалось поддерживать порядок. Подходы к спасительным подъёмникам были грамотно перекрыты, людей пропускали строго рассчитанными партиями и очень жёстко пресекали любые попытки прорваться без очереди.
«Я постараюсь помочь всем, но не допущу хаоса, – сказала Феодора в очередном обращении. – Я не могу рисковать работой подъёмников, они очень важны для всех нас. Поэтому военные будут стрелять без предупреждения».
И окружила подходы к Небу не цепью солдат, а заграждениями из мешков с песком и бетонных блоков, бронеавтомобилями и пулемётными гнёздами. Поэтому подъём беженцев осуществлялся спокойно и без эксцессов. Наверху же их встречали и отправляли дальше: кого-то – по Стремлению, кого-то на машинах или местных поездах, кто-то шёл пешком.
Траймонгорцы уходили в Небо.
– По радио говорили, что в Каслиди царит хаос, а здесь сохраняется порядок, – продолжил алхимик. – Удивительно наблюдать настолько разное поведение, если учесть, что астероид летит и на тех, и на других.
– Люди поверили Феодоре и делают то, что она приказала, – ответил дер Даген Тур. – Им страшно… разумеется, им страшно. Но они верят и поэтому уходят, бросая дома, скарб, животных, бросая всё, что нажили они и их предки, пытаясь спасти свои жизни и жизни своих детей.
– Всё так, мессер, – произнесла вышедшая на террасу женщина.
– Сенатор. – Помпилио поднялся на ноги и кивнул.
– Я вам не помешала?
– Нет.
Алхимик сделал шаг прочь, намереваясь покинуть террасу, но женщина его остановила:
– Прошу вас, останьтесь. Я пришла ненадолго.
– Попрощаться? – понял Помпилио.
– Да, мессер. – Феодора подошла к балюстраде, бросила быстрый взгляд на Сады и неожиданно улыбнулась: – Попрощаться и спросить, почему вы грустите, мессер?
Дер Даген Тур помолчал, затем склонил голову, отдавая должное проницательности Феодоры, после чего ответил:
– Моя грусть смешана со злостью.
– Потому что вы не можете ничего изменить.
– Я не могу ничего изменить, я не могу ни на что повлиять, – согласился Помпилио. – Такое бывает редко.
– И оказываясь в подобных обстоятельствах, вы не вздыхаете покорно, говоря себе: «Ну, что же, значит, так суждено», а начинаете злиться. Вы привыкли, что всегда можете что-то сделать. Вы очень сильны. Но астероид…
Она не стала заканчивать фразу, не произнесла: «…вам не по зубам». Все присутствующие это понимали. И вновь обратили взгляды на Сады.
– Все шахты и заводы спешно готовятся к приёму беженцев, – рассказала Феодора. – Работы ведутся безостановочно: помимо размещения людей и распределения запасов мы укрепляем входы и пробиваем связывающие подземные тоннели там, где это возможно. В горах есть подземные реки и пещеры, которые мы ещё не использовали, и сейчас горняки работают над тем, чтобы создать единую сеть. – Она улыбнулась. – В своё время велись жаркие споры: строить в горах обыкновенные здания для шахт, обогатительных фабрик и заводов или использовать пещеры, которых там много, расширив и углубив их. Мы выбрали второй вариант, и теперь он, возможно, поможет нам спастись.
– В этом заключается суть труда – его плоды навсегда останутся с тобой.
– Прозвучало очень менторски, – обронила Феодора.
– Это перефразированная цитата из «Наставлений Доброго Маркуса».
– Всё время забываю, что вы – олгемен…
– Да.
– Простите меня за следующий вопрос?
– За любой, Феодора, ты можешь задать мне любой вопрос.
– Как вы считаете, мессер: это справедливо? – Она сдержалась, не выкрикнула вопрос, но произнесла его весьма эмоционально, показав, что творится в её душе. – Ведь, с точки зрения олгеменов, мир – есть добро и Отец творит только добро. И вот, на нас летит астероид…
– С моей точки зрения, Отец наш – создатель всего, а не нянька с носовым платком и шоколадкой, – убеждённо ответил дер Даген Тур. – Он смотрит на нас, а не за нами.
– И посылает нам испытания?
– Он создал мир, а не детскую комнату, в которой смысл жизни – нежиться в его доброте.
– В детской комнате скучно?
– В детской комнате невозможно вырасти.
– Потому что за пределами детской комнаты бывает опасно?
– Потому что за пределами детской комнаты всё по-настоящему.
– Иногда даже слишком. – Женщина машинально посмотрела на небо. На то небо, которое над головой. И которое угрожало ей смертью.
– Настоящее никогда не бывает слишком, но часто бывает опасным, – твёрдо произнёс Помпилио.
Феодора ответила внимательным взглядом, а затем попросила:
– Мерса, пожалуйста, включите приёмник.
Алхимик посмотрел на дер Даген Тура, увидел короткий кивок и выполнил просьбу сенатора:
– Из Каслиди поступают тревожные и противоречивые сообщения, – взволнованным голосом начал диктор очередной экстренный выпуск новостей. – После неудачного
