— С целью развязать третью мировую войну, — проворчал Кефалин, но так, чтобы разгневанный замполит его не услышал.
Троник продолжал:
— Товарищ Сталин учил нас, и я по своей практике могу полностью подтвердить, что классовая борьба постоянно обостряется. Побеждённая буржуазия бьётся, как издыхающая кобыла, и поэтому необходимо постоянно быть начеку. Признаемся себе, товарищи, что мы начеку не были. Даже наоборот. Здесь процветало фальшивое панибратство, а классовые противоречия были смазаны буйным весельем над кружкой пива. Социал–демократические глашатаи классового примирения, оппортунисты, ревизионисты и реформисты такому повороту дел могли быть только рады. Мы же, однако, порадоваться не можем, поскольку оружие социалистического воина оказалось в когтях неприятеля. Я жду, товарищи, что вы об этом скажете.
— Мне очень странно, — сказал Кефалин, — почему этот империалистический агент полез к старшему лейтенанту Пернице в спальню? Гораздо легче было бы попасть на склад, где лежат автоматы.
Лейтенант нахмурился.
— Возможно, это ему не пришло в голову, — произнёс он, — Или он просто дурак. Такое, товарищи, случается. Я видел целый ряд театральных постановок, где классовый враг творил такие глупости, что просто удивительно.
— Возможно, он таким дураком не был, — задумчиво сказал учитель Анпош, — И полез за пистолетом по той простой причине, что он меньше, удобнее, и его легче спрятать. Также он, по–видимому, рассчитывал на флегматичный характер товарища старшего лейтенанта. Возможно, он думал, что тот сразу и не заметит пропажи.
— Отлично, Анпош! — восторженно воскликнул замполит, — Похоже, вы попали в яблочко! Вы смогли понять психологию классового противника. Очень хорошо. Агент не может похитить у нашей народно–демократической армии пушку, танк или самолёт, но наверняка попытается раздобыть хотя бы пистолет. А вы что думаете, Ясанек?
— Я не знаю, — сказал Ясанек, который всё время думал об Эвичке Седланковой, — Я вообще ничего не понимаю.
— Ясанек, Ясанек, — укоризненно сказал замполит, — В последнее время вы становитесь пассивным. Что с вами происходит, Ясанек? Куда делось ваше революционное сознание?
Душан Ясанек не отвечал. Наверное, надо было бы замполиту объяснить, что Эвичка Седланкова происходит из семьи эксплуататоров, а её брат недавно был посвящён в сан епископа? Сам Ясанек эту идеологическую пропасть преодолел относительно легко, но Троник бы, наверное, его не понял, и произнёс бы речь об иудиных сребрениках, которые Ясанек в образе Эвички Седланковой принял из пропитавшихся кровью когтей международного капитала. Заигрывание с империалистическим молохом всегда опасно, и комсомольцам особенно не рекомендуется.
— Товарищи! — продолжил Троник главную тему, — Я познакомил вас с ситуацией, и должен вас со всей серьёзностью попросить о помощи. Нам известно, что пистолет командира похитил вражеский агент, но больше мы ничего не знаем. Поэтому я спрашиваю вас, товарищи, не заметили ли вы этой ночью чего‑нибудь подозрительного? Не отходил ли кто‑нибудь из военнослужащих в туалет, и не задерживался ли там слишком долго?
Никто из комсомольцев ничего подозрительного не заметил.
— Ну ладно, — проворчал лейтенант, — в таком случае проведём личный досмотр всех военнослужащих роты. Надеюсь, вас не заденет, если мы начнём с вас, хотя вы и вне подозрения. Партия учит нас доверять, но проверять. Сейчас каждый подойдет к своей койке, откроет сундучок, а потом я загляну в ваши тумбочки. Я уверен, что вы все на сто процентов невиновны, но не имею права позволить кого‑то пропустить.
Он первым вышел из комнаты, за ним в тесном строю шагала идеологическая опора подразделения, которая должна была подвергнуться обыску. На лестнице стоял бледный и совершенно трезвый Перница.
— Ну что? — прошептал он, схватив замполита за рукав, — Как тебе кажется, есть какая‑нибудь зацепка?
— Мы в самом начале пути, — загадочно сказал Троник, — Но у меня есть ощущение, что мы все будем очень удивлены.
Обыск у комсомольцев, как и ожидалось, результатов не дала. Похоже, у Троника свалился камень с души, потому что если бы и в этом эпизоде оказался бы замешан комсомолец…
— Товарищи, — сказал он довольно, — Теперь присоединяйтесь к выявлению неприятеля. Когда остальные вернутся с работы, будете вместе со мной, старшиной Блажеком и товарищем командиром проводить досмотр подозреваемых. Поскольку подозреваемые у нас все, речь идёт о целой роте. Учитывая серьёзность ситуации, мне бы не хотелось видеть с вашей стороны халатное отношение. Постоянно держите в голове, что тот, кто похитил пистолет — опасный враг, и мы с ним должны поступить соответственно. Кадровые материалы говорят нам о многом, но, как я уже говорил, виновным в нашем подразделении может оказаться кто угодно.
Вскоре прибыла с работ рота. В тот день им, однако, не разрешили пойти умыться, а о чистке ботинок или одежды не было речи. Рота осталась стоять, построенная в три шеренги во дворе, и старшина Блажек провёл перекличку. Потом он отрапортовал старшему лейтенанту Пернице, который мрачно встал перед своими подчинёнными.
Некоторое время он разглядывал их, словно силясь отгадать, который из них привёл его в затруднительное положение, и затем начал:
— Парни, я хотел быть вам родным отцом, и полностью вам доверял. Однако же, между вами нашлась свинья, которая сегодня украла у меня то самое дорогое, что есть у солдата, то есть личное оружие. Какой‑то поганец свистнул у меня пистолет, и думает, мразь, что ему это сойдёт с рук. Но он ошибается! Он будет плакать кровавыми слезами и сожалеть о той минуте, когда ему в голову пришла эта гнусная мысль — ограбить собственного командира. Я что угодно могу простить, но это уже слишком. Куда бы докатилась армия, если в ней можно бы безнаказанно красть пистолеты? У меня к вам предложение, парни. Пусть тот, кто украл пистолет, или кто‑то о нём что‑то знает, добровольно сдастся, и ничего ему не будет. В обратном случае будет плохо, зарубите себе на носу. Я сейчас ненадолго отойду, чтобы вы могли спокойно подумать, и надеюсь, размышления принесут плоды. Иначе устрою вам такое, какого вы в армии ещё не пробовали.
С этими отеческими словами Перница отошёл к зданию и сел на ступеньки. Злобно вращая глазами, он облизывал языком пересохшие губы, но решался выпить спиртного, пока дело не решено.
Солдаты во дворе начали возбуждённо перешёптываться.
— Началось, — плакался кулак Вата, — Я вам всегда говорил, что всё этим закончится. Хрена с два у них что потерялось, а не пистолет. Хотят кого‑нибудь посадить в рамках революционной справедливости, а нам расхлёбывать. Вот увидите, этот пистолет найдут у кого‑нибудь из нас в сундуке или под подушкой.
— Опять каркаешь? — одёрнул его Кутик, — Ты как откроешь рот, так всё настроение пропадёт.
— Здесь ничего смешного нет, — твердил кулак, — Вот увидите, скоро одного из нас уведут в наручниках. У твоего отца была земля в Броумове, а вот у Кагоуна — пружинная фабрика. Я раскулаченный. У Дочекала забрали пивную, а Цибуля — католический философ. Почти у любого характеристика ни к чёрту, и ни по одному из нас и собака не залает. Как я понимаю, они хотят от одного из нас избавиться, и поэтому разыграли всю эту заваруху с пистолетом.
— А что если её у Перницы правда кто‑то украл? — спросил Кунте, но кулак лишь махнул рукой. Он знал своё и в совпадения не верил.
Когда и через четверть часа ожидания никто не признался в гнусном поступке, за дело взялся лейтенант Троник.«Карты розданы», — произнёс он драматически, — «До настоящего момента вы могли признаться в своём проступке. Виновный мог сказать, что это не была диверсионная акция и опасное деяние, направленное против нашей народно–демократической республики, и мы великодушно прислушались бы к его словам. Однако, теперь ситуация изменилась. Преступник доказал, что напал на наш социалистический строй не только коварно, но и продуманно. Поэтому мы сейчас нанесём контрудар в виде личного досмотра каждого из вас. Каким бы хитроумным ни был преступник, мы его разоблачим в точности так, как мы разоблачили Сланского, Швермову[52] и других империалистических выродков!»
Рота под присмотром старшины Блажека осталась стоять во дворе, и солдат небольшими группами по три–четыре человека вызывали на досмотр. Командир, замполит и комсомольцы рылись у них в сундуках, перебирали вещи в тумбочках и перерывали койки. Без результата. В последней тройке, до которой дошла очередь после двух часов ожидания, были Мика, Кунте и Вата. Последняя возможность найти пистолет. Нервное напряжение по обеим сторонам баррикады возрастало, и у кулака сдали нервы. Он вдруг разрыдался и твердил, что не хочет в тюрьму.
Перница сразу всё понял.
— Вата! — заорал он и схватил беднягу за отвороты кителя, — Скотина жирная, за всю мою доброту вы у меня украли пистолет? За то, что я вас отпустил в отпуск и обращался с вами, как родной отец?
