с ней, и снова слова были не важны: девушка пришла в надежде убежать от одиночества. Она пила ачте и говорила о полнолунии и Иймэт, Камайя слушала её вполуха, поглаживая перстень с дымом. Тинхэн ушла, а слова о полной луне так и остались в комнате, будто запутавшись в занавесях балдахина, внушая смутную тревогу.
- Не провожай. - Плащ лёг на плечи, Вирсат отступила в тень.
Тёмный двор справа, темнота в переходе. Чёрное лезло в душу, луна ещё не взошла. Камайя торопливо шагала по галерейке, и тень тревоги металась за спиной, настигая, а за открытыми арками злая россыпь зимних звёзд на небе торопилась вместе с ней.
Он шёл навстречу и остановился, чёрный в темноте. Камайя ускорила шаг, руки скользнули в его волосы, сердце обгоняло мысли. Аслэг взял её за руку и развернулся к двери своих покоев, его пальцы были тёплыми, в них билась жизнь, темнота расступалась перед ним, а праздник Куув-чоодо, когда птиц из западной башни отпускают на волю, был ещё очень, очень далеко.
44. Руан.Бумаги
Четвёртый поминальный день начался с гулких ударов бубна под колотушкой эным-дада. Руан почесал отрастающую бороду и приоткрыл один глаз, наткнулся взглядом на троеточие на щеке жены и, подумав пару мгновений, решил не торопиться с тем, чтобы вылезать из-под одеяла в зимнее утро.
Звуки бубна затихли вдалеке. По дороге в город прогнали отару блеющих овец, и отложенное ненадолго утро настойчиво возвращалось.
- Ещё раз кинешь в меня подушкой, - бубнил Ермос, - я встану и засуну тебе в рот твои вонючие носки, понял, кеймос?
- Иди, - шепнула Аулун, розовая, зацелованная и прекрасная. - Я ещё посплю, пока никто не позвал.
Руан кивнул. Он одевался, глядя, как Аулун устраивается поудобнее, потом нехотя вышел к парням, которые крайне угрюмо глядели друг на друга, и умылся. В большом шатре привычно хозяйничала Алай, Руан поел под очередную перебранку парней снаружи и снова вышел к ним.
- Кир, бриться готовить?
- Лень. Позже побреюсь.
Бранить их не хотелось. Он вышел из ворот, скрипнув створкой. У дороги мальчишки играли в какую-то игру, швыряя камешки в палки, воткнутые в неглубокий снег. Кто-то терзал умтан в одном из ближайших к воротам шатров, и мелодия то и дело срывалась. Но это не раздражало, а лишь заставляло гадать, с какой попытки у юного музыканта наконец получится довести фразу до конца.
Руан шёл к лекарскому дому, размышляя об Аулун. Ночью она опять ходила принимать роды в северной части стойбища, и Бун, сопровождавший её, не выспался. Это женщина была не только красива и желанна. Своим золотым взглядом она освещала тёмные и потаённые уголки его души, изгоняя оттуда тени. «Ты ведь рад, что у меня есть дело», - улыбнулась она на его слова о том, что себя надо беречь. - «Ты будешь ещё больше рад этому, когда пройдёт немного времени и тебе тоже придётся вернуться к твоим делам. Что может быть хуже, чем женщина, которой нечем заняться в отсутствие мужчины? Это же главный источник бед этого мира. Извечное начало самых лютых напастей».
Скучающие женщины и правда были источником бед. Жизнь при дворце крейта Камила быстро научила его этой нехитрой истине. Она права. Ревность к её лекарскому делу временна. Он просто не успел пока поверить окончательно в то, что она по собственному желанию стала его женщиной, что она сама шагнула навстречу, в его руки, доверяясь ему. За плавким золотом взгляда, за бархатистой мякотью осенних яблок оказалась несгибаемая сталь, которая полтора десятка лет помогала ей выживать, оставаться собой, называя себя невольницей. Это было так же неожиданно, как то, что за неприступной на вид внешней сталью Кам оказалась кипящая лава, которая хлынула наружу, стоило рядом оказаться этому Аслэгу.
Проходя мимо лекарского дома, он махнул охранникам, а на предложение зайти помотал головой. Рикад вечером опять ныл, что ему невыносимо сидеть там с Туром, проклинающим всех и всё подряд, но и переезд в отдельный шатёр с молодой женой его пугал до дрожи, и слушать в очередной раз его душевные терзания не хотелось. Интересно, что Веспер скажет, когда узнает, что его младший сын по случайности стал мужем и отцом?
Шуул проводил его в приёмный зал. Руан поздоровался с Аслэгом и Тагатом и сел в уголке над сундуком, радуясь тому, что в нём уже виднелось дно.
Бумаги шуршали, буквы начали расплываться. Спина ныла. Руан выпрямился и потянулся, потом протянул Шуулу небольшую стопку бумаг и протёр руки носовым платком.
- Это в стопку складских. Всё.
- У меня тоже. - Тагат встал и пнул свой сундук, тоже опустевший, и крышка с грохотом захлопнулась.
- Руух! - Аслэг подскочил от неожиданности и оглянулся на него. - Что творишь, малкес?!
- Прошу прощения, досточтимый. - Тагат низко поклонился. - Мы разобрали. Сейчас раздам распоряжения.
- Отец Тан Дан милостив к нам. - Аслэг снова склонился над столом. - В тех письмах из Озёрного не оказалось ничего срочного. Шуул, принеси сюда обед.
Почма была вкусной, белое тесто конвертов скрывало сочную ароматную начинку. Руан обтёр вилку носовым платком и сунул её во внутренний карман. Шуул забрал опустевшую плошку у него и у Аслэга, потом подождал в сторонке, пока Тагат не закончит есть.
- Это точно всё? - спросил Аслэг, поворачиваясь к Тагату. - Последний сундук?
Тагат кивнул, допил отвар, вытер руку об тряпицу и отдал плошку Шуулу.
- Да.
