Среди десятков тысяч солдат, готовящихся к битве, был и лейтенант Уильям Ноэль Ходжсон, кембриджский сокурсник Руперта Брука. Ему было двадцать три, и сослуживцы звали его Весельчаком. Накануне битвы он написал стихотворение «Перед боем» (Before Action):
С холма я видел много раз подряд,И не постичь того, что вижу вновь:Как будто кровью обагрен закат,По капле льется жертвенная кровь.
А солнце, как пылающая медь,Своим мечом приветствует зарю,И я, прощаясь с миром, говорю:«О Боже, помоги мне умереть».
Утром 1 июля по германским позициям всего за час выпустили около четверти миллиона снарядов, 3500 в минуту. Обстрел был таким интенсивным, что его слышали в северной части Лондона, в Хэмпстед-хите. В 7:28 утра под немецкими траншеями взорвались 10 мин, а две минуты спустя британские и французские войска 40-километровым фронтом двинулись в атаку.
Большинство британских солдат, покинувших укрытия, несли на себе около 29 килограммов снаряжения: винтовку, боеприпасы, гранаты, паек, водонепроницаемый плащ, четыре мешка для песка, стальной шлем, пару респираторов, пару защитных очков против слезоточивого газа, перевязочный пакет, пику или лопатку, бутыль с водой и котелок. В своей официальной хронике генерал Эдмондс писал, что такая ноша сильно стесняла пехотинца, не позволяя ему быстро выбраться из траншеи, встать или лечь, передвигаться быстрее, чем прогулочным шагом. Военный историк Питер Лиддль сказал по этому поводу: «Во время атаки тысячи людей превращались в неуклюжие и малоподвижные цели, они еще могли быстро повалиться на землю, но вот встать сил уже не хватало» [136].
В самом начале битвы юный шотландский барабанщик Уолтер Ричи, стоя на бруствере германской траншеи и видя, что другие атакующие начали отступать, снова и снова играл сигнал к атаке. За этот подвиг его наградили Крестом Виктории. Британский батальон «аккринтонских парней» поднялся на насыпь, опередив связных, следивших за атакой из-за укрытия. «Мы видели, как наши товарищи пытались пересечь нейтральную территорию лишь для того, чтобы упасть, как скошенная трава на лугу, – вспоминал ефрейтор Х. Бари. – При виде этой бойни мне стало дурно. Кажется, я заплакал. Мы видели, как кто-то флагами подавал сигналы со стороны деревни Сер, но это длилось всего пару секунд, и ничего было не разобрать».
Не меньше ста германских пулеметов, бо́льшая часть которых находилась в бронированных укрытиях, защищавших их от обстрела, открыли огонь, как только войска выдвинулись из траншей. Многие атакующие погибли, застряв в слишком узких брешах в колючей проволоке на своей стороне. Второй лейтенант Эрик Миалл-Смитт через три дня писал домой о «славной победе» в первый день битвы: «На моем счету четверо немцев. Я видел немцев, которые стреляли в наших, пока те не подходили вплотную, тогда они бросали оружие и кидались к врагам с рукопожатиями. Большинство из них получили по заслугам и в плен не попали. Некоторые раненые немцы стреляли в спину тем, кто только что перевязали им раны. Поверьте, они просто свиньи, я видел это своими глазами».
Другой офицер, лейтенант Дж. Кэппер, позже вспоминал, как немецкий солдат обнимал ему колени и совал фотографию жены и детей. «Я помню чувство глубокого удовлетворения оттого, что этот «крутой немец» превратился в безобидное и испуганное существо, мне стоило больших усилий изображать равнодушие». Медик, капитан Г. Д. Фейрли, получив ранение, писал в дневнике о том, как он и санитары ходили вдоль траншей в поисках раненых: «Мы натолкнулись на солдата в шоковом состоянии: совершенно растерянный, он брел назад, ежась, бормоча что-то и пригибаясь от страха при звуке рвущихся снарядов».
1 июля брат Веры Бриттен Эдвард участвовал в битве на Сомме. Боевой дух упал, когда солдаты, ожидавшие приказа для новой атаки, увидели толпы раненых, возвращавшихся в траншеи. Шедший перед ними батальон, пересекая ничейную полосу, поддался панике. «Уже не помню, как я собрал людей и заставил их подняться на бруствер, – рассказывал он сестре несколько недель спустя. – Помню только, что я дважды возвращался за ними. Никогда бы я не согласился пережить эти минуты снова». Наконец солдаты последовали за ним, но, пройдя по нейтральной полосе метров шестьдесят пять, он был ранен в бедро. Он не смог продолжить командование и вынужден был укрыться в воронке от снаряда. Там он получил осколочное ранение ладони. Кроме него, там укрылись еще два человека. «Один был тяжело ранен, – рассказывал он сестре, – второй невредим, но в панике».
Им удалось добраться до своих траншей. «Я почти ничего не помню, разве что как на полпути увидел начавшую разлагаться, желто-зеленую руку человека, убитого только этим утром. От этого зрелища меня вывернуло наизнанку». За храбрость, проявленную в то утро, второй лейтенант Бриттен получил Военный крест.
1 июля были отбиты две захваченные немцами деревни, Мамец и Монтобан, и взят Лейпцигский редут. В тот день потери были выше, чем в любой другой день Первой мировой войны. Погибло больше 1000 британских офицеров и 20 000 солдат, 25 000 были серьезно ранены.
В бою за Мамец 159 солдат Девонширского полка, атаковавших Манзельский лес, скосило огнем одного немецкого пулемета, установленного на входе в деревню, в 350 метрах от укрытия, из которого они начали наступление. Командовавший атакой капитан Д. Л. Мартин предрекал, что этот пулемет, уцелевший после огневой подготовки, станет для них смертельной ловушкой. Он погиб вместе со своими людьми. Их похоронили там же, в лесу, в траншее, надгробная надпись гласит: «Девонширцы держали здесь оборону. Девонширцы до сих пор не сдали позицию». Среди офицеров, похороненных в этой траншее, был и Уильям Ноэль Ходжсон, Весельчак, полковой специалист по гранатам. Пуля пробила ему горло, когда он доставлял запас гранат в траншею. Его тело нашли рядом с телом его ординарца.
Через десять дней после битвы на Сомме британский офицер по дороге на фронт записывал в дневник то, что рассказал ему священник о взятии Мамеца. «Его новости ужаснули меня: погибли четыре офицера из нашей роты, все, кто был мне дорог. Гарольд, мой дорогой друг, умер перед немецкими укреплениями. Пуля попала ему в живот, и тем же выстрелом был убит Лоуренс. Искариоту пуля пробила сердце у Манзеля, вместе с ним погибли его подчиненные. Там же погиб Весельчак, доставляя свои гранаты. Ни один офицер не вышел из этого боя невредимым. Солдаты держались здорово – продолжали атаковать без командиров и достигли всех поставленных целей».
Второй лейтенант Генри Филд 1 июля также оказался на передовой. «Меня, слава богу, звуки стрельбы не испугают», – писал он матери четырьмя месяцами раньше. Его 6-й Уорикширский стрелковый батальон численностью в 800 человек дошел до пункта назначения возле Сера, но, попав под непрерывный огонь немецких пулеметов с обоих флангов, был вынужден отступить на исходную позицию. Из 836 человек 520 погибли, 316 получили ранения. Лейтенант Филд попал в число убитых. В первое Рождество войны он писал:
В бесплодные дни и пустые ночи,Когда просветленья уже не ждем,Душа твоя ранена, слепнут очи,Мария, помни о Сыне Своем.
Господи, Ты – убежище наше,Весь мир обнимают руки Твои.Пусть вечно звучит моленье о чашеИ не иссякает поток любви.
Услышь нас, Господи милосердный,Сподобь увидеть замысел ТвойСквозь боль и муку…
Филд так и не дописал последнюю строку. Официальный историк батальона после его уничтожения возле Сера писал: «1 июля – несчастливый день. Его плодами стали раненые и мертвые, а те, кто выжил, навсегда запомнят этот ужас. Несокрушимая отвага вела в бой каждого, но где, где же была победа?»
В атаке на деревню Сер был ранен Джон Стритс, старшина роты «шеффилдских парней», один из тех, кто нашел утешение в поэзии. Вернувшись в траншеи, чтобы перевязать рану, он узнал, что солдат из его взвода тяжело ранен и не может самостоятельно добраться до пункта первой помощи. Стритс вернулся за ним на линию фронта, и больше его не видели. Его тело не удалось найти, и он не удостоился даже самых простых похорон, описанных им в стихотворении «Похороны солдата» (A Soldier’s Funeral):
Без пышных почестей его хороним тут,Где воевал товарищ наш и брат,Где ветры веют, и цветы растут,И нежные ручьи лепечут и шумят.Без пышных почестей он в землю был зарыт,Пусть орудийный залп, как реквием, звучит.
Брат Стритса Гарри в те дни служил в полевом госпитале, на станции первой помощи в Альбере. Он вспоминал, как раненые «прибывали непрерывным потоком, на своих двоих, на носилках, тележках и прочих подручных средствах. Их перевязывали и оставляли на полу в ожидании эвакуации». Безнадежных просто откладывали в сторону. «Нелегко было не слушать их мольбы о помощи, – писал он, – но приходилось сосредоточиваться на тех, у кого были шансы выжить».
