Я отпускаю Джейми и иду.
Океан шипит и плюется всего в паре ярдов подо мной, вздымаясь все выше с каждым моим сделанным вперед шагом. Прищурившись, чтобы лучше видеть, я движением прогоняю страх, помня, что этого дьявола можно усмирить.
Когда одна нога соскальзывает с веревки, я переношу вес на другую. Туда и сюда, легкая, как мотылек.
Люди кричат. Некоторые даже плачут. Тела бьются в воде, их страх, как клешни краба, цепляет меня со всех сторон. Оторвав взгляд от этого безумия, я сосредоточиваюсь на своих ногах. Лодка впереди начинает приобретать форму, но я не смею посмотреть прямо на нее. Словно делая вдох, я обращаю взгляд внутрь себя, туда, где только свет, легкость и крылья.
Дорога колеблется. Тонущий мужчина хватается за канат слева. Мокрые пряди наполовину скрывают его лицо, но не крючковатый нос. Это Скелет!
Моя правая нога вцепляется в свой канат, и я раскачиваюсь, пытаясь не упасть.
Затем быстро ставлю левую ногу на канат к правой и раскидываю руки.
Скелет выпускает канат из рук. С воплем, заставляющим меня колебаться, он скрывается в пучине океана.
Больше я об этом несчастном не вспоминаю.
Но тут правый канат провисает, и я чувствую, что падаю.
Меня перехватывает протянутая рука.
— Поймал, мисс! — кричит парень, затаскивая меня на киль перевернутой лодки. — Хоть и едва поверил своим глазам.
— Спасибо, — выдавливаю я, дыша так тяжело, будто воздух пробивает дыры в моей груди.
Семь или восемь мужчин, сумевших забраться на киль лодки, сидят, стоят, некоторые скрючившись, словно не могут выбрать позу.
Канаты снова натягиваются, и Джейми начинает свой путь.
Я балансирую на киле, полностью сосредоточившись на фигуре брата.
— Давай, Джейми.
Его ноги двигаются быстрее, чем мои, перескакивая с каната на канат с той же уверенностью, с какой пальцы скрипача с «Титаника» зажимают струны. Вода поднялась настолько, что кажется, будто он идет прямо по ней.
— Он делает то же самое, что и она. Они чокнутые на всю голову.
— Дьявольщина. Могу поспорить, они католики.
— Ты хотел сказать протестанты, рыбий служка.
Он уже на полпути. Давай, Джейми, всего несколько шагов. Я воображаю у него под ногами мощенную кирпичами дорогу, по которой и карапуз сможет пройти.
Громкий скрежет гнущегося металла заставляет меня поднять голову. За спиной у Джейми что-то движется, словно часть пейзажа сходит с места. Полными ужаса глазами я слежу за первой дымовой трубой, раскачивающейся в своем гнезде. Крепежи, держащие громадину, лопаются со свистом и треском под аккомпанемент сотен криков. Затем, будто гигантское дерево под могучими ударами топора, труба начинает падать прямо на нас.
— Джейми, берегись! — кричу я.
Труба падает в воду в облаке искр и копоти справа от нас, поднимая мощные волны, которые смывают меня с лодки. Ай, ох, да у этой бездны есть зубы! Холод пробирает до самых костей. От него леденеет кровь и все замедляется, даже мысли.
Я барахтаюсь, стараясь удержать голову над водой.
— Джейми!
Еще одна волна обрушивается на меня, швыряя в сторону, словно жалкий обломок.
Постепенно волны становятся менее яростными, и я выныриваю рядом с белым гнездом. Это смотровая площадка. Схватившись за ее край, я закидываю сначала одну ногу, затем другую. Вода затопила площадку по колено, но по крайней мере здесь можно передохнуть, пока я вглядываюсь в темноту в поисках Джейми.
Он выныривает на поверхность с громким вдохом где-то в сорока футах от правого борта.
— Джейми! — кричу я, сдерживая рыдания. — Джейми!
Но океан заглушает мои крики. Он оглядывается вокруг, потеряв ориентацию.
Один из тросов, удерживающих фок-мачту, свободно колышется у смотровой площадки. Но, к моему облегчению, в отличие от трубы, мачта держится надежно, даже несмотря на то, что тросы отрываются один за другим.
— Джейми! — машу я рукой.
Его относит все дальше. Я наклоняюсь так далеко вперед, как могу, но тут что-то твердое бьет меня по голове. Тревожный колокол.
Ну, ты, глухой тетерев! Я быстро хватаюсь за язычок и звоню.
Блям-блям! Блям-блям!
Голова Джейми поворачивается на звук. Наконец он замечает меня и начинает плыть.
Я хватаю болтающийся трос и как можно туже обматываю вокруг руки. А затем резко бросаю вперед. Он разматывается, но, по крайней мере, падает ближе к брату, чем ко мне. Тот бросается к нему.
Совместные усилия, когда я, перебирая руками, тяну его к себе, а он молотит ногами, повышают наши шансы на успех. Вскоре он забирается ко мне, тяжело дыша и сотрясаясь от холода.
Едва восстановив дыхание, он выпаливает:
— Нужно убираться. Как только корабль пойдет ко дну, нас утянет следом. Ищи что-нибудь, что мы сможем использовать.
С высоты нашего наблюдательного пункта я замечаю несколько дрейфующих вокруг обломков, а рядом нескольких людей, все еще удерживающихся на плаву в своих спасательных жилетах. Складную шлюпку отнесло так далеко влево, что она едва видна на горизонте. Океан теперь словно движущаяся сцена с неподходящими декорациями: скатертями, подносами, сломанными стойками. Я указываю на какой-то огромный предмет.
— Вот?
— Отлично, вперед.
— Но что, если…
— Это сгодится. Шустрее, ну!
Мы выбираемся со смотровой площадки. Кажется, будто вода потеплела на пару градусов, возможно, благодаря упавшей трубе, но она все равно жалит кожу тысячей иголок.
После бесконечного заплыва мы наконец добираемся до нашего плота, который, как специально, оказывается кушеткой. Подушки уплыли, остался лишь деревянный корпус, с одной стороны переходящий в подлокотник. Мы цепляемся с другой, используя ее как доску для плавания.
— Греби! — командует Джейми, но мои ноги так окоченели, что вряд ли согнутся в коленях. — Греби, ты, ослица.
— Кого это ты назвал ослицей? Сам ты осел.
— Нет, ты. Упертая, как сто чертей. Греби!
— Боров.
— Дохлая рыбина.
— Жалкий цыпленок.
— Не трать воздух, — тяжело выдыхает он. Его ноги длиннее и мощнее моих, поэтому он замедляется, чтобы подстроиться под мою скорость, иначе мы начнем плавать по кругу.
За спиной нарастают вопли, в считаные секунды ставшие пронзительнее и отчаяннее.
— Не смотри, — говорит Джейми. — Продолжай грести и не оборачивайся.
Перед глазами встает образ преподобного Пригга, который с огнем в очах громовым голосом вещает с кафедры о спасении праведных Господом. Но если все так и есть, почему эти люди — большей частью бедные иммигранты, как и мы, — сейчас кричат так, что звезды в небе бледнеют?
Снова слышится скрежет металла, и новый всплеск поднимает очередные волны. Должно быть, только что вторая дымовая труба рухнула вслед за первой. Значит, остались еще две. Только две.
Я зажмуриваюсь, сосредоточившись на движении ногами.
Когда я сделала свой первый вдох, нас было четверо: мама, Ба, Джейми и я. Цифра «четыре» произносится как «смерть», но Ба зажарил пару молочных поросят, чтобы отпраздновать наше рождение. После того как мама попробовала их, она заявила, что готова родить Ба еще пару близнецов, если ей снова подадут такое угощение. Нас было четверо, а теперь двое.
Не успели мои внутренности перестать сотрясаться мелкой дрожью после падения второй трубы, как раздался новый звук, ужаснее прежнего. Скрежещет металл, ему вторит треск ломающегося дерева, бьющихся стекла и плитки, и все это смешивается в чудовищную какофонию. Кажется, будто какой-то великан схватил корабль и согнул посередине, пытаясь разломить пополам. Я вся застываю — мышцы, кровь, дыхание.
Прижавшись щеками к доскам, мы с Джейми с ужасом смотрим друг на друга. И тут я замечаю, что его щека измазана чем-то красным, а на голове вздулась шишка.
— Джейми, у тебя кровь.
— Меня что-то ударило, когда упала первая труба. Не волнуйся, я прикладываю холодное.
— Не смешно. Тебе нужна медицинская помощь.
