— остатки ржавых рельс, заканчивающихся в стене.
Роман поджимает губы, обводит нас хмурым взглядом и, не находя ни в ком поддержки, вздыхает и сдаётся:
— Конечно, юноша. На базу в Александрии отправляются не только люди, но и большое количество разнообразного груза. Техника, боеприпасы, продукты, медикаменты. Из-за непредсказуемых бурь отправлять всё это туда по воздуху слишком рискованно.
— А морем?
— А морем слишком дорого, — сознается он. — С железнодорожным путём же, как правило, никаких проблем.
— Как правило? — навостряет уши Володя.
— Юноша, ну не забывайте где мы. Под самым боком у Великой пустыни может случиться что угодно. Но поезд — это самый безопасный и надёжный способ добраться до Александрии.
— И насколько комфортный этот поезд? — настороженно интересуется Каритский.
— Да ну какая разница? — возмущается Богдан. — А ритуал опасен? Я слышал, что ритуалы изучения языков очень непредсказуемы.
— Да, обычный — опасен. Если нет хотя бы простейшей языковой базы, при таких ритуалах огромный риск сойти с ума. Но ритуал понимания в храме всех богов совсем другой. Как я уже сказал, это не чужие языки, а частичка божественного. Так что он безопасен. По-крайней мере, пока ещё ничего страшного не случалось.
Хочется мне спросить насчёт нестрашного, но молчу. Истровский и без того задумался над этими оговорками распорядителя. Моя паранойя фоновым шумом недовольно бурчит, но прорицателя лучше лишний раз не пугать.
Сытость и свежесть вечера притупляет в итоге все наши тревоги. Роман не соглашается на наше предложение добраться обратно самостоятельно. Думаю, он хорошо знает что может случиться с молодыми парнями за какие-то жалкие пятнадцать минут прогулки по древнему городу.
Поэтому, откормив нас до полусознательного состояния, он отвозит обратно на машине. И даже сопровождает до этажа, убедившись, что мы разошлись. Ночной город манит своим шумом и неизведанностью. Но кровать манит больше.
Тем более, что ритуал проводится ранним утром, а дневной сон только вызвал желание поспать побольше. Так что, первую ночь в Константинополе мы, к огромному облегчению распорядителя, проводим в своих постелях.
И только один резкий звук будит меня среди ночи на несколько секунд. Бакия с улицы опять обвиняет кого-то в нетрадиционной сексуальной ориентации. Ей не отвечают, только согласно мяукает кот и я засыпаю до самого утра.
* * *
Хоть я и успел поудивляться размерам храмов в Петрополисе, но храм всех богов меня поражает.
Исполинский храм может вместить в себя десятки тысяч человек. И сейчас какие-то жалкие несколько тысяч выглядят букашками под мощными высокими сводами. На непостижимой высоте, через узкие окна по кругу огромного купола, проникает утренний свет.
А я и не знаю, на что смотреть. На убранство или людей. Народ течёт размеренным потоком, стягиваясь к возвышению в центре. Воздух приятно охлаждает и пахнет благовониями. Тысячи негромких голосов сливаются в тихий гул.
Роман отправляет нас направо — в той стороне наши. По центру эллины, а слева римляне. Среди последних ярко выделяются паладины, сияя как лампочки. В таком скоплении людей, одарённых разнообразными богами, начинают болеть глаза.
Настоящий калейдоскоп из вспышек крутится передо мной. А ещё тут я чувствую другую силу. Богов. Она давит, заставляя дышать медленнее и глубже.
Богдан утягивает нас ближе к центру, бесцеремонно расталкивая всех на пути. При этом не забывая приносить свои глубочайшие извинения. В пустом пространстве позади него, как за ледоколом, мы продвигаемся на несколько метров вперед.
Со стороны эллинов раздается звонкий женских смех, долетая до самого купола. И недовольный гул чуть дальше.
— Вот ведь буйные они, — радуется Саша, рассматривая источник веселья и подмигивает мне: — Так ведь, Игорь?
У меня мурашки пробегают от мысли, что чуть ну переспросил и не спалился. Я же, по легенде, два года в этой самой Элладе провёл. И один Богдан тут в курсе, что я не от мира сего. Хорошо, что остальные не обратили внимания.
Хтонь, так я, по идее, и язык их знать должен, хоть поверхностно. Неужели дед подсуетился, чтобы это из моих данных убрать? Я даже отодвигаюсь немного в сторону от шумных эллинов. Ничего, после ритуала одна проблема будет решена.
— Да уж, гроза портовых забегаловок, — фыркает незнакомая девчонка рядом. — От них проблем больше, чем проку. Надеюсь, хоть в этот раз мы не будем соседями на базе.
Девушка брезгливо оправляет короткую юбку, с важным видом ожидания нашей реакции. Вероятно из старших и явно гордится тем, что тут не впервые. Ямочки на её чуть пухлых щеках никак не вяжутся с излучаемым презрением к союзникам.
Пока я думаю о том, что забыл спросить у Романа как долго длится действие этого ритуала, нас спасает Володя:
— А мы на базе будем жить вместе со всеми?
Она осматривает его с головы до ног, разглядывает родовой браслет и немного смягчается, решая всё же нас просветить:
— Да. Гениальная идея организаторов всего этого мероприятия — перемешать нас всех, чтобы мы сдружились. Так что с одной стороны у вас будут дебоширить эти дети Диониса, а другой читать нудные морали святоши паладины. Даже и не знаю, что из этого хуже.
Судя по довольной рыжей морде, Каритский знает, как сделать ещё хуже. И обязательно это устроит.
— Начинается… — проносится хор голосов.
Гудение толпы стихает моментально и даже движение замирает. Тысячи людей застывают и в полной тишине слышно, как кто-то мягко шагает по каменному полу. На возвышение поднимается человек.
Мне его не разглядеть с такого расстояния, вижу только сверкающую золотом одежду и исходящее белое сияние, похожее на то, что у паладинов. Его сила разрастается, метр за метром покрывая всё пространство. Вместе с этим я ощущаю усиление давления божественной силы.
От этого я задерживаю дыхание и вижу, что рядом тоже не дышат. В ушах звенит, высокий звук перерастает в низкий гул. И в момент, когда уже начинает казаться, что голова вот-вот расколется, во мне поднимается сила, помогая выдержать.
Сияние над нашими головами обрушивается вниз и тысячная толпа вздрагивает одновременно. Всё изнутри обжигает, жар проносится через тело, взрываясь в мозгу миллиардом раскалённых игл.
— Аааах, — слышу рядом приглушенный стон Олега и его окутывает сияние, смывая с лица гримасу боли.
Я осторожно оглядываюсь и вижу, что все понемногу тоже приходят в себя. И тут под сводом звучит короткое слово. Язык мне не знаком, но голос…
От грохота падающих на колени людей кажется, что сама земля вздрагивает. Голос бога бьёт по всем. Кто-то держится, уперевшись сжатыми кулаками в пол. Кто-то вскрикивает. Кто-то хватается за уши и беззвучно кричит.
Я скриплю зубами,
