– Да, к тому же, госпитализация пациентов без разрешения…
– Да, и это тоже…
– При чем тут супруга директора?
– Она, конечно, не знает, что я принимаю этого другого человека, очень приближенного к ее мужу. Я никогда ей об этом не говорил. Но иногда – например, вчера – я ей звоню и говорю, что зайду на чай. Она с радостью меня принимает. Я выражаю ей свою надежду на то, что это маленькое отделение, куда она время от времени приходит на консультации и куда направляет некоторых своих подруг, и впредь сможет спокойно функционировать… Разумеется, она убеждает меня, что так оно и будет, что ее муж, который занимает свою должность уже очень давно, сделает все возможное, чтобы все оставалось как есть. Конечно, она заговорила с ним об этом в тот же вечер. А на следующий день директор мне позвонил и заверил в своей поддержке.
– Понимаю. Однако, зная вас, я думаю, что вы никогда не скажете его жене… или я ошибаюсь?
– Нет. Но ему есть в чем себя упрекнуть. И он знает меня не так хорошо, как ты.
– Но… Вы не делаете ничего предосудительного.
– Конечно, делаю. Я постоянно заставляю его сомневаться. Если бы я был совершенно честен, я бы сказал ему, что, что бы ни случилось, я никогда не выдам его секрет. Тогда он мог бы закрыть отделение и выгнать меня, ничего не опасаясь!
– Вы этого не сделаете!
– Верно. Я не могу этого сделать. Верность пациенткам для меня важнее этических обязательств перед ним… Это означает, что я не вправе давать урок морали – никому! Помни об этом, когда снова займешься самоедством. Я ничем не лучше тебя. Прежде чем принять решение, я всегда обязан взвешивать все «за» и «против». И ты увидишь, что иногда решения приходится принимать, не будучи до конца уверенной в себе…
– Я буду об этом помнить, – сказала я, глядя на последний кусочек мяса в своей тарелке.
(Вздох.)
– Они часто здесь готовят ягненка?
– Каждый раз, когда клиент просит пустить его на кухню, – ответил Карма с лукавой улыбкой.
*
– Итак, – сказал он, поднимаясь по ступеням отделения. – Ты объяснила, почему не едешь в Женеву, но не сказала, почему хочешь остаться здесь. Ты могла бы уйти куда угодно…
Осторожно , Сэнсэй. Если ты думаешь, что я признаюсь тебе в любви…
– У меня появилось много подруг, – сказала я, толкая дверь.
– Это еще что за черт! – воскликнула Алина.
– Что случилось?
– Компьютер тупит!
В окне карты пациентки компьютер вывесил тревожное сообщение:
...
WARNING!!! POSSIBLE VIRAL THREAT!!!
YOUR COMPUTER IS BEING SCANNED BY COMPUTER VACCINE [71]
– Ого! Это может быть вирус…
Тут же на экране появилось другое сообщение:
...
VIRAL THREAT TERMINATED!
THANK YOU FOR USING COMPUTER VACCINE [72]
Экран принял свой обычный вид.
– О, нет, скорее всего, ложная тревога…
– Значит, Сесиль была права? – сказала Алина. – Вчера, перед тем как ее увезла Анжела, она загрузила антивирус и обнаружила, что мой компьютер заражен. К счастью, она удалила вирус.
– Заражен чем?
– Horney Pie. Это вирус, который сканирует все документы на компьютере, копирует все файлы, в которых содержится слово «Секретно», отправляет их по всем адресам, которые находит в адресной книге, и, чтобы еще больше тебе насолить, пишет на жестком диске всякие глупости. Сесиль сказала, что он жутко заразный, достаточно подсоединить к компьютеру обычную флешку…
Карма повернулся ко мне:
– Ты давала мне флешку, чтобы я скопировал тебе статью из ISNA. Ты перенесла эту статью на твой компьютер?
– Нет, – сказала я, осознавая всю смехотворность ситуации. – Вчера вечером я… вернула флешку региональной представительнице «WOPharma».
– С моим манифестом людей третьего пола? Ничего, это пойдет ей на пользу…
ПРАКТИКА
Забудь секрет,
вспомни боль.
Когда практикующий врач проводит консультацию в присутствии интерна, интерн, как правило, молчит. Но в 77-м отделении «все не как у людей». Пока я ждала, что Франц попросит меня продолжить ему ассистировать, как на первой неделе, Алина немедленно перепланировала график и выделила мне время для самостоятельных консультаций. У женщин появилась возможность выбирать из двух врачей. Это длилось недолго: через три недели многие пациентки, как «старые», так и новые, стали просить, чтобы на их консультации мы присутствовали вдвоем, «дуэтом, потому что вы – отличная команда», объясняли они.
*
Мне нравятся консультации, когда мы работаем вдвоем. В перерыве между пациентками я задаю ему вопросы, которые накапливала первые дни. Я спрашиваю его о том, как он выполняет ту или иную процедуру, о его привычках, наваждениях, ошибках.
– Вы никогда не говорите с тучными женщинами о лишнем весе… и тем, кто курит, вы никогда не советуете бросить курить.
– Верно.
– Но мы здесь, чтобы…
– Мы здесь не для того, чтобы говорить им, что нормально, а что нет. Мы здесь для того, чтобы помогать, поддерживать. Если бы каждый раз, когда сюда заходит тучная женщина, я ей говорил: «Дорогая, вам надо бы похудеть», – это бы означало, что, по моему мнению, эта проблема для нее важнее, чем та, с которой она пришла. Я говорю о лишнем весе, только если это уместно с медицинской точки зрения – если он понизит эффективность противозачаточных таблеток или вызовет флебит. Но если у нее медная ВКС и она не просит помочь ей похудеть, по какому праву я буду ее пугать или учить? Она знает, что у нее лишний вес. Ей и без меня об этом напоминают каждый день – муж, свекровь, подруги. Когда она входит сюда, она не «женщина с лишним весом», а мадам Г. Это ее право – расставлять приоритеты, а не мое. То же самое относится и к курильщицам. В тридцать пять лет я советую им сменить таблетки или поставить ВКС…
– Если вы не убедили их раньше…
– Да… Но если я перед этим буду их запугивать – незаконно, – говоря, что они могут умереть из-за того, что курят и принимают таблетки, я прекрасно знаю, что они предпочтут бросить таблетки, а не сигареты… А что случается, когда женщина пускается во все тяжкие? Инфаркт или беременность?
*
Иногда пациентки тоже приходят парами. Мамы с дочками, например.
Одни приводят дочку, чтобы она получила те противозачаточные средства, которые попросила. Они входят в кабинет, потому что их девочка не хотела идти одна, но не хотят там оставаться: «Я приехала с ней, потому что она боялась, но на консультации я ей не нужна…»
Другие приходят, хотя их дочки предпочли бы, чтобы их не было, и их мягко прогоняют, но потом они возвращаются, тайком, и спрашивают, что мы сказали их дочери: «Это моя дочь, в конце концов…» – «Конечно, но вы бы хотели, чтобы мы рассказали об этой беседе вашей дочери? В конце концов, вы ее мать…»
У третьих вопросов больше, чем у их дочери, которая еще не поняла, зачем мама сюда ее притащила: «Она меня бьет, потому что я встречаюсь все время с одним и тем же парнем, и она уверена, что я занимаюсь с ним любовью, но она ошибается, я Артура очень люблю, он симпатичный, но не до такой степени, и к тому же он еще об этом не знает, но я уверена, что он гей…»
Четвертые уже перешли тот возрастной рубеж, когда можно говорить о контрацепции или даже о лечении в период менопаузы, и никогда и не думали обращаться к врачу по такому вопросу но их привела дочь, потому что у них «шарик в груди, но я сразу вас предупреждаю, я пришла, чтобы успокоить дочь и не собираюсь обследоваться». Мы успокаиваем дочь («Позвольте, мы обсудим это с вашей матерью?») и болтаем с мамой…
Есть матери, которые приходят с десятилетними дочками, сами сдают мазок или просят установить им спираль и не думают о том, чтобы оставить ребенка в зале ожидания. Мы проводим процедуру и объясняем каждый свой шаг и матери, и дочери. «Это хорошо, – говорит мать, лежа на гинекологическом кресле. – Когда это случится с ней, она уже будет готова».
Школьные подружки, которые приходят вместе, одна хочет таблетку, а другая либо уже таблетки принимает и пришла, чтобы задать другие вопросы, либо не принимает, но никогда бы не решилась прийти одна.
*
Сестры.
Старшая, которую младшая, совсем ненамного, но еще несовершеннолетняя, попросила прийти, чтобы записаться на ДПБ.
Младшая, активная и заботливая, вталкивает старшую сестру в кабинет, садится и решительно заявляет: «Мы отсюда не уйдем, пока ты им все не расскажешь».
Сестры-близняшки, которым уже за тридцать. Марианна, замужем, двое детей, и Марион, не замужем. Их Карма лечит с тех пор, как они были подростками. Они заходят вместе, смеются и сообщают, что приходят на мазок всегда вместе, чтобы рассказать обо всех своих проблемах и ничего не забыть. Затем, через пять минут веселой болтовни и смеха, Марианна возвращается в зал ожидания. Оставшись одна, Марион становится серьезной и объясняет, что не хотела говорить при сестре, но, скорее всего, у нее инфекция, передаваемая половым путем: «Я не хочу, чтобы она об этом знала, потому что, понимаете, я хочу сказать это вам, несколько лет назад я начала заниматься проституцией, но Марианна думает, что два года назад я с этим завязала…» Исстрадавшаяся Марион держится достойно, выходит из кабинета и садится в зале ожидания, а Марианна заходит к нам и через полминуты, обливаясь слезами, признается, что ей стыдно, как никогда, ей бы очень хотелось поговорить об этом с сестрой, единственным человеком, с которым она могла говорить, раньше , но это невозможно, она может сказать ей все, только не это: «Но я должна кому-то сказать, поэтому и говорю вам, мой муж без работы уже полгода, это очень тяжело, а поскольку я (горький смешок) еще ничего, несмотря на две беременности, я собираюсь работать в Бреннсе по выходным два раза в месяц (стон) как хостесс… то есть буду сопровождать директоров предприятий на ужины и иногда… оставаться с ними на ночь, потому что (рыдания) этим можно прилично зарабатывать, но мне стыдно, так стыдно, если бы вы только знали, и единственная, с кем я могла бы об этом поговорить… потому что она бы меня поняла, не хочу вам говорить почему, она моя сестра, но об этом я не могу ей сказать (водопад) ». Я смотрю на Карму и понимаю, что он тоже не знает, что нам делать, но одно мы знаем точно – мы не можем раскрыть сестрам их секреты… Даже если это облегчит их страдания. Я прикусываю губу до крови и вижу, что Карма встает и молча выходит из кабинета. Через несколько секунд в кабинет влетает Марион и бросается обнимать Марианну, и, пока сестры, обнявшись, обливаются горючими слезами, Карма зовет меня в коридор и закрывает дверь. Он садится на стул в коридоре, указывает мне на другой стул, и мы сидим рядом, скрестив руки, молча, и во взгляде Алины сквозят замешательство и уважение. Через четверть часа, сжимая в руках платки, тесно прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы, сестры выходят из кабинета, прощаются с нами – одна просто улыбается, другая беззвучно произносит «спасибо» – и скрываются за стеклянной дверью.
