Мы перешли к организационным деталям. У группы не будет определенной структуры и процедур, регламентирующих прием членов, принятие решений и прочее. Не нужно беспокоиться о достижении консенсуса по каждому поводу. Только подписавшиеся под тем или иным документом будут ответственны за его содержание.
Сеть "Хроники" отслеживает множество данных о нарушениях прав человека, так что проблем с отбором информации для отчетов не возникнет. Однако с самого начала я предвидела технические трудности. Самое большее, что можно выжать из пишущей машинки за один раз, это десять страниц — оригинал и девять копий на тончайшей бумаге. Чтобы разослать документ во все страны, подписавшие Хельсинкские соглашения (и пренебречь качеством последних копий), его надо перепечатать четыре раза. Изготовить текст, скажем, на двадцати страницах через один интервал, в тридцати пяти экземплярах — задача не из легких. Средств, чтобы платить машинисткам, у нас нет. Рассчитывать можно только на добровольных помощников. Но кому под силу такой объем утомительной, кропотливой работы?
— Документы должны быть краткими, полторы страницы и ни строчкой больше, — заявила я.
На том и порешили.
Недели через две один приятель спросил, слышала ли я по "зарубежным голосам" о создании какой-то новой группы для содействия чему-то такому. Первая реакция была: "Как, уже объявили?! Вдруг мама узнала!" Я даже Коле еще не рассказала. К счастью, по радио не называли по именам всех членов группы.
* * *
Первое заседание Московской Хельсинкской группы{19} решили провести 15 мая у меня дома. Орлов, который должен был председательствовать, опоздал на два часа. Он рассказал, что по дороге его схватили два оперативника и привезли в Черемушкинский районный отдел КГБ. Там его предупредили, что если он немедленно не распустит группу и она начнет действовать, то и он сам, и причастные к группе лица будут наказаны "по всей строгости закона".
Собравшиеся молча выслушали этот рассказ. Мы догадывались, что членство в новой организации не приведет к назначению в Политбюро. Когда долго живешь под дамокловым мечом в виде статей 70 и 1901 Уголовного кодекса, угрозу наказания принимаешь как должное. Человек так устроен: если все твои друзья проводят отпуск в Париже, ты не видишь ничего особенного в том, чтобы тоже съездить в Париж; если твоих друзей сажают в тюрьму, ты не видишь ничего удивительного в том, что и тебя могут посадить.
— Итак, — прервал молчание Юрий, — о чем будут наши документы?
Первый документ содержал протест против осуждения Мустафы Джемилева, активиста крымско-татарского движения. Второй касался нарушений Заключительного акта Комитетом госбезопасности СССР, который перлюстрировал почту и прослушивал телефоны в квартирах диссидентов и отказников. Третий был посвящен условиям содержания узников совести в тюрьмах и лагерях. В среднем мы выпускали по два документа в месяц.
* * *
Юрий Орлов ничего не изобретал, не придумывал, не приводил в группу новых членов. Он просто концентрировал все наши усилия. В группу вошли Петр Григоренко, Александр Гинзбург, Елена Боннэр и еще несколько человек, уже лет десять не прекращавших активного участия в правозащитном движении. Мы не были первыми, кто апеллировал к общественному мнению Запада — до нас эту попытку предприняли Лариса Богораз и Павел Литвинов, написав обращение "К мировой общественности". Не мы первые открыто заговорили о конкретных нарушениях прав человека. "Хроника", следуя философским принципам Алика Есенина-Вольпина, положила начало гласности, приступив к освещению процесса над Галансковым и Гинзбургом. Мы не были первой группой, которая требовала соблюдения советских и международных законов — этот процесс был инициирован Чалидзе и организованным им Комитетом прав человека в СССР. Обращение к правительствам других государств тоже не мы изобрели — прецедент был создан Инициативной группой защиты прав человека в СССР, направлявшей письма в ООН. Придав новый ракурс нашему движению, Орлов дал возможность западным политикам конкретизировать требования к Советскому Союзу по соблюдению прав человека.
Нам нужна была удача. И она нам сопутствовала. В то время как Орлов разрабатывал концепцию новой общественной ассоциации, которая вскоре стала известна как Московская Хельсинкская группа, член Конгресса США Миллисент Фенвик вынашивала удивительно похожую идею — организовать при Конгрессе Комиссию по наблюдению за выполнением Хельсинкских соглашений. Эта идея возникла у нее после поездки в СССР в августе 1975 года, в ходе которой она познакомилась со многими евреями-отказниками. Впоследствии, в выступлениях и интервью, она не раз вспоминала:
— Я спрашивала этих людей: "Как вы отважились на встречу с нами?" — "Поймите, это единственное, на что мы надеялись, — отвечали они. — Ведь теперь КГБ знает, что вы о нас знаете". О, Боже, думала я, это все равно что попасть в ужасный шторм посреди Атлантического океана — ты знаешь, что эти люди на плотах могут погибнуть, пытаешься помочь им подняться на палубу, но не можешь. Единственное, что в твоих силах, это освещать их прожектором.
Корреспондент "Нью-Йорк таймс" в Москве, Кристофер Рен, познакомил Фенвик с Валентином Турчиным, возглавившим после ареста Андрея Твердохлебова московскую группу "Международной амнистии". Позднее Турчин и его жена Татьяна вспоминали, что, встретившись с Фенвик, сразу послали сына за Орловым (он жил по соседству). Идею создания Хельсинкской группы Орлов сформулирует через несколько месяцев, но уже тогда они с Фенвик обсуждали возможности сотрудничества Запада с советскими правозащитниками на основе гуманитарных статей Заключительного акта.
Спустя несколько дней после возвращения в Вашингтон, 5 сентября 1975 года, Фенвик внесла на рассмотрение Конгресса США законопроект о создании Комиссии по наблюдению за выполнением Хельсинкских соглашений. 5 мая следующего года билль прошел через Сенат, а 3 июня, через три недели после того, как Орлов объявил о создании Московской Хельсинкской группы, был подписан и приобрел силу закона.
Таким образом, с самого начала работу нашей группы освещал "прожектор Фенвик".
* * *
Группа проводила регулярные пресс-конференции, и, судя по количеству журналистов, ее работа освещалась западной прессой. Во всяком случае уже через несколько часов после брифинга зарубежные радиостанции передавали содержание наших документов.
Спустя годы я обнаружила, что бо́льшая часть заметок о нас в американских газетах появлялась где-то в конце номера, не раньше страницы девятнадцатой. Но они попадали в подборку документов Комиссии Фенвик и, конечно, в досье КГБ. Газетные заметки, как и рукописи, не горят — они оседают в папках, ожидая своего часа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
