не согласен с ним. Он не должен был оскорблять тебя и упоминать о давно забытом принципе из уложения короля Элаеса. Я прошу у тебя прощения за его слова. Но в одном он прав. Ты отказался принять участие в войне. Это твоё право. Но у нас такого права нет. Нам предстоит трудный и напряжённый период подготовки к кампании. И мы не можем допустить, чтоб наши люди отвлекались на всякие стычки и нервничали по причинам, не имеющим отношения к предстоящей войне. Потому я прошу тебя увести твоих людей из долины до заката солнца, потому что к утру Орден введёт сюда свои отряды. Горы и леса возле хребта в твоём распоряжении, судя по данным нашей разведки, они вполне безопасны. И ещё я прошу тебя проследить, чтоб твои люди не убивали монахов и не грабили обители, поскольку в таком случае ты действительно станешь против нас. О последствиях ты можешь догадаться сам. А теперь покинь зал. Мы приступаем к обсуждению военных вопросов, и тебе, как стороне нейтральной, делать здесь нечего.
Эдриол медленно поднялся.
— Вы не правы оба, — твёрдо произнёс он. — И ты, и Кирс превратно истолковали мои действия и мои слова. Это вполне в духе Дикта. Вы не верите тому, что вам говорят, и во всём видите ложь. Но, по крайней мере, мы всё выяснили. Я ухожу и увожу своих людей. Мы не будем притеснять монахов, но не из страха перед вами, и не потому, что простили и приняли их. И вам, и им предстоит тяжёлая битва. И в ней боги рассудят, кто из нас прав… — он направился к выходу, и его свита потянулась за ним, но у дверей он вдруг остановился и обернулся. — Я желаю вам победить. И надеюсь, что вы останетесь живы, и мне не придётся оплакивать тех, кто мне дорог.
Они ушли. Все с тревогой смотрели на Кибелла, погружённого в тяжёлую задумчивость. Наконец, он поднял голову и окинул взглядом зал.
— Итак, мы знаем, какими силами можем располагать. Теперь поговорим о войне.
II
Король медленно переводил взгляд с одного из собравшихся на другого. Он пристально вглядывался в лица, и в его чёрных глазах появилось усталое и печальное выражение.
— Какому умнику пришла в голову эта безумная идея с покушением? — негромко спросил он, и его голос снова прокатился по залу, угаснув в общем молчании. — Сегодня утром я узнал о том, что произошло. Я был в ярости. Я хотел устроить вам всем такой разнос, чтоб вы запомнили его на всю оставшуюся жизнь. Я хотел обвинить вас в том, что вы нарушили освящённые веками обычаи поведения в момент вторжения. Я хотел сказать, что вы разоблачили перед врагом наши намерения и нашу силу. И я хотел обвинить вас в гибели пятидесяти двух мужчин и женщин, погибших во дворце, при попытке покинуть город и позднее казнённых на площади перед нашим домом. Я хотел выплеснуть на вас всё свое отчаяние, весь гнев, всё бессилие что-либо изменить. Я хотел напомнить вам имена тех, кого уже не будет с нами в момент решающей битвы, тех, кто заслужил славу победителей в трёх последних войнах, кто, несмотря на мирное время, продолжал думать о безопасности Диктионы, и потому был лучше других подготовлен к ведению войны в новых условиях. Я бы даже не остановился перед опасностью оскорбить оба Совета. Но, наверно, что-то во мне меняется. Я не хочу кричать и топать ногами. Я смотрю на ваши лица и вижу, что вы сами всё понимаете. И я надеюсь, что те, кто был причастен к совершению этой ошибки, уже осознали её и раскаялись. Я никого не буду обвинять и наказывать. Я хочу знать, кто придумал это, чтоб спросить его, зачем он затеял это безумие?
— Кто сейчас вспомнит, кто сказал это первым… — тихо произнёс высокий мужчина в синем военном камзоле с забинтованной рукой на перевязи. — Может, этот человек заплатил за ошибку, погибнув там. Я помню, что все были опечалены известием о твоей гибели, государь. Мы были подавлены и озлоблены. И высказанный кем-то призыв о мести был подхвачен остальными.
— Месть? — Кибелл горько усмехнулся. — Жизнь за жизнь, и как плата за осуществление ещё полсотни жизней?
— Мы думали не только о мести, — произнесла женщина в блестящей кольчуге под голубым плащом. — Мы думали о необходимости освободить короля Юниса, и о том, что, обезглавив захватчиков, мы дезорганизуем их, и нам будет легче справиться с ними.
— И никто не подумал о последствиях? — спросил король. — О том, что мы получили в результате?
— Подумали… — ответил Реймей, откинувшись на спинку скамьи — И даже говорили об этом. И Донгор, и Хэрлан пытались переубедить нас, но нам казалось, что мы правы.
Кибелл поднялся с трона и вышел в середину зала. Повернувшись лицом к Совету Храма, он произнёс:
— Они воины. Они живут чувствами. Может быть, они неразумны, как дети. Но не ваша ли обязанность наставлять и направлять их? Почему вы дали согласие на эту акцию? Почему не послушались Хэрлана?
— Ты не вправе спрашивать с нас отчёт за наши решения, — проворчал древний старик с тяжёлой золотой цепью на груди и янтарным посохом.
— Я в праве! — неожиданно крикнул Кибелл. — Вам досталась вся полнота власти после меня! И вы не воспользовались ею, чтоб предотвратить то, что привело к таким последствиям!
— Ты слишком резок, государь, — хрипловато проговорил Энгас. — Вспомни ту ситуацию, в которой они оказались. Это Диктиона оказалась обезглавленной в тот момент. Ты, Юнис, я, большая часть членов Совета Храма были устранены. На планету явился противник, невиданный доныне, и во главе его стоял один человек, чьи амбиции были причиной наших несчастий. Я уверен, что всё было продумано и просчитано, и риск тогда казался вполне оправданным… К тому же… — он взглянул на Реймея. — Я прекрасно понимаю, что пережили твои друзья, узнав о твоей смерти.
— Я всего лишь человек! — обернулся к нему Кибелл. — Моя жизнь ничто по сравнению с благом Дикта и всей планеты.
— Твоя жизнь и есть обеспечение этого блага. Так считают многие.
— И ты? Конечно. И ты бы тоже одобрил этот план?
— Нет, — покачал головой Энгас. — Я бы — нет, как трудно бы ни дался мне отказ от возможности поквитаться с твоим убийцей. Но меня там не было. А Донгора и Хэрлана не послушали.
— Ах, да, Донгор. Ты был против? И всё же пошёл с ними?
— Именно благодаря ему были спасены те, кто
