– Капитан, вы можете говорить все, что пожелаете, – заявила Рэйчел. – Вы меня вытащили из Лакина, прямо из под носа у мерзких ящеров. Я ваша должница и не представляю, как смогу с вами расплатиться.
Чуть раньше, когда Рэйчел предложила себя в качестве награды за возможность войти в отряд, Ауэрбах проигнорировал ее предложение. Теперь же… он интересовал ее как мужчина, а не возможность достижения цели. Но если она решила стать настоящим солдатом, ей не стоит ложиться в постель с офицером. Если женщина намерена сражаться, то чем меньше она будет нарушать правил, тем лучше для всех.
Вместо того чтобы сделать ей вполне определенное предложение, он сменил тему:
– Как дела у Пенни? Я не видел ни вас, ни ее с тех пор, как приехал сюда.
Рэйчел нахмурилась.
– Дела у нее неважно, капитан. Она живет в доме здесь неподалеку и почти никуда не выходит. А если и выходит, она похожа на привидение, а не на живого человека. Вы меня понимаете? Словно она здесь и одновременно где-то в другом месте.
– Да, – мрачно проговорил Ауэрбах. – Я надеялся, что она начала понемногу приходить в себя.
– Я тоже, – сказала Рэйчел. – Она была такая веселая, когда мы учились в школе.
Рэйчел неожиданно замолчала. От школы Керни почти ничего не осталось. Сначала в ней засели ящеры, потом их выгнали американцы, но ящеры снова вернулись и оттеснили американцев к границе Колорадо и Канзаса.
Уже в который раз Ране подумал, что не знает, какая судьба ждет ребятишек, чья школьная жизнь оборвалась из-за вторжения инопланетян. Даже если человечество одержит победу, наверстать упущенное будет непросто. А если ящеры выиграют войну, скорее всего об образовании вообще придется забыть.
Ему даже думать об этом не хотелось. Ему вообще не хотелось думать о войне.
– Может быть, мне следует ее навестить? – сказал он, помолчав. – Она здесь по моей вине – по правде говоря, и вы тоже.
– Ну, о какой вине можно говорить, капитан? – возразила Рэйчел Хайнс. – Если бы мы не отправились с вами, мы бы так и сидели в Лакине и выполняли приказы ящеров. Лично я считаю, что ничего не может быть хуже.
– Скажите это – как его звали? – Уэнделлу Саммерсу, – резко ответил Ауэрбах. – Если бы он не пытался выбраться из Лакина, он остался бы в живых.
– Мы все знали, что можем погибнуть, когда присоединились к вашему отряду, – и рисковали совершенно сознательно.
Ауэрбах не знал, приходилось ли Рэйчел участвовать в военных действиях, но она рассуждала, как настоящий ветеран. Она добавила:
– Только вот Пенни очень уж сильно переживает.
– Да, я понимаю. Может быть, она не захочет меня видеть. Видит бог, я ее не виню.
– Ну, прогонит она вас, подумаешь, – заявила Рэйчел. – Хуже вам не станет. А вдруг вы ей поможете?
Она отдала ему честь и зашагала по улице. Ауэрбах посмотрел ей вслед, затем тихонько фыркнул – ему еще не приходилось восхищаться видом кавалериста сзади.
– Хорошенькая штучка, – сказал он вслух.
Он направился в сторону дома, где сдавались комнаты и где поселилась Пенни Саммерс. Здесь всегда было много постояльцев, но они часто менялись: беженцы, пожив немного, отправлялись дальше на запад, а на их месте появлялись новые, прибывшие из Канзаса. Пенни жила тут практически с тех самых пор, как покинула Лакин.
Поднимаясь по лестнице, Ауэрбах поморщился. Пахло немытыми телами, помоями и застоявшейся мочой. Если собрать все эти запахи вместе и поместить в сосуд, можно назвать их «Отчаяние». Ни один уважающий себя сержант ни секунды бы такого не потерпел. Но армия тратила все силы на то, чтобы сражаться с ящерами и удерживаться на ногах. Гражданскому населению Ламара предоставили выплывать или тонуть – иными словами, самим о себе заботиться. Ауэрбах считал, что это неправильно, но понимал, что ничего не может изменить.
Он не знал, дома ли Пенни, когда постучал в дверь ее комнаты. Многие гражданские жители Ламара работали на армию. Но Ауэрбах не видел, чтобы Пенни занималась чем-нибудь полезным. В таком маленьком городке все на виду.
Где-то в дальнем конце коридора заплакал ребенок. Его крик действовал Ауэрбаху на нервы, словно жужжание бормашины в кабинете зубного врача. Нужно окончательно сойти с ума, чтобы заводить детей в такие времена. С другой стороны, если у тебя есть ребенок, это еще не значит, что ты его хотел завести.
Он снова постучал в дверь и уже собрался уйти (радуясь возможности удрать наконец от душераздирающих воплей малыша, ужасно похожих на рев двигателей вражеского истребителя), когда на пороге появилась Пенни. Она удивилась, увидев Ауэрбаха. Наверное, она удивилась бы любому гостю.
– Капитан Ауэрбах, – сказала она и махнула рукой. – Заходите.
В комнате царил беспорядок и, несмотря на открытое окно, было страшно душно. Повсюду толстым слоем лежала пыль. В первый момент Ауэрбах хотел отчитать девушку, накричать на нее, как на нерадивого солдата, но потом решил, что от этого станет только хуже – крики не выведут ее из состояния, в которое она погрузилась. И он не знал, что сделать, чтобы ей помочь.
– Я за вас беспокоюсь, – проговорил он. – Вам нужно выходить из дома, заняться каким-нибудь делом. Нельзя сидеть в комнате, словно канарейка в клетке. Ну, скажите мне, что вы делаете целый день?
Она снова рассеянно махнула рукой.
– Сижу, иногда шью. Читаю Библию. – Она показала на книгу в старом кожаном переплете, лежавшую на столике возле кровати.
– Этого мало, – возразил Ауэрбах. – За дверями комнаты вас ждет огромный мир.
– Мне он не нужен, – тускло рассмеявшись, ответила Пенни. – Ящеры показали, что есть много разных миров, не так ли?
Ауэрбах ни разу не видел ее смеющейся с тех пор, как у нее на глазах погиб отец, но смех получился таким горьким, что уж лучше бы он его не слышал.
– Мне не нужен этот мир. Я хочу только одного – чтобы меня оставили в покое.
Ауэрбах подумал сразу о двух вещах. Во-первых, о Грете Гарбо. А во-вторых, поскольку он был родом из Техаса, вспомнил воинственный клич армии Конфедерации, когда она шла в наступление на проклятых янки: «Мы хотим, чтобы нас оставили в покое». Но ни то ни другое не годилось для Пенни Саммерс. Она хотела остаться в Лакине, выйти замуж за соседа фермера, вырастить кучу детишек, дожить до старости и никогда не покидать родного городка.
Даже если бы не прилетели ящеры, этого все равно могло бы не произойти. Война заставила бы ее пойти работать на какой-нибудь завод в большом городе, и кто знает, что бы она стала делать потом? Стоит тебе увидеть большой город, вернуться домой – на ферму или в маленький городишко – становится очень трудно. Но Ауэрбах не мог ей этого сказать, ведь ее жизнь уже изменилась.
– Мисс Пенни, сидеть здесь, словно наседка в гнезде, неправильно. Выходите из дома, займитесь делом, вам будет легче забыть прошлое и вспомнить, что впереди у вас вся жизнь.
– И что изменится? – безжизненным голосом спросила она. – Похоже, мир прекрасно может существовать и без меня. А мне совсем не нравится, во что он превратился. Лучше уж я буду сидеть в своей комнате, пусть все идет, как идет. Если через минуту, или неделю, или месяц на дом упадет бомба, мне будет жаль других людей, а себя – нисколько.
Ауэрбах видел солдат, которые говорили то же самое. Иногда живой человек просто не в состоянии вынести бесконечные сражения. Минный шок, так это называлось во время Первой мировой войны; теперь же – военная усталость. Пенни видела только одно сражение, но скольким солдатам доводится стать свидетелями смерти собственного отца? Никто никогда не знает, отчего человек может соскользнуть к самой грани.
И никто не знает, что может вывести его из этого состояния. Иногда такого средства просто не находится. Кое-кто из его парней только и мог, что присматривать за лошадьми здесь, в Ламаре. Двое оправились настолько, что смогли сесть в седло, но они вели себя безрассудно, сражаясь с ящерами, – и погибли. А некоторые пережили чудовищные вещи и стали только крепче. Жизнь – диковинная штука.
Ауэрбах обнял Пенни за плечи. Она была привлекательной девушкой, но у него ни на секунду не возникло ощущения, что он прижимает к себе женщину. Почему-то Ауэрбах вспомнил, как обнимал деда, когда тот начал потихоньку выживать из ума: тело на месте, а разум бродит где-то далеко.
И отпустил ее.
– Вы должны сами справиться со своим горем, мисс Пенни. Никто за вас этого не сделает.
– Я думаю, вам следует уйти, – сказала она, причем выражение ее лица ни капельки не изменилось.
Чувствуя, что потерпел поражение, Ауэрбах открыл дверь и зашагал к лестнице. Ребенок продолжал вопить, чуть дальше орали друг на друга мужчина и женщина.
– Берегите себя, капитан, – прошептала ему вслед Пенни так тихо, что он едва различил ее голос.
