По информации он агента в Русском Радио, господин Федотов пропагандировал социалистические идеи, и внедрял их на своем предприятии.
Не поленившись лично прочитать показания, Джунковский только выругался: агент охранки докладывал, что в канун событий на Пресне Федотов перед своими инженерами утверждал, что на его предприятии соблюдается социалистический принцип: от каждого по способностям — каждому по труду. Если это считать социализмом, то всех директоров и управляющих заводов империи следовало немедленно отправить на каторгу. Губернатор был далеко не глупым человеком, и, перечитывая написанные агентом показания, буквально видел, как директор издевается над агентом, и как потешаются над неудачником его коллеги-инженеры.
Последнее сообщение от агента было о финансировании Русским Радио новоявленной социалистической партии и участии работников предприятия в распределении части оплаты труда.
С основаниями для преследования по политическим мотивам было не густо. Это Джунковский почувствовал, когда из столицы прозвучала настойчивая просьба всемерно содействовать направленному из столицы полковнику третьего отделения. При столь куцем компромате, Владимир Федорович ни за какие коврижки не согласился бы на арест уважаемого человека, да московская жандармерия этого и не предлагала. Другое дело, когда на себя все взяли из столицы. И ведь были у него сомнения, ох, были, но недавно назначенный губернатором, он позволил пошерудить в его вотчине, и это оказалось ошибкой.
Сейчас, после разразившегося скандала, стало окончательно ясно — этот Федотов кому-то наступил на больную мозоль, а задержание и обыски, лишь средство поприжать удачливого изобретателя. Упоминания о таинственном иностранце косвенно указывали на заинтересованную сторону.
Самое скверное, что крайним оказывался он, московский генерал-губернатор, так как ссылаться на интересы высокого начальства категорически не приветствовалось. Во-первых, все и так все понимали, во-вторых, никто его силком действовать не заставлял. Мог бы мягко спустить на тормозах. Он бы и спустил, но не хотелось выслушивать неудовольствие от высоких столичных персон.
Владимир Федорович в присутствии столичного гостя демонстративно вызвал секретаря и потребовал немедленно и со всем почтением доставить к нему в кабинет господина Федотова.
— А вас, господин полковник, я больше не задерживаю и приказываю немедленно удалиться из Москвы.
«С вами же, господин Федотов, мы еще разберемся!» — мстительно произнес про себя хозяин кабинета.
* * *
Из тюряги Федотова выпустили 21 февраля. Встреча бывшего арестанта была обставлена в лучших традициях века грядущего — недавнего зека ждал автомобиль представительского класса, а два качка профессионально оттерли жадных до сенсации репортеров. За рулем сидел Зверев, который отвез Федотова в баню, после чего доставил на расправу к Нинель. Справедливо опасаясь попасть в немилость, сам он заходить не рискнул.
Пятую, юбилейную февральскую встречу друзья планировали провести у лесного озера. Того самого, на берегу которого они устроили первую ночевку после десантирования из вагона-столовой в далеком уже феврале 1905-го года, но наезд полиции спутал все карты.
Последняя встреча проходила при пасмурной погоде. Как бы в компенсацию за такое безобразие сегодня природа решила подарить крепкий мороз и полыхающую в полную силу луну.
Традиционно постояв на улице, а чуть позже потоптавшись у оконца, Федотов уселся в свое кресло.
— Ну что, господа вольнонаемные моряки, за успех нашего безнадежного? — Федотов, как и во все эти встречи, поднял предмет своей гордости — старенькую эмалированную кружку на 0,25 литра, с загадочной надписью на тыльной стороне донца — Ц52к.
И опять глухой стук металла об глиняную посуду, напомнил им кто они, и откуда здесь появились.
Вопрос — ответ, ничего не значащие замечания.
— А знаете, — задумчиво протянул Мишенин, — каких бы глупостей я натворил, не окажись вас рядом со мной. За нас!
— Думаешь, ты один такой? — откликнулся Зверев. — Спроси Степаныча, куда бы он без нас вляпался.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Точно?
— Точнее некуда, — авторитетно подтвердил Димон.
— Эй, народ, Мишенин, между прочим, предложил тост! — Борис вернул спорщиков к главному. — Ильич, поддерживаю!
Качественный коньяк и приличная закуска всегда способствуют правильному течению мысли. Друзья вспомнили, кем они были в своем мире. Поделились соображениями, кем бы могли стать спустя четыре года. Математик попытался было перечислить, сколько всего они успели в этом времени наворотить, но бросив это бесперспективное дело, заявил:
— Вот что, господа хорошие, вы тут решайте свои вселенские проблемы, а я пошел спать.
— А на посошок? — тут же подхватился Димон.
— Только по чуть-чуть.
Когда два полуночника выбрались во двор, луна уже склонялась к западу, а мороз заметно усилился, но накинутые на плечи овчинки в купе с жаром от потрескивающих в костре сосновых поленьев, создавали непередаваемое чувство защищенности и тепла. Все способствовало философскому течению мысли:
— Дим, ты только представь! — наши первобытные предки точно так же сидели у костра.
— Эт, точно, — согласился морпех, — только у них коньяка не было, а у меня из головы не выходит местный менталитет.
Собираясь с мыслями Димитрий примолк. Федотов не торопил, хотя про себя позлословил: «Хм, менталитет у него из головы не выходит, а нечего было его туда заталкивать».
— Помнишь, ты рассказывал, как в нашем времени тебя доставало преклонение перед западом?
— Хочешь сказать, что теперь оно достает тебя?
— Не то слово, — тяжко вздохнул бывший морпех, — если бы не общение с этими долбаными думцами…
Общаясь со своими однопартийцами, Дмитрий Павлович напоролся на их стойкую убежденность в превосходстве западной культуры. Страдали этим делом не все, но достаточно многие. Казалось бы, что в этом нового? Россия не первое столетие грешила своим преклонением перед заграницей. Так-то оно так, но в какой-то момент Дмитрий Павлович с изумлением ощутил, как эта зараза стала входить в противоречие с реализацией программных целей думской фракции СПНР.
На словах никто из новых социалистов не возражал против приоритетного обеспечения заказами российских предпринимателей. Естественно, в ущерб иностранных капиталов. Но это на словах. В глубине души эти доброхоты не могли согласиться с таким подходом, и неосознанно тормозили внедрение принятых решений. По существу Зверев на своей собственной шкуре испытал эффективность агентов влияния. Вроде бы как свои в доску, а вредят словно рота диверсантов.
«Если это так, — рассуждал про себя „социалист“, — то партийные чистки выправят положение».
Увы, проблема оказалась глубже — в той или иной мере этим вирусняком болели все партии, кроме, может быть, самых черносотенных.
Сомнений в порочности такого состояния у Зверева не было. Слишком убедителен был пример развала Российской Империи и Советского Союза. И опять же не все в этом процессе было однозначно. Развал Империй произошел далеко не по одной причине. К счастью Зверев это понимал, но проблема либерального скулежа о величии запада, была отнюдь не безобидной.
Покуривая свой любимый «Каприз», Борис про себя усмехался. Димон впервые столкнулся с проблемами, стоящими перед каждым управленцем и то-то еще будет! Можно сколько угодно талдычить о единоначалии, но в реальности каждый директор, будь он хоть сто раз собственник, вынужден учитывать интересы основных игроков. И тут главное понять — если постоянно лавировать, то ни черта у тебя не получится, точно так же порочна абсолютно «несгибаемая» воля. Примеры эпох Петра I и Николая II, а также периода руководства Сталина и коллективного политбюро были тому яркой иллюстрацией.
Зверев говорил, а Федотова разбирало любопытно — куда вывернет мысль бывшего морпеха и сегодняшнего лидера Социалистической Партии Народов России. Именно так, все с большой буквы! Всех Народов России! Это вам не вшивые кадеты или какие-нибудь октябристы.
