Свадьба ожидалась в марте. Роланд уже составил предварительный список гостей (кто все эти люди?), выбрал ресторан (пустят ли меня внутрь с моей пролетарской родословной?) и каждый день осведомлялся, подобрала ли я платье. Но-но-но, к чему так драматизировать? Я просто обмотаюсь шторой и наклею на нее ценник «1 000 000 $». Все будут в восторге.
В общем, я контролировала ситуацию не больше, чем мышь в бочке, катящейся с горы. Иногда мне хотелось выразить протест — так громко, как только смогу, и, быть может, кто-нибудь бы даже смог меня расслышать. Но потом память услужливо подбрасывала мне вопрос: «Не об этом ли ты мечтала?» И мне даже возразить было нечего.
Ангелина заткнулась наконец-то, и Ирина приступила к душещипательной истории, как у нее сломалась «Субару» и ей пришлось ехать на работу на автобусе. Общественный транспорт. Это почти как общественный туалет. Фи. Она видела собачью какашку. Она видела бомжа. Но с честью преодолела все эти испытания, потому что она сильная и у нее есть чувство собственного достоинства.
— Эти существа портят внешний вид города. Спят на остановках, в парках. Почему их просто не выгонят прочь?
Существа?
— Должны же они где-то спать, — сказала я. — Мне их жалко.
— А мне — нисколько, — Ирина наморщила носик. — Они бы никогда так не опустились, если бы работали и стремились к успеху.
— Бывают разные ситуации. Психические болезни. Инвалидность.
— Сами виноваты. Надо было беречь здоровье, — отрезала Ирина.
Я зависла.
— А если человека сбила машина, например?
— Он должен был следить за собой. Не можем же мы ползать, как черепахи, из-за кретинов, выскакивающих из-за угла.
— Хорошо… вот ситуация: женщина не таких зрелых лет, дважды была замужем, и оба раза неудачно. Кто виноват?
Ирина уставилась на меня кристально прозрачными глазами, окруженными стрелками ресниц.
— А это потому, что все мужики козлы.
— Понятно, — пробормотала я.
Ангелина бросила взгляд на часы, украшающие ее мощную волосатую длань. Часы были дорогие — Ангелина уже рассказала нам об этом. Трижды.
— Не пора ли возвращаться в офис?
— Конечно, — подхватила Ирина. — На нас же вся работа держится. Девушка-а! Принесите мне еще безалкогольного мохито.
Остаток дня я старалась не смотреть в сторону этих двоих. Шкаф уже привычно вжимал меня в стол. Диана молчала так веско, что это заранее отменяло любые слова, которые я могла ей сказать. Из-за стекла на меня грустно поглядывали сидящие напротив Билли, Вилли и Дилли, и от такого количества безобразия, собранного вместе, мне хотелось ослепнуть. Интересно, если Ирина теперь дружит со мной, означает ли это, что я тоже уродина? Хочется спросить Диану, но ее ответ очевиден.
— Какой бледный, угнетенный вид, — сострил Юра, когда вечером я вышла к нему на стоянку. — Семейка вампиров уже попила из тебя кровушки.
Я отмахнулась от него, раздраженная его отеческими попытками меня образумить, и неуклюже, скользя на обледенелом асфальте, забралась в машину.
Человек отделился от телеграфного столба, где занимал свой пост, и растворился в темноте.
— Юра, ты видел?
— Кого? — Юра повернул ключ в замке зажигания.
— Там был человек. Он следил за мной.
— Сонь, я понимаю, что ты замуж выходишь за состоятельного мужика и все такое, — саркастично откликнулся Юра. — Но ты пока еще не принцесса Диана, чтоб папарацци торчали из каждого унитаза.
Но мне было страшно и неприятно. Я закуталась в шубу, приобретенную с легкой руки Роланда, но чувствовала холод, засевший в костях.
Пытаясь избавиться от озноба, я приняла горячий душ и затем два часа дожидалась Роланда с наивным намерением получить от него моральную поддержку. Однако после его заявления мне сразу стало не до того:
— Завтра утром я уезжаю в Москву на полторы недели.
— Чудненько, что ты известил меня заранее.
Мой голос щетинился, как еж, и даже Роланд смог что-то уловить.
— Я не думал, что недолгая разлука станет для нас проблемой.
— Не станет, — огрызнулась я. — И в этом как раз проблема.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты стала какая-то нервная в последние дни, — он ослабил галстук и присел на диван рядом со мной.
Когда он взял меня за руку и заглянул мне в глаза, я почти поверила, что он сможет. Он уловит мои тайные сомнения, мою неуверенность. Догадается о моих отчаянных попытках решить, чего же я хочу.
— Это из-за платья? Ты не можешь выбрать? Не волнуйся, мы наймем стилиста.
А нет, показалось. В человеческих чувствах он разбирается как лягушка в градостроительстве.
— Знаешь, поезжай-ка ты в Москву.
Ночью мне приснился изнуряющий сон, в котором я перемерила сотню платьев, но все они либо жали так, что я не могла дышать, либо были так велики, что едва позволяли мне передвигаться. Однако, оставаясь нагой, я не могла переносить вида моего тела, казавшегося странно деформированным. Это было невыносимо, но когда сон сменился, все стало еще хуже. Теперь мне снилось, что у меня изо рта вываливаются слова: зеленая заколка с надписью LOVE, обрывок журнала, призывающий «Похудей к лету!», скомканная страница книги по этикету, липкий ценник с пометкой «уценка», колючий, сплетенный из проволоки приказ «УЛЫБАЙСЯ» и затем, одна за другой, буквы из магнитной азбуки: «Д», «У», «Р», «А». Я не могла это остановить. У моих ног уже собралась целая куча слов, но в моей голове их не стало меньше. Они гудели и копошились, как рой пчел. Я слышала голоса мамы, и бабушки, и Ирины, и фразы из телевизионной рекламы.
— София. София. София! — голос Роланда с трудом пробивался через весь этот гвалт.
Я с трудом разлепила глаза. В висках жарко, тяжело стучала кровь.
— Твой будильник звонил, — Роланд смотрел на меня сверху вниз, уже полностью готовый к выходу.
— Не слышала, — я попыталась сесть, но обнаружила, что это не так-то просто. — Мне нехорошо. Голова болит.
— Может, ты заболела? — предположил Роланд, делая быстрый шаг назад.
— Вполне возможно, — злорадно согласилась я. — Ты уедешь, и я умру здесь одна.
— Ты преувеличиваешь. Я вызову тебе врача. А мне пора идти, иначе я опоздаю на самолет.
— Тебе так обязательно улетать?
— Конечно. Это работа.
А это всего лишь жалкая больная я. Выбор очевиден.
— Не зови врача. Я хочу, чтобы возле моего гроба люди говорили: «А он ей даже врача не вызвал».
Роланд не понял моего сарказма и все-таки позвонил врачу. Прибывшая пухлая докторша нашла меня в совершенно разобранном состоянии и назначила римантадин и жаропонижающее. После ее ухода я позвонила Ирине сообщить о выходе на больничный. Ирина пожелала мне выздоровления тем сладеньким фальшивым тоном, каким тетки на вещевых рынках девяностых годов говорили: «Вам очень идет».
Дела были сделаны, и я в изнеможении вытянулась на кровати, вслушиваясь в гулкую тишину пустой квартиры. Мне кажется, или Роланд поступил по-свински, оставив меня одну в таком состоянии? С другой стороны, когда он уезжал утром, у меня еще не было головокружения и температуры 38… Это одна из самых неприятных вещей в отношениях: ты размышляешь, а не скотина ли твой спутник, и вроде бы решаешь, что не скотина, но тем не менее продолжаешь думать об этом, не в силах принять ни отрицательный, ни утвердительный ответ.
Я почти впала в кому, погрязнув в своих терзаниях, когда зазвенел дверной звонок. Кто это? Роланд что-то забыл? Нет, он никогда ничего не забывает. Юра? Нет, его никто не звал. Друзья решили меня навестить? Ха-ха, у меня нет друзей. Я натянула одеяло на голову и сжалась в клубок. Звонок повторился. «Этот человек не может знать, что я осталась одна», — сказала я себе. Если только он не следил за подъездом с самого утра… Да кому я могла понадобиться? Зачем? Украсть меня и потребовать выкуп? «Что значит «принести мешок с мелкими немечеными купюрами на кладбище»? Мой банк не осуществляет подобные операции», — представилась мне недоумевающая физиономия Роланда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
