понадобится помощь правительства. Большой мальчик должен быть партнером".
"Вы имеете в виду Батисту?"
"Именно так".
"Ну..."
Я подумал, не типичная ли это работа мускулов, когда местный начальник собирается взять треть без оплаты, но Лобо сказал: "Он заплатит всю свою долю".
"Я бы хотела с ним познакомиться", - сказала я.
"Он хочет с вами познакомиться".
Было назначено свидание. Я приехал в Гавану, проехал к дворцу, прошел через ворота, мимо вооруженных автоматами охранников, под дулами пулеметов на крыше и вошел в кабинет президента. Батиста был коренастым, с румяным лицом и, очевидно, с примесью индейской крови. Он был очень весел и не стал говорить о нашей сделке как таковой. Он хотел поговорить о крупномасштабном строительстве жилья для жителей Гаваны и о том, что мы можем рассказать ему о перепланировке городов. Он благожелательно говорил о повышении статуса своего народа. В конце концов он сказал: "У вас прекрасные перспективы в Гаване".
Я согласился, сказав: "...в связи с этим я полагаю, что мы будем иметь дело через нашего друга Хулио".
Он сказал: "Правильно", и на этом все закончилось. Он дал свое официальное благословение на сделку, и вскоре после этого я узнал, что долгожданные бумаги готовы.
Я не видел Аспура с тех пор, как мы впервые пожали друг другу руки год назад, но он не хотел подписывать контракт на Кубе; он хотел подписать его в Соединенных Штатах. Он и его семья приехали на выходные. В понедельник он и его зять-адвокат устроили очень дружеский обед в нашем офисе. В это время у меня на стенде в глубине комнаты висела абстрактная картина, которая, как мне показалось, привлекла внимание Аспура. Он задал несколько вопросов о ней. Я понял, что она ему понравилась, и, зная немного о латинских обычаях, уже после обеда упаковал ее и отправил в его отель. Вечером мы пригласили всю его семью, включая двух прекрасных дочерей и жену, на ужин в Le Pavilion. Естественно, ни о каких делах в это время речи не шло, но и о картине тоже. Контрактные бумаги должны были быть подписаны в среду на сайте . Во вторник от сеньора Аспура ничего не было слышно. В среду он не смог явиться на закрытие сделки. В четверг я получил картину обратно с цветистой запиской, в которой говорилось, что он не может позволить себе быть обязанным за такой красивый подарок, и к этому времени я уже понял, о чем идет речь. Я сказал: "Парни, этот парень собирается сдаться, иначе он никогда бы не сорвал свидание в среду и не прислал обратно картину".
Дозвонившись до Ориомуно, я спросил: "Рафаэль, что мне делать в подобном случае?"
Рафаэль ответил: "Это дело подпадает под латинское право. Вы можете подать в суд. Согласно нашему кодексу, контракт считается заключенным, если все пункты согласованы. Подписан он или не подписан, договор есть, если в нем нет открытых пунктов".
Открытых вопросов не было. Контракт был полностью согласован, оставалось только подписать его. Но Ориомуно предостерег: "Вы можете подать в суд, но вы никогда не сможете вручить его в Гаване; вам придется поймать его здесь, прежде чем он уедет. Не забудьте сфотографировать, как его обслуживают, иначе он будет отрицать, что это вообще было".
Я вызвал Джима Милларда, агрессивного молодого ирландского адвоката из нашего штата, и сказал: "Составьте заявление о вручении. Мы подаем иск к Aspura на десять миллионов долларов. Возьми фотографа, отправляйся в отель и вручи ему повестку, пока он не уехал из города".
Миллард и его фотограф отправились в "Плазу", спросили Аспуру на стойке и получили ответ: "Он уехал в аэропорт десять минут назад".
Мои люди помчались на такси в аэропорт, и там, у терминала, улыбаясь отряду газетных фотографов - Аспуры были чем-то вроде латинских светских львиц, - стояли мой друг, его восхищенная семья и различные прихлебатели. Миллард, с фотографом на буксире, подошел и спросил: "Вы мистер Аспура?"
"Да, я мистер Аспура". Увидев фотографа, Аспура сохранил приятное выражение лица, потому что ему нравилось находиться в светских колоннах.
"У меня для вас вот что, мистер Аспура, - сказал Миллард, передавая повестку.
"О, большое спасибо, у нас уже есть билеты".
"Это не тот билет, сэр".
Аспура взяла бумаги. Вспышка! Камера сработала. Несколько мгновений спустя: Треск! Аспура ушла. Когда он прочитал повестку, то упал в обморок . Его привели в чувство, подняли на борт, и он полетел из Нью-Йорка в Гавану на высоте две тысячи футов. У нас были на него виды, и сильно потрясенный Аспура знал это.
Наш иск был подан на Кубе. Дело еще не дошло до суда, когда я в следующий раз приехал туда на выходные. Хулио Лобо пригласил меня на обед, во время которого спросил, что я собираюсь делать с иском.
Я сказал ему, что никогда не участвовал в подобных тяжбах, что мне нравится ограничивать свои выступления в суде штрафами за превышение скорости. Я сказал ему, что хотел бы отказаться от иска, если Батиста согласится.
"Я думаю, это было бы лучше всего".
Не знаю, чем было вызвано стремление Лобо к миру, но у меня не было аппетита к принудительной сделке, и я заявил, что немедленно откажусь от иска.
Хулио был явно доволен и тут же заявил, что устроит званый ужин, пригласит Аспуру, и мы все снова станем друзьями.
Аспура явился на вечеринку, чтобы обнять меня и объявить великим кабальеро. По его словам, это его дочери отговаривали его от продажи поместья; они хотели, чтобы оно досталось их сыновьям. Со своей стороны, он предпочел бы продать его мне. Не прошло и года после этого ужина, как Кастро захватил власть на Кубе. Первой крупной собственностью, которую он захватил, были фабрики Aspura в Толедо. Кастро с еще большим удовольствием отобрал бы их у мистера Зекендорфа, а если бы я появился и мне удалось доказать, что я являюсь партнером Батисты, я мог бы потерять не только имущество.
Более двух лет при Кастро Лобо продолжал оставаться у власти, и ему было позволено сохранить свои земли. Когда я спросил об этом у знающих изгнанников, мне ответили, что правительству нужны профессиональные способности Хулио на мировом рынке сахара, но в свое время они, несомненно, поглотят его на десерт. Так и случилось, и Лобо едва удалось спастись, укрывшись в Соединенных Штатах.
Оказавшись здесь, он снова занялся спекуляциями и манипуляциями с сахаром и был близок к
