Неудивительно, что Джейми так зол. Все в семье спасают семью, но мы не смогли спасти маму. Глядя на то, как он кусает губу, пытаясь заглушить боль глубоко внутри, я теряю равновесие, но не из-за крена корабля.
Человек, которого Джейми не может простить, это не Ба.
Это он сам.
— Мы были просто детьми, — говорю я.
Тени скрывают его лицо, но я чувствую его боль так же отчетливо, как соль в морской воде.
— Так, если ты собрался винить во всем себя, вини и меня тоже, жертвенный агнец. Кстати, почему бы нам не накинуть на шеи еще по паре спасательных кругов, чтобы двигаться было потяжелее? Потому что мне на самом деле сейчас не хватает дополнительного груза. А тебе?
Он бросает на меня злобный взгляд, я отвечаю тем же. На этом я заканчиваю перевязку, и мы движемся дальше.
Рев воды достигает наших ушей еще до того, как мы спускаемся на палубу Е. Когда мы добираемся до Плавников, вода успевает заполнить коридор почти по пояс. Каюта 14 находится прямо за углом.
Я вскрикиваю от холода, а Джейми шипит.
— Думай о… я не знаю, о лете, — ворчу я, опуская спасательный круг на пояс. Мы движемся, словно по жидкой грязи, каждый шаг требует усилий всего тела. Воздев вверх руки, будто восхваляем Иисуса, мы шаг за шагом тащимся вперед.
Большинство дверей закрыты. Вокруг плавают вещи: детская шапочка — к счастью, не Винка, мячик вроде того, что я видела в парикмахерской. Какая-то белая полоска цепляется за мой пояс — полотенце. Я быстро отбрасываю его, словно труп животного, и оно плывет дальше.
— Лето в Лондоне не такое уж теплое.
— Ладно, представь себе пустыню.
— Трудно вообразить место, где никогда не был.
— А тебе не кажется, что ты, капризная твоя душонка, несешь чепуху, к тому же мрачную и унылую.
— А ты всегда язвишь в трудные времена.
— Лучшие времена — это трудные времена, корешок, — отбриваю я, странным образом радуясь своему плохому настроению, которое помогает мне отвлечься от впивающихся в мозг вопросов. Не опоздаем ли мы? Не станет ли эта проба морской водички предвестницей долгого и опасного купания?
Джейми улыбается, услышав эту замену слова «приятель», которую мы считаем нашей, хотя и не любим, когда ее используют другие.
— Ну, корешок, теперь-то ты наверняка жалеешь, что не сошла в Квинстауне.
— О чем я жалею, так это о том, что мне в братья достался такой нытик. Если бы ты не пытался что-то кому-то доказать, то мы бы и вовсе не оказались на этой посудине. Следуй за звездами, будь мужчиной, — с издевкой заявляю я нарочито мужественным тоном и с радостью замечаю, как он морщится. — И не морозили бы все, что можно, отлавливая мелюзгу, которая самостоятельно себе и нос вытереть не в состоянии.
Он испускает раздраженный вздох, но тут его лицо расплывается в широченной улыбке, отчего я улыбаюсь в ответ.
— Прости, сестренка. Я не знал, что это будет так… тяжело для тебя. Я думал, ты знаешь, что мы всегда вместе, даже когда не рядом.
Какая-то теплая волна поднимается у меня изнутри, но я не даю ей хода. Сейчас не время для сантиментов, время действовать.
Мы добираемся до каюты и видим закрытую дверь. Я сую пальцы в воду и хватаюсь за ручку, такую холодную, что, даже несмотря на перчатки на руках, кажется, будто я обожглась.
Страшась того, что ждет внутри, я налегаю на дверь плечом.
39
![]()
Внутри каюты 14 вода поднялась уже по грудь, и в центре комнаты плавает один из вещмешков. Лампочка на потолке мигает, но каким-то чудом пока не гаснет. Вода плещется вокруг, как пунш в бокале. Она попадает в глаза и щиплет нос. Я нигде не вижу младшего узкоглазика.
Тем серым утром, когда я нашла Ба в переулке, я знала, что в нем не осталось жизни, что дух покинул его тело сразу после того, как он получил роковой удар. Смерть мамы уже привела его в то сумрачное место между жизнью и смертью, где тело еще живет, а разум уже мертв. И в тот момент его лицо казалось почти спокойным, как поза свернувшегося, словно во сне, тела.
В отличие от того пустынного переулка, здесь все еще бьется пульс, даже несмотря на то, что вода потрошит каюту, как банда воров. Я чувствую это так же отчетливо, как ощущаю Джейми, поднимающего волны за моей спиной. Винк здесь. Где-то здесь.
Набрав воздуха в легкие, я погружаюсь под воду, пытаясь разглядеть хоть что-то в тусклом свете. Клубок одеял колышется, словно кипа белых водорослей. Появляется еще один вещмешок, на этот раз… дергающийся?
Я хватаюсь за него и чувствую, какой он тяжелый, совсем не как обычный мешок. С бешено колотящимся сердцем я тяну вверх тело.
Винк не дышит. Лицо у него бледное до синевы, а на лбу шишка. Что-то обмоталось вокруг его шеи.
Джейми просовывает палец под удавку, ослабляя ее, и вытягивает что-то из воды — затянутый мешок!
Я сразу же понимаю, что произошло. Винк повесил мешок с деньгами на шею, наверное, чтобы было легче нести. Затем открыл дверь, но из-за давления воды снаружи она стукнула его по лбу. Он упал, а мешок послужил якорем.
— Тащи его на койку, — рычит Джейми.
Мы поднимаем его и карабкаемся следом. Джейми встает у его груди, а я — у головы. Вода пока не добралась до верхней койки, но поднимается так же неумолимо, как занавес над сценой.
— Что нам делать? — Я срываю перчатки и пытаюсь нащупать у Винка пульс, изо всех сил желая, чтобы его руки не были такими вялыми и холодными. Но я видела, как он дернулся. Все не может вот так закончиться.
Джейми кладет правую ладонь на грудь Винка и резко давит несколько раз подряд.
— Несколько месяцев назад один парень упал с парохода. Мы откачали его вот таким способом.
— А если ты так что-нибудь ему повредишь? Не сделай хуже.
— Хуже уже не будет. Давай, Винк. — Он на секунду прерывается, а затем снова начинает давить.
Не нащупав пульс, я открываю рот Винка и пытаюсь уловить дыхание.
— Твое время еще не вышло, парень. — Мой голос звучит слишком сдавленно, и я пытаюсь расслабиться. — Твой лучший друг ждет тебя. Ты нужен Олли, без тебя он ввяжется в неприятности. Мы же собрались в Америку, помнишь? — Рыдания рвутся из моей груди. Но как только они достигают перехваченного горла, я, рыкнув, проглатываю ком. — Мы все нуждаемся в тебе. Не смей бросать нас.
Джейми продолжает нажимать. Он где-то потерял свою шапочку, лоб, как молния, пересекает вздувшаяся голубая вена. Пот струится по его лицу. Он с раздражением откидывает волосы назад.
— Давай подменю, — говорю я, подвигаясь, чтобы занять его место. Две моих руки будут лучше, чем его одна.
Положив одну руку поверх другой, я делаю резкие короткие нажатия, смаргивая слезы. Грудь Винка прогибается и расправляется, но сам он не дышит.
Джейми хватает его за руку.
— Давай, друг, — командует он. — Сделай это ради мамы. Подумай, как она тобой гордится. Она сейчас на небесах, попивает чай и ждет, когда же ты построишь свой дом на дереве. Но сперва ты должен выкарабкаться. Слышал, ты, вредная мартышка? Должен выкарабкаться. — Его голос ломается, откалывая кусочек моего сердца.
Я продолжаю давить. Вода поднимается до матраса, скапливается под Винком. Лампочка тускнеет, как бледная убывающая луна.
— Вал, — голос Джейми вползает в уши. Я избегаю его взгляда.
Мои руки онемели от усталости, но я не могу остановиться. Я буду нажимать на грудь Винка, пока мое сердце не остановится. Винк все еще здесь, и он не умрет в одиночестве, как Ба. Я своих не бросаю. Меня могут бросить, но я не брошу того, кому я нужна.
Джейми кладет руку мне на плечо, и я поднимаю взгляд. Но в этот самый момент вода подбрасывает нам игральную карту. Восьмерку пик. Карта, которая меняет ветер. Это определенно знак, что мне следует продолжать.
Я принимаюсь давить с новой силой.
Наконец Винк заходится кашлем.
