получить наслаждение от спа.
У Васи начал дергаться глаз, у него так раньше бывало – от мелких житейских неудач. А сейчас-то с чего? И под этот страшный грохот он заснул.
Вместо семерых он увидел только двух. Тот, что раньше подмигивал, смотрел куда-то сквозь. И не подмигивал. «Как с тобой быть? – спросил Вася. – Я тебя не понимаю». Тот молчал, смотрел сквозь Васю. Он буквально пронизывал все его тело, легко проникал сквозь больной желудок и выходил где-то сзади, чтобы продолжить свой путь в бесконечность. Он был, как и все, похож на кого-то очень близкого, очень знакомого.
Проснулся Вася здоровым, ничего не болело. Кипяток очистил голову. И заработали Васины пальцы, они все делали правильно, им можно было довериться. Такого с ним никогда еще не было. Он словно присутствовал при своей собственной работе и оценивал ее сквозь наработанный годами опыт.
Чертова Ангелина ворвалась не вовремя, она сделала у жестянщика в метро свои ключи от Васиной двери и приходила, когда хотела.
Войдя, сразу зарыдала. Впрочем, искренне.
– Ну что, достали миллионеры?
В ответ она швырнула в Васю ключами, чуть не сбив опытный образец сквозь смотрящего, и заорала:
– Сволочи, гады, мерзавцы, подонки!
– А я что говорил…
Ангелина мелко заколотила по нему кулачками:
– Почему ты не сказал сразу, что это обман?
– Ладно, чем они тебя достали?
– Сняли все деньги со счета.
– Много?
– Все.
Вася крепко обнял Ангелину. Она забилась как рыба в сети, не желая ничего слышать. Вырывалась и даже царапалась. Но Вася держал крепко, и постепенно она стала затихать, только всхлипывала, как обиженный ребенок. Жалобно так, по-детски. И вдруг Вася заметил, какие красивые завитки у нее на шее, и шея длинная породистая. На такой жемчуг носить надо.
Ангелина продолжала хлюпать, и он стал ей тихо рассказывать «Сказку про золотую рыбку». Она слушала внимательно.
Заснули в обнимку. Ничего не снилось.
Последнего гостя с наклоненной головой он сделал, особо не разглядывая. Голова всегда клонилась вниз, только уши торчали – розовые и смешные. Слепил за один присест. Ему захотелось завершить композицию и посмотреть, что получилось.
* * *
Мама приснилась в его день рождения. Перед этим они с Ангелиной хорошо посидели. Стол был накрыт как положено. Ангелина – в красивом платье и с парикмахерской прической. Работу нашла. Прямо в их дворе открыли кафе с красивым названием «Фортуна». Она пошла официанткой.
Появилась еда. И водка. Вася любил водку, считал, что она без обмана. Короче, напились вдрызг и, как водится, поругались. Ангелина ушла к себе, хлопнув дверью.
Вася расставил свою композицию на подоконнике. Она ему нравилась, хотя смысла он не понимал. Кто это, зачем? Может, это его близкие, которых он не знал, но они были на этой земле, временно, конечно, но были. И вдруг заметил – у всех у них было одно общее – уши. Абсолютно одинаковые розовые уши с завернутым внутрь хрящем. А ведь говорят, нет одинаковых ушей среди людей. Значит, это один человек.
Вася посмотрел в зеркало – розовые уши действительно заворачивались внутрь. Это что же – разные ипостаси его самого или несбывшиеся варианты судьбы?
Ночью пришла мама. Ну логично, день рождения. Сорок лет. Положила ему легкую ладонь на редеющий затылок и нежно сказала:
– Мой Хасанчик.
От неожиданности Вася немедленно проснулся. Так вот откуда кличка Хасан. Прикинул возраст Скульптора – может, отец, откуда он мог знать это имя? Нет, не складывалось, разница пятнадцать лет не допускает, это только в кино бывает. В мелодраме.
Ленинград, ставший опять Петербургом, спал. Стояла глубокая зимняя ночь. Надо было идти к Ангелине, но не хотелось.
Он зажег резкий в ночное время электрический свет. Для дальнейшей работы нужны были другие возможности, которых у него не было, и смысл сделанного оказался пшиком. Он достал фигурку девочки и опять подивился хорошей работе Скульптора.
А глиняные люди, о которых он так долго думал, мучился, старался понять, стояли никому не нужные, по-прежнему храня в себе тайну: кто они такие, зачем они являлись, может, по ошибке, не знали, что Скульптор умер, в их представлении он был тем, кто может их оживить. А он не смог. Тут ведь все очень просто: кто может – тот может, а кому не дано – значит, не дал Бог.
Аккуратно сложил в простыню, завязал узлом и отнес в соседний двор на свалку мусора – а вдруг еще кому пригодятся. Подкинул, как ребенка. И обратно. К Ангелине. К живому человеческому теплу. В этой черной яме никак нельзя было без тепла.
Живые же люди.
Ровно в четыре утра проснулся. Ангелина храпела немилосердно. Тихо встал и вышел на лестницу. Пошел было к своей квартире, почему-то незакрытой, почему – не помнил. Удивился. Но не очень. Все бывало.
Вошел и, не включая света, сразу к койке, сохраняя внутри себя сонное состояние. Но вдруг резко остановился. В комнате кто-то был. Стало не по себе. Задержал дыхание, пытаясь осмыслить. Пошарил рукой по стенке в поисках выключателя. Тусклый свет залил мастерскую.
Все семеро смотрели на него – обиженные, как дети, сотворенные его руками.
Они были живыми.
Бессмертные
Воспоминания
Бессмертные
Вот и всё. Смежили очи гении.
И когда померкли небеса,
Словно в опустевшем помещении
Стали слышны наши голоса.
Давид Самойлов
Да они уже почти отзвучали. Мы остались, чтобы не разорвалась эта невидимая нить между ушедшими глыбами и будущими неизвестными нам удачниками.
…Звонит мне друг – сосед, кинорежиссер Саша Орлов и говорит: «Тебя каждый день по телевизору показывают: то на днях “Друг мой Колька”, а сегодня по каналу “Спас” в двадцать два сорок “Дикая собака Динго”. У тебя там юбка белая и матроска, правильно? С тех пор помню. – И дальше: – Раньше актеров за оградой церкви хоронили, лишь бы поскорее забыть их позорное существование. А теперь получается, что актеры кино своими ролями обретают бессмертие. Ты представляешь – можно увидеть себя пятьдесят девять лет назад!»
* * *
Да, ушли целые поколения, а на экране все те же молодые лица, и они всё так же живут, влюбляются, страдают, сдают экзамены. Пленки обновляются, их переводят на цифру, иногда особо стертые озвучивают молодыми голосами. Вечность!
Когда я поступала во ВГИК, набирал Михаил Ромм. Мне сказал приятель, старшекурсник с операторского: «Ты теперь каждый день будешь видеть великих, смотри внимательно, это уходящая натура».
Я тогда этот киношный термин первый раз услышала.
Герасимов и Макарова выпускали свой очередной звездный курс: Галина Польских, Жанна Прохоренко, Лариса Лужина. Мы уже понимали, какие это величины.
По коридору ходили Хохлова с Кулешовым – абсолютные легенды, создатели нашего кинематографа.
В альма-матер любили забегать выпускники: Шпаликов, Тарковский, Шукшин.
А мои сверстники – режиссеры Сергей Соловьев, Виктор Титов, Динара Асанова еще вкалывали как обычные студенты, но именно они потом запечатлеют на экранах следующее поколение
