эту игру, зная, что возможно ты никогда меня не простишь.
Его голос звучал твердо, да и он сам выглядел уверенным в своих словах. Он словно говорил мне: «Оно того стоило». С одной стороны, я не мог с ним не согласиться. Если бы не кое-что еще.
— Я спросил не об этом, — я качнул головой, не разрывая зрительный контакт. — Я спросил, почему ты́ это сделал. Какое тебе вообще дело до меня? Зачем тебе понадобилось меня спасать? И кто ты вообще такой?
Вопрос повис между нами тяжелой стеной. Ближе Ричи у меня никого не было последний год, а может быть и никогда. Он всегда был рядом, поддерживал, что бы ни случилось, был на моей стороне, что бы я ни задумал. Он понимал меня, как никто. И, пока он был моей галлюцинацией, этого было достаточно. А теперь… Если подумать, я совершенно ничего о нем не знал.
Ричи долго смотрел на меня, а потом отвернулся. Его взгляд застыл на озере за моим плечом.
— А ты и правда не помнишь, — протянул он с грустью.
На его лице проявилась печальная задумчивость. Я нахмурился.
— Чего не помню? — в мой голос против воли скользнуло напряжение.
Ричи, словно очнувшись, перевел на меня взгляд и улыбнулся уголками губ.
— Мы дружили еще в детстве, — пожал плечами друг.
Я уронил челюсть. Нет, этот парень точно сведет меня с ума, пусть и говорит, что мое сумасшествие придумано. Я окончательно запутался и тряхнул головой.
— Что? Что ты несешь? В каком детстве?
Друг улыбнулся.
— Дай мне рассказать до конца, — попросил он и продолжил. — Мы жили с матерью недалеко от вас. Отца у меня не было, он ушел, когда мать забеременела. Наши матери общались, по-соседски, конечно, но общались. Видимо, твои родители считали, что нужно поддерживать хорошие отношения с соседями. По крайней мере, так мне рассказывала мама.
Он вздохнул, поведя плечом. Я молчал, ожидая продолжения.
— Твои родители были всё время заняты. Даже когда ты родился, твоя мать переживала, что потеряет много, если будет сидеть дома. Поэтому мама предложила, чтобы она оставляла тебя у нас. И твоя мать согласилась, — он снова улыбнулся, его взгляд снова заскользил по водной глади, но он вряд ли видел ее. Он вспоминал. — Мы так и росли вместе. Твои родители забирали тебя вечером и приводили утром. Иногда ты оставался ночевать. Почти все время мы проводили вместе, называли друг друга братьями. Потом пошли в одну школу, хоть и в разные классы.
На этом месте улыбка друга дрогнула, на лбу обозначилась морщинка.
— А когда мы должны были переходить в среднюю школу, твои родители решили, что нам нужно меньше общаться. Они считали, что я буду отвлекать тебя от получения образования и прочего, чего они там уже напридумывали. Моя мама пыталась убедить их, что мы еще дети, да и не мешает дружба учебе. Но твоих предков мало в чем можно было убедить. Поэтому наши родители разругались, а нам запретили общаться друг с другом.
Он вздохнул и перевел взгляд на небо, ненадолго замолчав. Я нахмурился, пытаясь это вспомнить. Я не помнил своего детства, где-то на задворках памяти лишь мелькал образ какой-то женщины и мальчика, но слишком смутно. Меня всегда учили думать только о будущем. И я думал, стараясь учиться отлично, сосредотачивая свое внимание только на этом, чтобы родители могли мной гордиться. «Чтобы не опозорить свое имя», — эхом пронесся в голове голос отца.
— Когда мы встречались в школе, я пытался подговорить тебя хоть иногда сбегать из дома, но ты отказывался и уходил. Со временем ты вообще перестал общаться со мной, уходил сразу после уроков, приходил пораньше и сидел в классе в окружении книг. Я злился, но что я мог поделать, — он вздохнул. — Мама говорила, что твои родители совсем промыли тебе мозг, постоянно повторяла что-то про зомбирование и о том, что они лишили тебя детства. А я просто наблюдал. И когда ты поступил в колледж, я пошел за тобой и туда.
Его взгляд скользнул по моему лицу, и я нахмурился еще больше. Неужели этот парень учился со мной? Я пытался вспомнить его, но не получалось. Я пытался вспомнить хоть кого-то со своего потока, но не помнил ни одного лица. Я же говорил, я ни с кем не общался, мне было не до этого. Мне нужно было получить образование и отметить это галочкой в материнском блокноте.
— В какой группе ты был? — задумчиво спросил я, вспоминая, сколько вообще нас там было.
Ричи печально улыбнулся.
— В твоей, Ал, — с грустью в голосе сказал он. В его взгляде, направленном на меня, я читал какое-то непонятное мне смирение.
Я снова задумался. Не мог же я забыть собственного одногруппника. Но, если подумать, я никого из них не помнил. Я даже не присутствовал на групповом фото, а фотографии с выпуска и не забирал. Мне было не до того.
— После церемонии выпуска я звал тебя отмечать с нами, но ты сбежал от меня, — сказал Ричи, вытягивая меня из тщетных попыток вспомнить хоть одного студента из группы.
И тут яркой вспышкой передо мной возник образ из того далекого дня.
«Эй, Алекс! Пойдем с нами? Мы хотим отметить с ребятами. Всё-таки, мы долго к этому шли»
Парень улыбался, на его лице светилось счастье, он был рад и хотел делиться этим с другими. А я даже не смог вспомнить его имени. И мне в тот момент стало так паршиво, так завидно, ведь я не чувствовал абсолютно ничего. И, скомканно извинившись, я убежал, чтобы через пару минут налететь на Митчелла Моргана и закрутить ту цепь событий, из-за которой оказался здесь.
— Вот дерьмо… — тихо выругался я, вызвав у Ричи улыбку.
— Я видел, как ты уходил с Морганом. Мы знали, вся наша группа, что твои родители хотят устроить тебя работать в его фирму. Но про него ходили такие откровенно мерзкие слухи, что я не удержался и пошел за вами. Странно, что ты сам не слышал этих слухов. Но ты веселился вместе с ним, и я, понаблюдав в окошко того бара, поймал себя на мысли, что веду себя как маньяк какой-то. Поэтому я ушел к нашим ребятам. А когда вернулся домой на следующее утро, мама рассказала, что видела, в каком виде ты вернулся домой.
Невольно я тоже вспомнил то утро. Как бежал из отеля сломя голову, как рассказывал родителям о том, что произошло. По спине скользнул холодок,
