— Так вы меня предостерегаете ради меня самого или общаетесь через меня с тем существом, кто бы это ни был, которое открыло во мне внутреннее око?
— И то, и другие, — откровенно признался Пелорус — Но моя главная забота — о вас и о ваших сородичах, потому что может статься, надо опасаться вашего хозяина больше, чем того, который руководит Харкендером. Не могу с уверенностью сказать.
— Мне кажется, вы не можете даже сказать с уверенностью, правда ли то, во что вы верите, — заметил Лидиард. — Вы разделяете свои воспоминания с Адамом Глинном и, вероятно, с другими представителями вашего вида. Но, согласитесь, все это может быть просто один и тот же безумный сон, который снится вам всем.
— Память исчезает, — согласился Пелорус, — Даже холодный отпечаток всего лишь еще одно чисто внешнее проявление, и так же подчиняется приливу перемен, как и все остальное. Адам Глинн, когда он очнется от сна, так похожего на смерть, вполне может забыть, что он выступал как Люсьен де Терр или Адам Глинн, а его книга может исчезнуть с лица земли. И мы с ним станем тогда вспоминать совершенно разную историю и питать твердое убеждение, что это и есть единственно верная история, которую мы когда-либо знали и переживали. Не могу отрицать это, зная теперь, как переменчив внешне этот мир.
— Должно быть, неуютно жить с такой неуверенностью, — безразличным тоном изрек Лидиард.
— Знание и зрение так же неудобны, как и полны непостоянства, — согласился Пелорус. — Вы теперь, вероятно, хорошо усвоили это.
— Мне неуютно в моих снах и кошмарах, — признал Лидиард, — Но я еще не оставил надежды, что смогу разделить истину и бред. Мне крайне трудно поверить, что все внешние проявления, от размеров и физических законов вселенной до слов на печатной странице, подвержены изменениям из-за произвольных актов творения. Разве в ваших словах не содержится парадокс? Ваше утверждение, будто та история, в которую мы верим, ложна, основывается на том, что у вас о ней иная память. Вы, ведь, допускаете, что и ваша память может быть ложной.
— Убежден, что сэр Эдвард Таллентайр поспорил бы с этим точно так же, — заметил вервольф, ничуть не смущаясь. — И у меня нет никаких доводов в свою защиту, которые удовлетворили бы его. Но он не единственный, кто был проклят внутренним зрением и силой снов. Вы иной, и можете сами решить, кто вы такой и что может из вас получиться. Я попытался дать вам то предостережение, какое могу, думаю, вы понимаете, что я хочу сказать.
Лидиард нетвердой рукой поднял свою чашку и попытался выпить последний глоток, оставшийся на дне, но жидкость стала слишком холодной.
— Я оракул, — небрежно произнес он. — Есть те, кто попытается повредить мне ради того, чтобы стимулировать силу моего зрения. Мандорла и Харкендер, и в первую очередь то существо, кем бы оно ни было, которое дало мне эту силу. Но что же они хотят от меня, что я должен для них обнаружить?
Пелорус пожал плечами:
— Мандорле не терпится узнать об этом втором существе, которому вы служите глазами. Помимо этого, у нее есть Габриэль, чтобы помогать в ее грандиозных планах, если только она сумеет сохранить его, но нельзя сказать, что она не смогла бы придумать, как ей использовать и вас. И хозяин Харкендера тоже, должно быть, желает больше узнать о своем сопернике. А тот, кто сделал вас таким, какой вы есть, прежде всего, нуждается в ваших мыслях, в вашем зрении, в вашем понимании этого мира, но, когда он вытянет из вас все это, кто может сказать, что вас заставят видеть, если только…
— Если бы только мне причинили достаточный вред?
— Если бы только ваше зрение можно было вовсю эксплуатировать. Вы сами в некотором роде новшество, Эксперимент, представляющий интерес, хотя я убежден, что ваш создатель не думал об этом с такой точки зрения. Джейкоб Харкендер был настроен на то, чтобы следовать по пути страдания и боли задолго до того, как внутреннее око начало видеть, и, хотя возможности его зрения возросли за последнее время, он главным образом является инструментом своего собственного тела. Вам же самым грубым образом навязали ваше особое зрение, и вами овладел такой скептицизм, каким никогда не обладал никто, получавший подобный дар от природы или благодаря каким-то усилиям. Не могу утверждать, делает ли это ваш взгляд более зорким, чем у кого-то другого, но было бы интересно проверить, что вы способны видеть, если бы…
— Если бы, — кисло повторил Лидиард. — Неужели мне грозит опасность еще и с вашей стороны? Или вы только предлагаете, поберечь себя и не поджечь горячую душу?
Пелорус покачал головой:
— Я не могу причинить вам вред, — разуверил он собеседника. — Вы в такой же безопасности со мной, как и с добрым священником Святого Амикуса, который всего лишь ожидает свои будущие фантастические видения. И не могу посоветовать вам ступить на путь страдания, я знавал слишком многих, которые пошли по этой дороге, некоторые добровольно. Я совершенно убежден, что экстаз, который, если верить их утверждениям, они обнаружили по ту сторону боли, не стоит той цены, заплаченной, для его достижения. Они чисты сердцами и видят своих богов. Но Адам Глинн считал, что в такие кульминационные моменты надежда может восторжествовать над разумом, и увиденные боги, всего лишь образы их самих, многократно увеличенные и населяющие несуществующие небеса.
— Вы можете не трудиться давать мне такой совет, — тихо заметил Лидиард. — Я не так глуп, чтобы позволить этим ночным кошмарам, в конце концов, свести меня с ума, И не такой дурак, чтобы поверить всем видениям, преследующим меня, когда болен и в лихорадке. Если не все эти сны — безумие и иллюзия, в них все-таки достаточно безумия и бреда. Неважно, какую силу имеет это внутреннее око, я все же предпочитаю выводы науки и разума, и полагаю, мир был бы намного лучше, если бы все люди предпочитали то же самое, что и я.
— Хотел бы я, чтобы Адам Глинн мог вас слышать. — сказал Пелорус. — Это его собственное убеждение, и в этом он видит надежду на спасение мира. Его собственный Золотой Век, единственное Царствие Небесное, которого он мог бы желать, должно быть построено трудами и разумом хладнокровных людей, когда настанет день для падших ангелов отправиться на вечный отдых. Он верит в эволюцию, а не в Акты Творения.
— Тогда, тысяча сожалений о том, что он не был знаком с сэром Эдвардом. И еще тысяча сожалений о том, что змея, укусившая меня, не нашла лучшей цели, ведь эксперимент получился бы удачнее, если его скептицизм утяжелить проклятием зрения.
На это Пелорус ничего не ответил, но сделал странный жест, как будто намеревался потуже стянуть на себе одежду, чтобы защититься от ночной прохлады. Возможно, подумал Лидиард, лишенная волос человеческая плоть не подходит ему на этом влажном и мрачном острове.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
