Пришел я утром к наркому Кагановичу, показал ему телеграмму, объяснил, что надо ехать на похороны. Он сказал:
— Мы должны присутствовать на заседании Политбюро ЦК, а после заседания решим о Вашей поездке на родину.
Это было заседание, посвященное халхин–голским событиям. Оно происходило в конце июня, в Кремле, с 11 часов утра и примерно до часу дня. Я сидел около двери и с большим вниманием слушал доклад наркома обороны К. Е. Ворошилова о боях в районе р. Халхин — Гол.
Потом члены Политбюро обсуждали доклад. Были, в частности, подняты вопросы, прямо относившиеся к нам, железнодорожникам. Конфликт на Халхин — Голе давно уже перерос рамки обычных в те времена пограничных конфликтов. Японцы непрерывно наращивали свою ударную группировку, наше командование также приступило к перевозкам стрелковых дивизий, танковых и броневых бригад к месту сражения.
Однако сразу же возникли проблемы. Железнодорожная ветка от Транссибирской магистрали на юг, до станции Соловьевская на советско–монгольской границе, имела слабую пропускную способность. А ведь помимо войск и боевой техники, надо было перебросить в пустынные и полупустынные районы Восточной Монголии массу всяких других объемных грузов, в том числе пиленый лес и дрова (эта местность безлесная). Вместить все это железнодорожная ветка Чита — Соловьевская физически не могла. А тут еще вмешался и субъективный фактор — неумение планировать крупные перевозки войск.
Сижу, слушаю, как члены Политбюро ЦК ведут этот трудный для всех присутствующих разговор, думаю, что можем сделать мы, Военный отдел наркомата путей сообщения.
Во время перерыва подходит ко мне незнакомый товарищ в штатском и говорит:
— Вы Ковалев, начальник Военного отдела?
— Да.
— Скажите–ка мне, какова пропускная способность железных дорог Новосибирск — Чита и Чита — Соловьевская? И какова выгрузочная способность района Соловьевской?
Военную тайну мы все тогда соблюдали чрезвычайно строго. И то, что этот товарищ присутствовал на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), ничего для меня не меняло. Отвечаю ему, что эти данные я могу доложить наркому путей сообщения. Спрашивайте у него. Незнакомец пояснил, что он председатель Госплана СССР Николай Алексеевич Вознесенский.
Я вынужден был повторить, что я его не знаю и сказать ничего не могу. Он не стал настаивать и отошел. А еще до этого я приметил в глубине дверного проема, в тени, человека. Им оказался Иосиф Виссарионович Сталин. Он слышал наш разговор и сказал мне:
— Правильно отбрили. В этом деле порядок надо твердо поддерживать.
Воспользовавшись случаем, я показал Сталину телеграмму из Белогорья, сказал, что уже доложил наркому, прошу отпустить меня на похороны. Он ответил:
— Отца уже не воскресите. А Вашей больной матери мы сами постараемся помочь. Вам надо незамедлительно вылететь в Монголию. Как Вы слышали, эшелоны с войсками застряли между Новосибирском и Читой. Вам надлежит любой ценой доставить войска в район боевых действий. Иначе нам не удастся сорвать план японского командования…
Помолчав, Сталин добавил:
— Японцы хотят через Монголию выйти к нашей границе.
Он встал и пошел к столу президиума, а мы с наркомом Кагановичем поехали к себе на службу. Приказы Сталина выполнялись беспрекословно. Он сказал, что надо «вылететь незамедлительно». Каганович тут же вызвал к себе главного инженера паровозного управления наркомата Евгения Макарова, в недавнем прошлом отличного машиниста и очень боевого парня. Каганович сказал мне:
— Вот тебе помощник. Самолет вас ждет. Вылетайте в Читу, организуйте быструю выгрузку воинских эшелонов по Оловяннинс- кому отделению дороги. Они там стоят, забили дорогу, отделение их не принимает.
Мы уже знали, что погода по всей трассе нелетная, прогноз на ближайшие дни тоже плох. Макаров сказал:
— Товарищ нарком, дайте мне паровоз, сам поведу, прибудем быстрей, чем самолетом.
— Сталин приказал самолетом, — ответил Каганович. — Езжайте на аэродром.
Нам уже приготовили дорожные чемоданы со всем необходимым и мандат на мое имя, что являюсь уполномоченным Совета Народных Комиссаров СССР по транспортному обеспечению боевых операций в Монгольской Народной Республике. Приехали на аэродром, полетели.
Летели в основном вдоль Транссибирской железной дороги, пролетали над аэродромами, на иные садились для заправки горючим. Воочию увидели то, о чем говорил в докладе нарком обороны Ворошилов, — наша истребительная и бомбардировочная авиация, направляемая из Европейской России в Монголию, вся сидела на аэродромах из–за нелетной погоды. Но наш летчик был истинный ас. Быстро и без происшествий он доставил нас в Читу. В полете от Красноярска и далее по всей железной дороге — через Иркутск к Чите, на более чем 2000 км, мы наблюдали сверху печальную картину: воинские и транспортные (с военными грузами) эшелоны стояли, забив и большие и малые станции.
В Читу мы попали в День железнодорожника, но ни начальнику дороги Николаю Гундобину, ни нам было не до праздника. Почему стоят эшелоны? Гундобин объяснил. Причина оказалась примитивной до неправдоподобия. Оказывается, Управление военных сообщений Генерального штаба выдало наряды всем начальникам эшелонов с указанием станции выгрузки: «Соловьевская». Эшелонов сотни, а на Соловьевской всего два выгрузочных пути, да и те без высоких платформ.
Вот так раз! Как же так? — думаю. В старой России, бог знает когда, еще при царе–косаре, в график вновь стоящейся дороги всегда закладывался резерв (так называемый «факультатив»), то есть 15–20 % лишних от пропускной способности дороги. Это обеспечивало ритмичность перевозок даже при резко возраставших нагрузках. А мы, как новообращенные неофиты, все начинаем заново и давно проверенное проверяем на собственной шкуре. Но ворчи не ворчи, а дела не подвинешь.
Спрашиваю Гундобина:
— Пробовали выгружать на других станциях Оловяннинского отделения?
— Пробовал уговорить начальников эшелонов, — сказал он. — Они нам отвечают, что мы–де не из артели «Пух–перо». У нас приказ выгрузиться в Соловьевской, и мы его выполним, чего бы нам это не стоило.
Мы с Макаровым взяли дрезину и проехали по железнодорожной ветке, по Оловяннинскому отделению, на юг, через станции Мого- туй, Оловянная, Борзая и до советско–монгольской границы, до конечной станции Соловьевская. Это триста с лишним километров. Все они заставлены воинскими эшелонами. Есть места — десятки километров — безлесные и безводные. Люди в эшелонах томятся. Обед сготовить не на чем. Лошадей напоить нечем.
На первой же станции мы с Макаровым разделились — он пошел к начальнику одного эшелона, я к соседнему. Решили, используя данные нам чрезвычайные полномочия и мандат Совнаркома, заставить старших командиров выгружать войска и следовать к Соловьевской своим ходом — пешим маршем или на авто, у кого что есть. Показал я мандат начальнику эшелона, объяснил ситуацию, он тут же отдал приказ выгружать танки.
Иду к соседнему эшелону, к Макарову, вижу издали что–то неладное. Он петухом наскакивает на плечистого командира. Толкнул или ударил, у того слетела фуражка. Командир фуражку поднял, аккуратно стряхнул с нее пыль, и я уже слышу, как он объясняет Макарову: «У нас бьют иначе, по–военному». Дал Макарову с правой в ухо, тот и покатился. Обмер, даже глаза закрыты. Поднимаю его, он головой мотает, никак не придет в себя. Чистый нокаут. Предъявил я командиру свои полномочия, сказал, что, поскольку он ведет часть на войну, и Макаров, как я видел, сам виноват в происшествии, никаких дисциплинарных мер я применять не буду. Но приказываю немедленно выгружать людей и технику и двигать маршем на Соло- вьевскую. Он отдал честь, я заставил обоих извиниться друг перед другом, и инцидент был исчерпан.
В тот же день мы с Макаровым наметили еще несколько станций для выгрузки, лично и с помощью железнодорожной связи распределяли по этим станциям подходившие или стоявшие на перегонах эшелоны, пробка начала понемногу рассасываться…
Около двух месяцев провели мы в этих местах. Прием и выгрузка эшелонов с войсками и военными грузами вошли в четкий ритм, одну проблему решили, но тотчас же встали другие проблемы. И самая из них важная — отсутствие единого центра и, естественно, единого начальника, который управлял бы всем транспортом. Без этого получался разнобой. За доставку, положим, боеприпасов по железной дороге отвечал один начальник, за доставку автотранспортом от мест выгрузки в воинские части — другой. Подчинялись они тоже разным инстанциям, что порождало несогласованность и неразбериху.
Конфликт в районе р. Халхин — Гол, хотя и закончился полным разгромом и уничтожением 6‑й японской армии, но он преподал нам, транспортникам, много серьезных уроков.
