глины с пыльными камнями.
– Дэн.
Парень покачнулся, упал на колени, согнулся в сухих позывах подступающей рвоты.
– У тебя тепловой удар. Вернись в тень.
Дэн, на четвереньках подполз к дубу, сел на землю и в последний раз заглянул в воспаленные глаза Илия.
– У нас все еще разминка?
Доктор не ответил, кивнул. Парень все ждал, когда Илий скажет что-нибудь остроумное. Но его голова так и осталась лежать на груди.
София молилась так долго, что перестала чувствовать жару. Иногда она открывала глаза и глядела за горизонт. Ей казалось, что в клубящемся мареве блуждают огни, появляются женские фигуры, облаченные в огненные одежды, и вновь исчезают.
Она знала, что это всего лишь миражи. Их легко было спутать с откровениями, которые приходили к ней во время молитвы.
Несколько раз ее душа будто переносилась с места на место. То она оказывалась в родном монастыре и видела, как сестры живут своей повседневной жизнью: стоят на службах и поют в хоре, ухаживают в саду за цветами, читают священные тексты в своих маленьких кельях. То прямо у нее перед глазами появлялось лицо матушки Серафимы с влажными полосками слез на щеках или тревожный силуэт Варвары, замерший на монастырской стене.
Хватит ли их молитв на всех? С востока бесшумно, не поднимая пыли, к ней приближалось больше дюжины светящихся фигур. Обреченных на скитания женщин, застрявших между миром живых и миром мертвых.
Они шли к ней, движимые желанием избавиться от страданий. Они ошибочно чувствовали, что зелье, медленно сохнущее на горячих камнях, поможет им. Но на месте лужи уже поблескивали изумрудные кристаллы.
Иногда душа Софии переносилась на запад. Там она видела сидящего у дерева мужчину с двумя детьми и подростка, лежащего без движения.
Душа ее волновалась. София смутно чувствовала, что от мужчины слишком многое будет зависеть в предстоящей битве. Понял ли он, что должен сделать? Откроется ли он?
Она летела вдоль русла высохшей реки и нигде не видела даже намека на воду. Когда душа Софии вернулась, она поняла, как давно сидит на солнце – кожа на лице и руках сгорела и чесалась.
Она открыла тяжелые веки и вздрогнула – они стояли рядом. Без звука, без движения. Тесное кольцо полудниц пылало золотом, от земли поднималось горячее марево.
София впервые видела их так близко.
Она обвела взглядом ряды лиц-масок, поежилась, когда одно из лиц качнулось и на нее из круга уставились чьи-то пустые глаза.
Куда-то разом делась вся храбрость и уверенность Софии. Ей захотелось закрыть лицо руками и пробежать сквозь гущу их тел, как человек во время пожара пробегает через огонь.
Глаза привыкли к яркому свету, и она разглядела, что стоящие перед ней женщины разного роста и разной комплекции. Их позы, проступающие под кожей ребра, осунувшиеся лица свидетельствовали о том, что тела их крайне измождены.
Разве так выглядят чудовища?
София еще раз вгляделась в застывшие лица, попыталась прочитать их.
Чего они ищут, задержавшись в этом мире? Мести, справедливости, помощи?
Они убивали тех, кто на них нападал, но погубили ли они кого-то по злому умыслу?
Их обвиняли в поджоге, но намеренно ли они сеяли повсюду огонь?
Чудовища, способные исцелять. Возможно ли такое сочетание?
Она не спрашивала у них. Ждала. Перебирала в пальцах четки.
Крупная капля пота скатилась по лбу, остановилась на кончике носа и сорвалась вниз.
Живая стена перед ней вздрогнула и зашевелилась. Полудницы, как по команде, образовали брешь в своем кольце, и София увидела перед собой странную картину.
Одна из полудниц лежала возле высохшей лужи, оставшейся от разбитой колбы, и осторожно раздвигая осколки, искала на земле хотя бы каплю зелья. Ничего не обнаружив, она взвыла и слепо уставилась на Софию. Слабый ветерок шевельнул клочья одежды на ее теле, обнажил высохшую плоть.
Монахиня не стерпела, отвела глаза. И тут же в голове, как гвоздем по стеклу, скрежетнул голос:
«Зачем! Зачем?!».
София схватилась за голову. Резкая боль ослепила ее. Как будто шипастый терн прорастал сквозь кожу. Она сжала зубы, попыталась ответить. Препарат не поможет, он только продлит страдания. В ответ в голове возопили дюжины глоток.
София продолжила молитву, и боль отступила.
Когда она снова открыла глаза, полумертвое лицо полудницы находилось на расстоянии ладони от ее лица. София вскрикнула, отшатнулась.
«Как ты это сделала? Как боль ушла?» – глаза полудницы, глядящие в ее глаза, на несколько мгновений ожили.
Боль в голове снова начала крутить узлы.
«Как?» – повторила полудница, сверля ее взглядом.
Монахиня набрала воздуху, не отвела глаз: «Бог. Он дает мне силы, когда я обращаюсь к Нему».
Глаза полудницы странно забегали, ее лицо вытянулось и чем-то даже напомнило лицо ребенка.
«Он… Он… – услышала в своей голове София, то ли растерянный, то ли гневный. – Твой Бог говорил с нами».
«И что Он сказал?».
«Человек научился многому. Человек никогда не научится воскрешать. Это не во власти человека».
«Вас пробовал воскресить человек?».
«Да. Он погубил нас».
«Разве вы не сами доверились ему?».
«Мы хотели жить. Ради наших детей. Ради наших мужей. Но лишились всего».
София застонала, когда хор негодующих голосов полудниц взорвался в ее голове.
– Говорите, чего вы хотите, – выпалила она, не в силах больше их слушать. – Но, пожалуйста, по очереди.
Голоса смолкли, остался только один, скрежещущий:
«Попроси своего Бога освободить нас, и мы больше никого не тронем».
София покачнулась, оперлась дрожащими руками о землю.
«Я не знаю, как».
«Ты знаешь. Ты его».
Монахиня зажмурилась, пытаясь найти нужные слова.
«Он сделает это, если вы расскажите о том, как жили. Всю правду».
Они снова заговорили разом. Тесное кольцо сомкнулось.
София вскрикнула. Они касались ее руками. Их ладони и пальцы жалили, обжигали.
– Хватит! Остановитесь!
Ей стало дурно. За что? Почему?
Она согнулась, закрыла голову и коснулась лбом земли, но они не переставали мучить ее.
Блик солнца. Зеленая ветка. Колодезная цепь. Запотевшее ведро. Резиновый мяч на траве. Укус комара. Горячая сковорода. Ожог на коже. Детские кудри. Горсть ягод в руке.
София распахнула глаза. Они не мучают ее. Они говорят с ней!
Адель встречает сороковую весну. Дочки запускают в ее золотистые волосы пальцы. Муж вдыхает запах ее духов.
Адель щелкает ножницами. На пол падают локоны. Черные, смолистые, рыжие, кудрявые, седые, ломкие. Люди приходят и садятся в кресло. Адель надевает на них черный пеньюар. Пенится шампунь. Она напевает. У нее низкий бархатный голос.
Сквозняк. Адель курит, пока выдалась минутка. Щелкают ножницы. Поскрипывают влажные волосы. Адель кашляет.
