тому же у нас скоро встреча с Варунбхаем, ты не забыла?
– Это не тхарра, а настоящий ром.
– О, – воспряла духом Фарах. – Тогда буду.
Салони, не теряя времени, достала стаканы, отвинтила с бутылки крышку, сделала маленький глоток – и закашлялась.
– Это, – с отвращением выдавила она, – вода.
– Что? – Гита протянула руку за бутылкой, понюхала и выдохнула: – Вот дерьмо…
Фарах захихикала:
– Старый трюк! Кто-то просто решил не заморачиваться.
– Послушайте! – запинаясь, выговорила Гита. – Но этого просто не может быть! Я за ним наблюдаю – он всегда трезвый. А когда он нашел бутылку, сказал…
– Проснись, Гита! – рявкнула Фарах и для пущего эффекта несколько раз быстро хлопнула в ладоши. – Он алкаш и вор. Такой же, как Самир. Вопрос сейчас в том, что ты собираешься с этим делать.
Салони взглянула на Фарах с уважением и даже с некоторой завистью, отметив про себя, что все-таки, наверное, не зря привела сюда эту женщину.
– Я прямо спрошу его про деньги. Мы же не знаем всю подноготную.
– Подноготную? – повторила Салони. – Ага. Что ж, ладно…
Пока она рассказывала историю с приданым, Гита сидела не шелохнувшись, оцепеневшая, помертвевшая. Она была слишком смуглая и не могла побледнеть, но Фарах заметила, что ее кожа покрылась мурашками, и тогда она, открыв дверь, громко свистнула. Повторного приглашения помощнику и не требовалось – словно актер, дожидавшийся своего выхода за кулисами, Бандит ворвался в дом и прыгнул Гите на колени. Она наконец вышла из ступора, слегка шевельнула рукой, чтобы его погладить, но не более того. Она просто терпела горячий язык, вылизывавший ей лицо, и мокрый нос, тыкавшийся в щеки, и вскоре ее отсутствие энтузиазма передалось Бандиту – он уныло угнездился у нее на коленях, помяв лапами оранжевую ткань сари. Салони продолжила рассказ без особой уверенности, что Гита слышит ее и понимает. Фарах в ответ на вопросительный взгляд Салони лишь пожала плечами – мол, кто знает.
– Холодильник, значит, – вдруг произнесла Гита таким ровным и твердым тоном, что обе женщины уставились на нее с изумлением.
– Что?..
– Ты сказала, они требовали холодильник.
– Да, – осторожно кивнула озадаченная Салони. – Помимо прочего.
– И мои родители купили им холодильник?
– Да.
– Гребаный сукин сын.
Салони победоносно всплеснула руками:
– Ну наконец-то!
Гита опять заговорила, и каждое слово звучало громко, веско, отрывисто от гнева:
– Он столько раз повторял, что мой отец оставил нам, то есть мне, кучу долгов. Что мой отец притворялся великим финансистом, что он обманом заставил семью Рамеша заключить брачный договор. Рамеш поливал грязью моего отца перед каждым встречным в деревне. Твердил, что мне повезло встретить жениха, который не настаивал на приданом. И я испытывала искреннюю благодарность к нему, можете себе представить? Будь он проклят! Какая же я идиотка!
Фарах села рядом и погладила Гиту по спине. Обе не привыкли к такой близости, но в жесте Фарах было пусть и неуклюжее, но подлинное сочувствие.
– Дыши. Помнишь как?
Гита кивнула и закачалась из стороны в сторону, придерживая Бандита у себя на коленях:
– Кабадди, кабадди, кабадди…
Облегчения ей это не принесло. Только икота напала.
– А теперь у этого чутьи хватило наглости явиться сюда, чтобы снова тебя ограбить, – сказала Салони.
– Я хочу вернуть свои деньги.
– Мы их вернем.
Когда Гита осмыслила наконец все, что сейчас поведала Салони, ярость улетучилась. Она зарылась лицом в шерсть Бандита и заплакала:
– Что же получается? Родители отдали мне все, что у них было, и умерли нищими. И всё по моей вине.
Когда мужчина берет на руки новорожденную дочь, он понимает, что его фамилия и все его наследие скоро сгинут – их уничтожит другой, ее будущий муж. Внуки когда-нибудь с трудом будут припоминать родовое имя, а правнуки не будут его знать и вовсе. Согласившись выйти за Рамеша, Гита отняла у своего отца не только это. Она отняла у него всё.
Гита подняла голову; мокрое от слез лицо было печально:
– Поэтому все хотят сыновей.
Фарах наклонилась к ней:
– Это неправда.
– Да? А что нам говорила про дочерей Кхуши? Мы для родителей как платежные обязательства. Родители отдали мне всё и умерли в нищете от голода.
Бандит заскулил, выражая сочувствие, и принялся слизывать слезы у нее на щеках.
– Гита, все было не так плохо, – сказала Салони. – Можешь мне поверить. После того как я вышла замуж за Саурабха, мы стали им помогать. В то время у них было уже очень много долгов, как у Руни, но они не голодали. Клянусь тебе. – Салони двумя пальцами оттянула кожу на шее в знак подтверждения клятвы.
– Значит, ты…
– Конечно. Я два десятка лет ела их соль. Для меня было честью помочь им.
– Как я могла всего этого не замечать?..
– Они не хотели, чтобы ты переживала. Именно потому и набрали кредитов, чтобы соблюсти видимость благополучия. И становиться между тобой и Рамешем они тоже не хотели. Взяли с меня обещание, что я тебе ничего не расскажу. Но я его не сдержала. Мне очень жаль.
Гита отмахнулась от ее извинений:
– Спасибо тебе, что ты позаботилась о них. Боже, какая же я дура! Как я могла опять в это вляпаться?
Салони сочувственно вздохнула:
– Не вини себя. Ты веришь в лучшее в людях, и это неплохое качество. Но иногда, встречаясь снова с каким-нибудь человеком, мы становимся с ним теми, кем были раньше. Это происходит неосознанно. Просто происходит, и всё. У него была власть над тобой, и она никуда не делась.
– А можно спросить… почему? – сказала Фарах; Салони шикнула на нее, и она обиделась: – Чего?! Как будто ты сама об этом никогда не думала! Рамеш – не Акшай Кумар[150] все-таки. – Фарах помолчала и тихо добавила: – Может, на Кишора Кумара[151] чуть-чуть похож.
– Я поговорю со свекром, – сказала Салони. – Думаю, у нас достаточно оснований выгнать Рамеша. Может, даже удастся получить официальный документ, подтверждающий, что он тебе больше не муж и у него нет права…
– Я хочу его убить, – перебила Гита с той неуклюжей откровенностью, с какой люди спрашивают, где туалет.
– Понятное дело.
– Нет. Я убью его по-настоящему.
– Ох… – Фарах закашлялась. – По-моему, это как-то слишком…
Салони остановилась перед сидевшей на кровати Гитой и наклонилась, уперев руки в коленки, чтобы заглянуть ей в лицо.
– Окей, – помолчав, кивнула она.
Фарах вскочила на ноги:
– Эй, минуточку!
– Она помогла тебе снять кольцо из носа, – напомнила Салони. – Настало время платить услугой за услугу.
– Самир был алкашом и насильником, Даршан тоже, – быстро и сердито заговорила Фарах. – Рамеш – подлец, согласна, но это же не повод его убивать. Нельзя угрохать всех людей, которые нам просто не нравятся. Мы не на Indian Idol[152]!
– Повод тут может быть только один: Рамеш будет разрушать ее жизнь, пока мы не покончим с его жизнью. Что не так?
– А то! – разволновалась Фарах. – То, что в таких вопросах должны быть четкие правила. – Она подняла
