— Почему в тебя?
— Кто-то все время целит в меня, но пока не попадает.
— У тебя что, много врагов?
— Минторг, облторг, горторг, ОБХСС; кроме того, кому я что-то не сумел достать, и все те, кому надо, чтобы я что-то достал. Вот сколько у меня врагов!
— Почему же так?
— Горячее у меня местечко, — пояснил Шурик.
— Нервный ты какой! Как же ты работаешь с такими нервами?
— Вот нервами и работаю. Эй, где ты там? — спросил он из кромешной темноты. — Ты не ушел?
— Я знаешь зачем к тебе явился? Тумбочка мне нужна для обуви.
— Да брось ты! — засмеялся он.
— А что смешного, если мне тумбочка для обуви понадобилась?
— Нет, ты серьезно? — спросил он.
— Вполне.
Что-то рядом свалилось и разбилось, потекло, мне на ногу закапало, — лучше уж не шевелиться в этой обстановке.
— Да стой ты там на месте со своей тумбочкой! — заорал он. — Разбил мне графин.
Но вздрогнул я оттого, что кто-то навалился на меня и сдавил с диким хохотом:
— Здорово я к тебе подкрался, сукин сын, будешь ко мне приставать со своей тумбочкой! Рад тебе, бродяга, ха-ха-ха! На хрена тебе тумбочка нужна?
Мы закрутились, завертелись, завозились — никак я от него не мог освободиться.
— Ну, складывать ботинки, туфли… — объяснил я, задыхаясь от щекотки, — что объяснять?
— Неужели у тебя в стенах шкафов нет? — грохотал он своим бесподобным голосом. — В любом новом доме шкафы в стенах. Закинь туда свои ботинки, и привет! Да не уминай ты так старательно стекла графина в пол… Где ты вообще тумбочки видел? У сапожников в будках? На кой она тебе сдалась, зачем тебе проход загромождать, если ты не сапожник?
— Какой проход?
— Куда ты ее ставить собираешься? Натыкаться, протискиваться и поминутно задевать?
— При чем тут задевать? Зачем протискиваться? Если мне понадобилась тумбочка, значит, мы с женой уже вопрос обсудили со всех сторон.
— Да ладно тебе, расскажи, как живешь?
Я случайно задел локтем дверь, и она приоткрылась.
— Во-во! — завопил он. — Выходим! Приоткрой, открой ее… о! Все! Светло, как днем! Давай настежь, давай! Раскрой настежь! Молодчик! Гений! Сейчас позвоним.
Он раздумал выходить, решил звонить монтеру. И как он звонил!
Сто слов в минуту. Автомат. Ракета. Атомный заряд. Спортсмен. Растущий кадр. Вот он, молодой, деловой работник Министерства торговли! Вот он, современный, энергичный директор! Но тумбочку почему он мне сразу не устроит? Или со своим размахом на мелочи не реагирует?
Лампочку нашли невероятной величины. Ее ввернули, и она грохнула — нет, этого не передать! На какой-то момент мы оглохли. Засыпались стеклом. Он даже не вспомнил «в меня бабахнули», а монтер свалился с табуретки.
— Вы в порядке там? — спросил его директор.
И монтер ответил, что на его фронте полный порядок.
И директор сказал:
— Вверните новую лампочку для полного порядка, только подождите, когда мы уйдем.
За тумбочкой, решил я.
Новый взрыв новой лампочки саданул меня в спину, и тумбочка моментально вылетела у меня из головы.
— Сын у меня вчера родился, — сказал он мне во дворе, а они мне портят настроение беспрерывной лампочной пальбой.
— Что же ты молчал?!
В окне его кабинета мы увидели наподобие вспышки магния, и свет погас теперь во всем магазине.
— А как же моя тумбочка?!
— Какая уж тумбочка, — сказал он, — света нет.
— А что я жене скажу'?
— Так и скажи.
Он стал хвалить сына.
— Да, твоему сыну, — поддержал я разговор, — предстоит жить в спокойные, безоблачные времена, все к этому идет…
— Сейчас неспокойно?
— Сейчас все же борьба… За мир…
— И он у меня будет бороться изо всех сил: мужик — во! Брось ты свою демагогию, старик! Какая жизнь без борьбы, очумел? Дорогу он себе пробьет, не волнуйся! На его долю хватит разных провокаций! А по этому поводу… — он подмигнул, — вокзальные рестораны привлекают быстротой обслуживания. Непосредственная связь с поездами способствует…
Но что нас там ждало…
Мы сели, заказали. Ничего. Сидим. Выходит тип на эстрадную площадку и гнусным голосом заявляет буквально следующее:
— Дамы и господа! Свэрхсупэрэкспрэсс на воздушных подушках пройдэт сэчас, к вашэму свэдэнию, чэрэз ресторан навылэт! Извэнитэ нэбольшой ляпсус с рэстораном, тэническиеэ расчэты подвэли ынжэнэрный коллэктив… Экспрэсс-супэртэпэр пройдэт сквозь это достопримэчатэльноэ зэркало навылэт в городок…
Что за галиматья!
— …Рэсторанных посэтитэлэй просым сэрэдыну зала освободыть, чтобы супэртэпэр не задэл вас огнэм своых турбын. Просым убэдытэльно отойты к стэнам тех, кто в сэрэдынэ, и захватыть с собой столы с эдой и пытьэм. Танцы прэкратыть на врэмя пуска ы нэ начынать посла прохода машыны в тэчениы нэсколькых сэкунд. Пол может рухнуть, но зэмля выдэржит, а стэны должны удэржаться по расчэтам авторытэтной комыссыы…
Черт знает что! Оказалось, иностранец, а может, и не иностранец, не то дипломат, а может, и не дипломат, не то инженер, а может, и не инженер, не то поднабрался, не то свихнулся, и выдал речь. Бог с ней, с речью, но вдруг наяву обдает нас паром и шипеньем! И вдобавок валится на нас зеркало. В ушах женский визг. Мы как раз в середине. И вот наклоняется на нас зеркало с отражением всего зала…
А вышло вот что: когда этого полоумного выводили, он вырвался и побежал прямо в зеркало. Влетел в него с размаху и зеркало поколебал. Мы не рассматривали, что с ним дальше произошло, потому что закусывали. К тому же он задел официантку, и тарелка с борщом форменным образом взорвалась над нашим столом. Но мы тоже особенного внимания не обратили: привыкли к взрывам лампочек.
Выходим на перрон. И что бы вы думали? Ни за что не догадаетесь, сколько бы ни старались. Когда мы сюда шли, стояла самая настоящая осень. Желтые листья кружились и вертелись. Пивные ларьки функционировали без подогрева. Птички чирикали и летали. Теперь — все в снегу! Все бело. Но и это не все. Возникает сказочная современная картина: спускается прямо на платформу разноцветный вертолет, подбирает того типа, который речь говорил. Он успел с платформы еще свалиться. И честь честью отправляют его воздушным путем в больницу. Вот они, наши дни! Такого бы балбеса сразу в вытрезвитель, а не тратить на него современную технику.
Дальше: покупаю в «Детском мире» вместо тумбочки для обуви плюшевого медвежонка для сына Шурика.
Садимся в первую попавшуюся машину.
Едем по домам.
Но и это не все.
Светофор. Стоп!
— Привет адъютанту его превосходительства! — орет шофер.
— Что ты, брат, очумел?
— Смотрите, адъютант его превосходительства едет!
— Какой адъютант? Какого превосходительства? Впрочем, верно!.. Гляди, Шурик, вон за рулем рядом стоящей машины — адъютант его превосходительства! Тот самый актер. Как с экрана сошел. Точно, он!
— Приветствуем адъютанта его превосходительства!
А он ноль внимания. Привык.
— Ах так, ну погоди!
Рванули за машиной адъютанта его превосходительства.
Завелся наш шофер. Догонит он адъютанта во что бы то ни стало и перегонит, чего бы ему ни стоило!
Жми, старик, вот молодец!
…Скрип тормозов. Удар. Лечу башкой вперед. Трах лбом! Вот те на… Налетели на столб.
Умчался в своем направлении адъютант его превосходительства.
— Жив ты?
— А ты?!
— Вроде да…
— А ты жив, шофер?
— Жив…
— Во, везет! — обрадовался Шурик.
— Куда же ты нас привез, шофер?
— Ладно уж…
— Э-э-э, брат, машину в ремонт…
— Ладно уж…
— Заладил «ладно уж», ну, будь здоров! Разбирайся с адъютантом его превосходительства.
Вылезаем. Идем.
— На этот раз, видишь, целили в тебя, а попали в меня, — сказал я.
— Значит, ты расслабился. А я себе не позволяю, — сказал Шурик.
Но и это не все.
— Эх, медвежонка-то в машине оставили! — спохватился я.
— Не болит голова? — спросил Шурик.
— Ладно уж.
— Не волнуйся, — сказал Шурик, — сделаем в два счета прививку от столбняка.
— Нет ли у вас сотрясения? — спросил доктор.
— Нет у него никакого сотрясения, — сказал за меня Шурик.
— Голова у вас не кружится? — спросил доктор.
— Ничего у него не кружится, — сказал Шурик.
— До свидания, — сказал доктор.
— До свидания, — сказали мы.
— Не волнуйся, — сказал Шурик, — завтра ко мне заходи, тумбочек у нас навалом.
— А деньги-то я на медвежонка истратил.
— Медвежонка найдем и тумбочку найдем, — сказал он. Пальнула шина.
— В меня бабахнули, — сказал Шурик.
