— Яшка, я тебе страшно сочувствую, но плохо представляю, как буду добираться, — времени заказать у Гоши машину уже нет… И что я буду делать с этой молодежью?
— Ну, расскажи им чего-нибудь, возьми в моем кабинете слайдпроектор, мультики наши, какие-то слайды, пейзажи Страны… Мне ли тебя учить… — он закашлялся, захрипел… — О, Господи, сил моих нет, тошнит и крутит, крутит и тошнит…
— Ладно, — я сжалилась… — Ладно, поеду… А ты смотри, пей горячего побольше. Мед дома есть?
— Да есть, есть… Спасибо, дружище! — опять закашлялся, — век буду о тебе молиться… Только осторожней будь, там военный завод, поэтому все мужское население от четырех до восьмидесяти четырех лет носит оружие…
— Главное, не забывай по мне молебен ежегодный…
— Типун тебе на язык!
В такие вот минуты, за такие вот шутки надо бы на язык не типун призывать, а прищемить его своей собственной рукой! Ангел мой, хранитель, третий год без продыху щеголявший в полной боевой выкладке, должно быть, щелкнул затвором и ножичек заткнул за голенище…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…В четыре часа того же душного, влажного дня я вышла на Брянском вокзале, таща слайдпроектор, сумку с книгами-гостинцами и еще одну, свою походную сумку с барахлишком: Яша сказал, что семинар проходит в доме отдыха «Лесное раздолье», где мне забронирован номер…
По идее, меня должен был встретить на вокзале кто-то из добровольцев истово преданной нам «Твердыни». Но не встретил…
Я вызнала — где тут останавливается автобус на Сельцо, потащилась к остановке, изнемогая от веса слайдпроектора, книг, сумки и мечтая, как всегда в таких случаях, немедленно провалиться сквозь землю и очнуться где-нибудь на террасе «Дома Тихо» в Иерусалиме, за столом, на котором стоит тарелка их знаменитого грибного супа, густого, как каша, курящегося, как вулкан, и благоухающего, будто…
В мечтах о грибном супе я увидела, как меня обогнал автобус «Иерусалим-Хайфа», номер 904… Черт, упустила, — подумала я, — и странно, ведь эти, бело-красные, давно сняты с линии…
И тогда уже вспомнила — где я…
Красно-белый увалень «Мерседес» остановился вдали, подобрал пассажиров и тронулся дальше. Я не предприняла ни малейшей попытки догнать, подбежать, не только потому, что не в силах была доволочь сумки, но и потому, что немедленно ослабела от этого кошмара: на красно-белом боку автобуса я даже не прочла, а издали опознала надпись на иврите — «Эгед»…
Дождусь другого, подумала я, ведь этого не может быть, это сон, просто сон…
Минут через сорок вдали показался другой, точно такой же автобус фирмы «Эгед» — эту надпись, с крылышками на букве «алеф», невозможно было спутать ни с чем, — он подъехал к остановке, и небольшая толпа деловито ринулась к дверям… Я втянула сумки по знакомым до боли и всегда раздражавшим меня своей крутизной ступеням, по привычке сунулась к водителю — купить билет, но с задней площадки к новым пассажирам уже пробиралась тетка в бархатных штанах и с кирзовой сумой на брюхе. Я взяла билет, рухнула на сиденье и сидела так, тупо глядя на привычную надпись на древнееврейском языке: «не ставьте ноги на сиденье»…
Вот она, моя российская действительность, думала я, облизывая сухие губы и ощущая тошноту и тяжесть в висках, которые всегда наваливаются на меня в облачную влажную погоду… — я сижу в израильском автобусе, еду в поселок Сельцо и смотрю на роскошные леса за окном…
Вдоль шоссе мимо вывешенных на продажу ядовито-желтых и фиолетовых полотенец с томно изгибающимися Мэрилин Монро шел по обочине мужик в сапогах. Впереди него — как в цирке — бежали три петушка, заполошно взмахивая крылышками…
Кондукторша, мотаясь по автобусу, опять пропихивалась к передней площадке.
— Билет взяли? Взяли билет? Билет? Ваш билет?
И я решилась.
— Скажите, — я тронула ее за рукав вязаной кофты, — а на каком языке тут… вот тут, написано?
— Где? Да шут его знает! На турецком! — она повернулась, оглядела пассажиров: — Билет? Ваш билет?
— …И давно эти автобусы у вас на линии?
— Давно-о! С год, может, больше… Турки повыкидывали, а кто-то ушлый из наших взял и скупил по дешевке… Ничего, бегают, дай им Бог здоровьичка!
Номер мобильного, по которому надо было дозваниваться до неизвестного Эдика, добровольца «Твердыни», не отвечал. Я оставила на автоответчике вопль растерянной души и, вывалившись из автобуса на главной улице поселка, огляделась… Вдаль уходили совершенно разбитые, проросшие травой трамвайные пути. Над желтым трехэтажным зданием трепыхался красный флаг…
Неподалеку в кустах какая-то старуха отплясывала краковяк. Приглядевшись, я поняла, что это значит: ногой она плющила банки из-под пива, «колы» и «пепси», очевидно, сдавая их на лом. Повсюду окрест расстилался нерушимый Советский Союз… Время здесь остановилось на эпохе нефтяного кризиса; марки замызганных и проржавевших насквозь машин, похожих на каски советских солдат, какие по лесам откапывали в оврагах пацаны, напоминали довоенные фильмы… И кто знает — где мне предстояло ночевать…
На углу в занимающихся бледных сумерках засветилась надпись «Рюм.чная»… — над ободранным одноэтажным зданием с зарешеченными витринами. Хоть кофе выпью, решила я, взвалила на себя слайдпроектор и сумки и взошла на бетонную террасу, проросшую лопухами… За соседним столом, покрытым истертой клеенкой, сидели два подростка и пили водку.
— Кофе, пожалуйста, — попросила я официантку, выглянувшую наглой лисьей мордочкой из какого-то эстрадного скетча.
И она мне ответила в духе и в тоне скетча, словно репетировала:
— У нас кофе нет, у нас «Рюмочная».
— А в рюмки вы только водку наливаете?
— Можно водку, — сказала она невозмутимо, — можно пиво…
— Ну, принесите пиво… — очень хотелось пить. Подростки за соседним столом вели какой-то долгий решительный спор, который становился все более отрывистым по мере убывания водки в бутылке. Несколько раз они оглядывались на меня…
— Да фуфло это, фуфло… — убеждал один, — ТэТэ у меня был в запрошлом годе, я его братану отдал, а у Косого купил ПэЭм…
— ПэЭм бьет сильно, но не метко… — возражал другой…
Он опять обернулся, и мы встретились взглядами. Пришла, наконец, официантка, принесла бутылку пива «Солодов»…
— Только, вы это… — сказала она, — не рассиживайтесь, через полчаса мы закрываемся на свадьбу…
Значит, кто-то играл сегодня свадьбу в этой «Рюм.чной», похожей на пакистанскую тюрьму, штат Пешавар, у кого-то сегодня в этом кошмарном поселке был самый счастливый день жизни…
— У вас тут где-то недалеко пансионат «Лесное раздолье», — сказала я. — Как мне туда добираться?
— Та он разве не сгорел? — удивилась официантка. — Его ж партизаны спалили… — и ушла в помещение, помахивая подносом…
— ТэТэ гораздо метче! — крикнул один из пацанов. — Че ты гонишь! Во, смори!
Он вынул откуда-то из-под свитера и положил на стол пистолет, и они бурно и совершенно непонятно для меня стали обсуждать детали. Потом тот, что постарше, огляделся, навел на меня дуло и сказал:
— Каждый ствол нужно пристреливать. Тетка, ну-к сиди ровно, минутку!
Я застыла, дернула рукой, стакан с пивом перевернулся, поползла пена, заливая колени… Большая страховка, думала я, как всегда, большая страховка…
Опять показалась официантка, бесстрастно прошлась по террасе под дулом пистолета.
— Эй, Серый, — окликнула она, — слышал, закрываемся? Гуляйте отседова…
Серый убрал пистолет под свитер и, деловито матерясь, продолжая что-то доказывать товарищу, поднялся…
На этой террасе меня и нашел Эдик — по виду такой же щуплый подросток, с большим крестом на шее… Очень извинялся: он забыл включить мобильный, суетливо радовался, что хоть кто-то приехал, уверял, что собрал отборных парней, и место замечательное, вот увидите — один воздух чего стоит, вы отдохнете, просто отдохнете по-настоящему!
Он усадил меня в синий «запорожец» моего детства, и мы поехали замечательным смешанным лесом…
— А разве «Лесное раздолье» не спалили? — осторожно спросила я.
— Да что вы! Это «Брянских партизан» спалили участники слета, — там слет старых партизан проходил, вот они нечаянно и спалили… Выпили и спалили… А «Лесное раздолье» — что вы, это место шикарное! Там один мой друг в пруду во-от такойского окуня вытащил! Оставайтесь денька на три, а?
И минут через двадцать мы прибыли на место. Воздух здесь был действительно травным и хвойным, и в пруду, возможно, водились огромные окуня, но в остальном этот близнец «Пантелеева», с одной душевой кабиной на этаже, мог привлечь разве что старых партизан — по сходству с условиями жизни их боевой молодости…
От ужина я отказалась (я отлично представляла себе этот ужин), поклевала орешков, заела яблоком… Вышла из номера и до наступления темноты еще погуляла по лесу… Кстати, на берегу поэтичного и тихого пруда я обнаружила новый трехэтажный корпус. На поляне перед ним росли три огромных, былинной красоты сосны, под одной из которых так и остался стоять плющенный в гармошку джип «Чироки»…
