Декабрь 53 года до н. э
I
Кавсиний Схола зачастил в Рим к своему старому другу Публию Клодию. Возможно, потому, что у Клодия теперь водились денежки, и Кавсиний уже и раз, и другой брал в долг. Однако помогал другу кандидат в преторы отнюдь не бескорыстно. Взамен на обещание повременить с отдачей долга Клодий получил от Кавсиния обещание подготовить к лету всех жителей Интерамны к приезду в Город на голосование по одному очень важному вопросу. Что за вопрос — Клодий объяснять не стал. Кавсиний Схола попытался подпоить клиента Гая Клодия и вытянуть у того, о чем идет речь. Гай Клодий пил охотно и даже сделался довольно болтлив. Во всяком случае, он со значительным видом намекнул, что речь идет о каком-то важном законе, столь важном, что Клодий заранее разыскивает по всей Италии людей, которым когда-то оказывал услуги, подкрепляет давнюю дружбу деньгами, а взамен просит всего лишь привести в нужный день всех римских граждан на голосование. Из Этрурии, где у Клодия обширные имения, к нему что ни день приезжают посланцы, и это уже замечено, и тревожит врагов. Назревало что-то грандиозное, невиданное — Клодий оплетал сетью всю Италию, готовясь нанести удар. Кавсиний Схола не стал допытываться — какой именно, и на следующий день уехал к себе в Интерамну. Так что на следующий вечер, сидя за чашей в таверне, Гай Клодий, привыкший к пирушкам, испытывал странную пустоту — накануне он делал значительные намеки, и вдруг больше никто не пытается выведать планы его патрона. А планы были столь необычные, что молчать о них становилось все труднее и труднее…
И тут напротив Гая уселся Феофан из Митилен…
II
Милон старался не выказывать раздражения при встрече. Напротив, он улыбнулся как можно любезнее, приветствовал Великого голосом льстивым, почти слащавым, и только после повторного приглашения опустился на стул подле жаровни. Сам Помпей расхаживал по таблину, что свидетельствовало о сильном волнении. В загородной усадьбе Великого обстановка была, как и в те дни, когда здесь проживала Юлия. Ее бюст, поражающий сходством, стоял в углу таблина, и мраморная Юлия смотрела на гостя нарисованными глазами. Только взгляд этот был какой-то напряженный, будто Юлия всматривалась во что-то, но никак не могла разглядеть. На ложе, стоящем между ларем с книгами и жаровней, примятое, пестрело нашитым узором явно самодельное покрывало — незаконченная работа Юлии. Все здесь напоминало о ней. А между тем говорили, что Помпей собирается жениться вновь.
— Ты слышал? — голосом обвинителя спросил Помпей, останавливаясь перед Милоном. — Слышал, что задумал Публий Клодий?
— Рассказывают, что он собирается фактически уравнять в правах вольноотпущенников и римских граждан, — ответил Милон. — Но это, кажется, не тайна.
— Я о другом. Ты что-нибудь знаешь о консилии?
Милон замялся:
— В первый раз слышу. А что это такое?
— Ха! — Помпей погрозил кому-то. Видимо — Клодию. — Новая выдумка Бешеного. Он хочет отменить народное собрание и устроить выборы в свой консилий по всей Республике. От каждой общины — определенное число граждан. Консилий будет собираться в комициальные дни[157] и решать все вопросы, которые прежде решало народное собрание.
— Погоди! Что ж это такое? А сенат?
— Вот именно, сенат! — Помпей вскинул руки к потолку. Этот жест он позаимствовал у Цицерона. — Сенат будет растоптан! Бешеный уничтожит оптиматов, уничтожит!
— Комиции не примут подобный закон.
— Не примут? Очень даже примут. Гай Клодий, клиент Бешеного, проболтался Феофану из Митилен, что Клодий по всей Италии готовит своих сторонников — чтобы они прибыли в Город и проголосовали за его консилий. Этрурия уже вся на его стороне. Ты должен не пропустить этого человека в преторы.
— А как же ваша амицития? Как же соглашение между тобой, Клодием и Цезарем?
— Соглашения давно уже нет. К тому же, я уверен, консилий Цезарю тоже не понравится.
— Клодия надо остановить. — Милон выразительно глянул на Помпея. — Но боюсь, что на выборах его никак не завалить. Пусть одна половина оптиматов его ненавидит, но с другой половиной он в родстве. Палатинская триба — вся его. Коллегии, в большинстве, тоже. Пролетарии его носят на руках, теперь и среди провинциалов у него немало сторонников. И я уверен, если Гипсей и Метелл Сципион станут консулами, эти бесцветные личности будут все начинания Клодия поддерживать.
— Хорошо! — воскликнул раздраженно Помпей — сразу видно, решение далось ему непросто. — Я не буду поддерживать Метелла Сципиона. Ты станешь консулом.
Милон пожал плечами:
— Это не решит проблему. Завтра Бешеный устроит новые игры.
Помпей вновь заколебался. Он был, как старый конь, который никогда прежде не брал такой высоты, а упрямый ездок бил его пятками и гнал перепрыгнуть. Ну же!
И Великий решился:
— Убей его! Тогда убей его! Возьми и убей! Все! Хватит! Его сатурналии кончились! — выкрикнул он, как команду легиону.
— Ладно… — проговорил задумчиво Милон. — Но кто меня прикроет, когда я его зарежу? Многочисленные Клавдии тут же потянут меня в суд.
— Его брат Аппий только что отбыл в Киликию как проконсул управлять провинцией, его племянники — глупые щенки, которые только-только пробуют зубы на форуме. Тебя всегда защитит Цицерон.
— О, конечно… Вот только…
— Но мы должны все устроить, как должно.
— Что — как должно? Убийство? — не понял Милон.
— Все должно выглядеть так, будто Клодий напал на тебя, а ты защищался. Его нетрудно будет подловить, клянусь Геркулесом!
Милон задумался. Он не ожидал, что Великий может предложить такое.
— Нужно, чтобы кто-то из доверенных людей Клодия нам помог… Постой! Ведь этот Гай Клодий, который проболтался насчет консилия, теперь у нас в руках. Так? Если он не хочет, чтобы о его промашке стало известно патрону, он нам поможет, а несколько тысяч сестерциев и вовсе сделают его усердным. — Тонкие губы Милона раздвинулись в змеиной усмешке.
— Мы делаем это во благо Республики, и, кто нас не поддержит, тот враг народа,[158] — прошептал Помпей.
Интермедия
СНОВА АППИЕВА ДОРОГА
18 января 52 года до н. э
11-й час дня
I
Зосим сидел на корточках подле патрона. От большой потери крови движения Клодия сделались вялыми, и руки поднимались как-то нехотя, и даже дышал он с трудом и видел смутно — особенно в густой известковой пыли, что окутала все помещение таверны.
— Дай-ка сюда его плащ и тунику, — сказал Полибий.
— Что? — не понял Зосим.
— Его плащ и тунику. Я надену, они примут меня за хозяина. Я отвлеку скотов, а ты уводи Клодия.
— Полибий, ты не похож на Клодия.
— Ерунда! Роста мы почти одного с ним, цвет волос — тот же. Главное — одежда. Если я накину плащ, все бросятся на меня — в первый миг. Не бойся, я не поддамся, — хмыкнул гладиатор. — Я покажу Милоновым скотам, как надо сражаться. Давай, не подведи, Зосим!
От удара дверь треснула, и содрогнулась вся таверна. Вновь посыпалась известь. Стало почти ничего не видно.
— Скорее! — Зосим закинул руку раненого патрона себе на плечо. — Уходим!
Дверь уже трещала — доски выламывались одна за другой, и три полосы света, будто чьи-то огромные пальцы, протянулись в таверну.
Зосим едва не закричал от ужаса. Там, на дороге, он не испытывал страха, а теперь вдруг будто кто ледяной рукой стиснул сердце. От нового удара дверь рухнула, и люди Милона хлынули внутрь. Сразу стало тесно — не понять, где свой, где чужой. Били палками наугад, разили мечами. Дыра, пробитая скамьей, была рядом, и кто-то в эту дыру сейчас выползал, наружу, в кусты, к спасению. Зосим схватил ползущего за лодыжку, и тут же беглец обернулся и полоснул вольноотпущенника кинжалом по руке. Зосим увидел прищуренные глаза и фиолетовое пятно на лбу. Этруск. Зосим выпустил ногу клейменого. Потому что в этот миг в таверне закричали сразу пять или шесть голосов:
— Вот он! Он!
И послышалось смачное шлепанье — будто кто-то отбивал огромный кусок мяса на кухне.
Зосим охнул, протолкнул Клодия в дыру и сам полез следом.
II
Люди Милона ворвались в таверну. Они устремились сразу к задней стене, рассчитывая, что именно там укрылся раненый Клодий. В известковой пыли, как в тумане, мелькнул щегольской плащ сенатора. Сразу несколько человек кинулись на добычу.
Полибий прижался к стене, отбивая удары. В пыли, как в чадном дыму, люди Милона, хмелея от крови, убивали рабов Клодия. То из одного угла таверны, то из другого слышался истошный визг. Прежде смелые, люди Клодия не кинулись бежать — они отражали удары палками и мечами, а растеряв оружие, вцеплялись нападавшим в волосы или даже кусались. Но они как будто утратили разом умение побеждать и гибли бесполезно, как гибли римляне под Каннами. Напрасно хозяин таверны схватил медный котел с кипящей похлебкой и плескал в нападавших — из-за тяжести котла он был медлителен, и бойцы Милона успевали увернуться от его кухонной лавы, пока Евдам не ударил кабатчика копьем в шею. Хозяин стал валиться набок, хрипя, и выронил котел. Горячая жидкость хлынула под ноги дерущимся. Люди падали, визжали от боли. Стало уже вовсе не разобрать — где свои, где чужие. Полибию даже почудилось, что никого из своих не осталось, что вокруг только враги беснуются и кричат. На миг показалось, что у стены увидел он себя с мечом в деснице. Его двойник бился отчаянно.
