в судебных процессах; данное обстоятельство может настроить их против подсудимого, а потому следует распустить коллегию и набрать новую, которая в большей степени представляла бы городскую общественность. В самом деле, четверо из двенадцати состояли в федеральном Большом жюри, которое слушало дело о неуплате налогов Ральфом Капоне и признало его виновным; ещё один входил в Большое жюри, расследовавшее нарушения «сухого закона» Алем Капоне; прочие не скрывали своего участия в процессах, окончившихся вынесением обвинительных приговоров. Судья протест отклонил. Как напишет по этому поводу «Чикаго трибюн», Капоне должны судить не ему подобные, а «люди, отражающие мнение села, чьи умы сформировались в тишине полей и в атмосфере придорожных посёлков».
Чтобы и этих присяжных не подкупили или не оказали на них давление, «сельских джентльменов, одетых просто и довольно неряшливо» (как выразился корреспондент «Нью-Йорк тайме» Мейер Бергер), поселили по распоряжению судьи в ближайшем отеле и снабдили охраной, которая каждый день сопровождала их в суд и обратно, в том числе на обед; по ночам возле их номеров дежурили часовые. Контакты с гостиничной прислугой были сведены к минимуму. Присяжным не позволяли пользоваться телефоном, а письма, которые они писали или получали, перлюстрировались. В их номерах не было радио, а газеты им разрешали читать только после изъятия всего, что имело отношение к суду над Капоне.
По-настояшему суд начался 7 октября. Прокурор Джонсон присутствовал на всех заседаниях, но сидел в зале, давая действовать своим помощникам, самым надёжным из которых был Дуайт Грин. За столом защиты сидели Майкл Ахерн и сильно нервничавший Альберт Финк, присоединившийся к нему в последний момент: постоянный защитник Аля Томас Нэш почему-то не явился, и причины его отсутствия неясны до сих пор.
Новости с судебных заседаний газеты помещали на первую полосу — по соседству с сообщениями о новом громком происшествии.
Фрэнк Макэрлейн, один из «врагов государства», ещё летом окончательно сошёл с ума от пьянства. 6 июня он вломился в дом к своей сестре, избил её, а несколько часов спустя полиция обнаружила его на одном из перекрёстков — он расстреливал воображаемых врагов из двух настоящих автоматов. За все эти подвиги (нарушение общественного порядка в пьяном виде, ношение оружия, стрельба из огнестрельного оружия, вождение автомобиля с поддельными номерами и избиение сестры) он отделался штрафом в 225 долларов. А 8 октября в Саут-Сайде нашли застреленными, в салоне автомобиля, жену Макэрлейна Эльфриду и двух её овчарок. То, что это дело рук Фрэнка, было ясно всем: супруги и раньше ссорились, просто на сей раз победителем вышел муж. Устав от того, что жена его пилит, а собаки лают, он «унял» всех троих. Уголовное дело заводить не стали, а «товарищи по работе» собрали для Макэрлейна «пенсионный фонд» в несколько сотен долларов, чтобы избавиться от убийцы с поехавшей крышей. Его поселили в комфортабельном плавучем доме на реке Иллинойс под Бёрдстауном. (Там он и умрёт от пневмонии в 38 лет — ровно через год после убийства жены).
А суд над Капоне продолжался. Обвинение вызвало более шестидесяти свидетелей, которым платили по полтора доллара в день плюс пять центов за каждую милю пути. Среди них были банковские служащие, приказчики из магазинов, разносчики, ювелиры, мясники, садовники, торговцы автомобилями, гостиничные портье, телефонистки и сотрудники компаний, занимающихся денежными переводами. Правда, многие не приехали. Зато Фрицу Гордону, бывшему юристу Капоне, который в своё время гордился фото с ним, сделанным на Кубе, оказалось незатруднительно прокатиться из Майами в Чикаго, чтобы дать показания против бывшего клиента. Две девушки — Флоренс Петерсон и Люсиль Кашелл, телеграфные служащие — тоже приехали из Флориды, чтобы рассказать, какие крупные суммы переводили самому Капоне и его людям в Майами. Но, конечно, гвоздём программы стал допрос Шамвея и Райза 9 октября:
«Гроссман (помощник прокурора): Вы были кассиром в игорном доме “Подземка” по адресу Сисеро, Западная 22-я улица, дом 4738, в 1927 году?
Райз: Да.
Гроссман: Кто им управлял?
Райз: Пит Пенович.
Гроссман: Вы когда-нибудь видели там подсудимого Альфонса Капоне?
Райз: Нет.
Гроссман: Вы работали где-нибудь ещё в том же году?
Райз: Да, мы работали в “Корабле”, в начале года и потом в сентябре.
Гроссман: А там вы видели подсудимого?
Райз: Да, сэр.
Гроссман: Что он там делал?
Райз: Он был в телетайпной и разговаривал с Джейком Гузиком.
Гроссман: Видели ли вы его в заведении, где вы работали, известном как “Радио”?
Райз: Да, я записывал ставки за стойкой. Капоне прошёл мимо и сказал: “Привет, Райз”. Я ответил: “Здорово, Аль”.
Гроссман: Что вы делали с прибылью от заведений, где работали?
Райз: Я покупал на эти деньги чеки, а потом передавал их Бобби Бартону (шофёру Гузика. — Е. Г)..
Гроссман: Какова была общая сумма прибыли за 1927 год?
Райз: Точно не помню, около 150 тысяч долларов.
Гроссман: Кто был управляющим “Кораблём”?
Райз: Джимми Моун, пока мы не переехали в “Подземку”. Потом Ральф Браун — Ральф Капоне — пришёл и представил Пита Пеновича. “Он теперь главный”, — сказал Ральф. <...>
Гроссман: Я покажу вам чек из банка “Пинкерт” в Сисеро. Расскажите нам об этом чеке.
Райз (рассмотрев чек): Я купил его за наличные, полученные в виде прибыли от дома, и передал Бобби Бартону.
Гроссман: Я показываю вам 43 чека. Расскажите нам о них.
Райз: Они представляли собой прибыль свыше пачки в десять тысяч долларов, которую мы всегда держали при себе, и сверх всех расходов, которые мы выплатили. Я купил эти чеки и дал их Бобби Бартону...
Гроссман: Сказал ли вам Гузик что-нибудь по поводу их передачи?
(Представитель защиты Финк заявляет протест).
Судья: Существуют доказательства того,
