Падение популярности царицы привело даже к тому, что уже летом и осенью 1916 года многие врачи, раненые и больные в лазаретах, которые она посещала, открыто демонстрировали ей неуважение903. Но еще ранее возникли слухи о покушениях на жену императора, порой они переплетались с некими неопределенными планами ее убийства.
Императрица давно уже становилась объектом ненависти, нередко ей желали смерти. В июне 1915 года 46-летний неграмотный крестьянин Воронежской губернии заявил: «Если бы я был на месте НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, я бы ей ….. (брань) голову срубил ….. (брань)»904. Впрочем, это эмоциональное высказывание, возможно, не отражало какое-либо серьезное пожелание простого сельского жителя, быть может, оно вообще и не существовало в действительности, а было сочинено доносителем.
Но известно, что царица Александра Федоровна получала адресованные ей письма с угрозами. Некоторые мемуаристы утверждали, что министр внутренних дел А.Д. Протопопов сообщал императрице о планах покушения на нее. По их словам, она совершенно хладнокровно восприняла эту весть905.
Действительно, Протопопов сам также сообщал впоследствии Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: «Существовало опасение, что б. Царицу могут убить: ее не любили ни в войске, ни в тылу». Он вспоминал, что во время беседы с императрицей Александрой Федоровной 20 декабря 1916 года он призывал царицу «поберечь себя». В беседе же с царем, состоявшейся в этот день, Протопопов высказался еще более определенно, он предположил, что убийство Распутина есть только начало террористических актов, и заявил, что в сложившихся условиях следует заботиться о безопасности царицы906.
Между тем разговоры о планах «избавления» от императрицы звучали и… в царской семье. Мысль о покушении на царицу приходила в голову даже великому князю Николаю Михайловичу. Он говорил в конце 1916 года о возможном убийстве императрицы с В.В. Шульгиным и М.И. Терещенко907. Великий князь заявил 23 декабря 1916 года: «…надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым. Вот видите, снова у меня мелькают замыслы убийства, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было…»908
Неудивительно, что в сложившейся ситуации царица и царь стали опасаться даже своих близких родственников. Когда брат великого князя Николая Михайловича Александр Михайлович добивался личной встречи с императрицей для доверительного разговора с глазу на глаз, то ему в этом было отказано, при беседе присутствовал и Николай II. А.А. Вырубова в своих воспоминаниях указала, что царь опасался того, что разговор примет «совсем неприятный характер». Между тем дежурный флигель-адъютант императора во время беседы находился в соседней комнате, он объяснил свое присутствие так: «…хорошо зная масштаб интриги великих князей и особенно характер Александра Михайловича, остался нарочно и был готов в любую минуту защитить императрицу своей шпагой от оскорбления или даже попытки покушения»909. Очевидно, во дворце не исключали возможность того, что близкий родственник императора может напасть на царицу.
Разговоры о покушении на императрицу не трансформировались в какие-то реальные планы, но они, очевидно, способствовали распространению новой волны слухов.
Показательно, что незадолго до революции в обществе вновь и вновь возникали разговоры о якобы уже состоявшихся покушениях на нее. Слухи не подтверждались, опровергались, но они появлялись снова и снова. Уже в конце декабря 1916 года французский посол М. Палеолог записал в своем дневнике: «Меня уверяют с разных сторон, что позавчера было совершено покушение на императрицу во время обхода госпиталя в Царском Селе и что виновник покушения, офицер, был вчера утром повешен. О мотивах и обстоятельствах этого акта – абсолютная тайна»910.
Другой современник записал в своем дневнике 10 января 1917 года: «Вчера по городу носились всякие “убийственные” слухи. Молва убила Вырубову, генерала Беляева, самого государя и ранила государыню». Слух, к которому сам автор дневника относился скептически, не подтвердился. Но через две недели в дневнике появилась новая запись: «Некоторое время говорили, потом замолчали, а теперь снова стали говорить о покушении на жизнь Александры Федоровны». Императрица-де ехала на могилу Распутина, но у гвардейских казарм офицер князь Гагарин (в других случаях называлось иное аристократическое имя – Голицын, Урусов, Оболенский) выстрелом ранил ее в руку, после чего он был схвачен и в тот же вечер расстрелян911.
Показательно, что в слухах упоминались громкие княжеские имена гвардейских офицеров – это, безусловно, было связано с усилением изоляции царской семьи после убийства Распутина, что проявлялось во фрондирующем, а то и оппозиционном поведении ряда аристократов и офицеров гвардии.
Похожие слухи в то же время зафиксировал в своем дневнике еще один петроградец: «По городу ходят вздорные слухи: одни говорят о покушении на государя, другие о ранении государыни Александры Федоровны. Утверждают (и это очень характерно), будто вся почти дворцовая прислуга ненавидит государя и охотно вспоминается история с сербской королевой Драгой». Показательно, что жителям российской столицы в это время вспоминалась Драга Машин Обренович (1861 – 1903), зверски убитая сербскими офицерами во время переворота, который привел к власти династию Карагеоргиевичей. Через несколько дней тот же петроградец вновь записал: «Как это ни невероятно, но сегодня из очень осведомленного источника я услышал, что на государыню Александру Федоровну действительно было покушение; в нее якобы стрелял офицер гвардейского стрелкового батальона, который был задержан и убит на месте». Распространители слуха ссылались на информацию, поступившую якобы из весьма компетентных источников: «Недавно один видный чин министерства внутренних дел категорически подтвердил в разговоре с хорошо известным Ч., что покушение на государыню действительно было и что пуля ее оцарапала. Другие столь же категорически утверждают, что слухи эти – вздор»912.
Иные слухи утверждали, что в императрицу стрелял некий офицер, лечившийся в госпитале. Называлась даже точная дата, 26 декабря 1916 года, иногда передавали, что пуля, предназначенная царице, ранила Вырубову913. А.Н. Родзянко писала З.Н. Юсуповой 12 февраля 1917 года: «Есть даже версия, что один офицер стрелял в нее и ранил ее в руку»914.
Следует еще раз подчеркнуть, что распространявшиеся в обществе и в правительственных кругах вести о нарастании оппозиционных настроений среди офицеров гвардии, в том числе и среди офицеров войсковых частей, непосредственно отвечавших за безопасность царицы, создавали почву для подобных слухов, заставляли власти относиться к этим слухам серьезно. После революции А.Д. Протопопов сообщал председателю Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством: «От жандармского генерала Попова, временно командированного мною в распоряжение дворцовой охраны, … я слышал, что среди офицеров и солдат стрелков императорской фамилии и, помнится, сводного батальона, стоявших в Царском Селе, существует возбуждение против б[ывшей] Царицы. Это я говорил ген. Воейкову и б. царице; не помню, говорил ли я про это царю, но, кажется, говорил»915.
Между тем придворные, оставшиеся верными царской семье, на самом деле прилагали немало усилий для того, чтобы оградить узников дворца от произведений такого рода. «Обличительная» малопристойная литература в обилии попадала даже в Царскосельский дворец, в котором жила царская семья. Сохранявший верность императору генерал-адъютант П.К. Бенкендорф вспоминал, что дворец был наводнен газетами и юмористическими листками, полными оскорблений царицы, от которой «…с трудом удавалось прятать эти листки»916.
7. Политическая порнография:
«Распутиниада» до и после Февраля
Плодовитый киевский автор Г.В. Бостунич написал после Февральской революции пьесу, которая вошла в репертуар петроградского театра «Невский фарс»917. Один из персонажей пьесы, коммивояжер Симон-Ицек Рувимович Айзенштейн, представитель торгового дома «Свободная торговля», заручившись особым разрешением Совета рабочих и солдатских депутатов, прибывает в Царскосельский дворец, стремясь сбыть свой товар другому персонажу, которого Бостунич именует «Николай Александрович Гольштейн-Готторп (по старому лжеименованию Романов)». Бывший царь отвергает всевозможные новейшие товары: зубной эликсир марки Родзянко, одеколон «27 февраля», зубочистки Чхеидзе, бинт для усов а-ля Вильгельм, колоду республиканских карт и, наконец, популярную детскую игрушку – маленький радиотелеграф для будущих шпионов. Неутомимый торговец предлагает тогда потенциальному клиенту новейшие популярные издания: «Тайны дома Романовых», «Похождения Гришки Распутина».
