— Ваня, здравствуй.
Китаец медленно поднимает на нас свои раскосые глаза:
— Здластвуй.
На голове у него выцветшая шляпа с темной лентой, давно потерявшая право на свое название. Сквозь ее многочисленные дыры выглядывают жесткие, черные, с синеватым оттенком волосы.
— Ну как, Ваня, — продолжает Турусин, — зарабатываешь хорошо?
— Сейчас мало-мало пухо. Сейчас какой хорошо? Рыба мало-мало есть — хорошо есть.
— Что же, скоро рыбу-то ждете?
— Рыба скоро иди будет. Э-м-м-м шеси солнца — рыба иди. Сейчас рыба тоже еси, только мало.
— Сколько же ты зарабатываешь, когда рыба идет?
Рыбак улыбается, взблескивая крепкими зубами.
— Чиво сколько? Одна солнца сто рублей зарабатывай, другой солнца совсем пухо — ничего не зарабатывай. Такой дело.
Заработок рыбака зависит исключительно от улова. Существует, правда, гарантийная ставка, но, во-первых, она очень незначительна, а во-вторых, получают ее только ловцы, работающие на предприятии, а не в частных артелях.
— Вира якорь…
Ржаво гремит цепь. Шхуна слегка вздрагивает, подхваченная накатившейся волной.
Медленно выходим из бухты…
И вот уж Анна далеко.
Солнце. Безветренно. Море удивительно синего цвета.
Почти касаясь морской поверхности, пролетают, вытянув шеи, черные, очкастые бакланы.
1929
В ГОСТЯХ У ШАЛАНДЕРА
Шкипер Африкан Александрович Турусин стоял в бушлате, накинутом прямо на голое тело. «Красная Индия» изменила курс. Она шла теперь прямо на восток к бухте Гайдамаки.
Шкипер прищурил глаза:
— Читали последние газеты? Чан-Кайши-то что выделывает — прямо к войне ведет дело… Ну, Китай — Китаем… Но куда, скажите вы мне, пожалуйста, белогвардейщина-то лезет? Смешно даже! Подумали бы головой, уж если в гражданскую войну расхлестали их вдребезги, то какие разговоры теперь быть могут?..
…Море грохотало у прибрежных камней, наполняло воздух тяжелым раскатистым гулом. Небо темнело. Густой туман медленно заволакивал берега. Разбросанные по морю шаланды ныряли в пенистых волнах.
Шкипер протянул руку в сторону шаланд.
— Посмотрите, вот там, на этих кунгасах — китайские рыбаки. Что такое кунгас? Ерунда! Чуть сильный ветер — боковая качка, и отрыбачился — аминь — пошел на дно. Тяжелая, опасная работа.
А китайцы работают, да еще как работают! Я знаю случаи, когда рыбаки во время хода рыбы не спали по трое, по четверо суток подряд. Знаю и другой случай. В прошлом году прокатился по побережью шторм — и что же? Пяти шаланд недосчитались, а дня через два море выкинуло на отмель 14 трупов китайских рыбаков.
И вот раньше бывало так, что русский китайца или корейца — и «фазаном», и сволочью, и по морде… А теперь по бухтам этого нет. По бухтам теперь совсем другое отношение к восточным рабочим. Сплошь да рядом организуются смешанные артели: русский и китаец плечо-о-плечо работают. Я уверен, в случае войны так же вместе с ними плечо-о-плечо пойдут поднимать на штыки белогвардейскую погань и разных там генералов. Э, да что там говорить! Вот сейчас приедем в Гайдамаки, пойдем в гости к китайцам — у меня там много знакомых есть — сами увидите!
В темной гуще облаков сияющее голубой выбоиной показалось небо. Блеснуло солнце и сразу осветило крутой высокий островок, белый парус шаланды и легкое пышное кружево пены у камней. Совсем — пейзаж на раскрытом японском веере.
Китайские фанзы разбросаны по склонам сопок. Кажется, будто испугавшись чего-то, бросились бежать они врассыпную, да, вдруг застыв, остановились.
Извилистая тропинка, загроможденная камнями и неровно избитая конскими копытами, бежит от одной фанзы к другой, своеобразная улица!
Шкипер застегнул бушлат на все пуговицы. Начавшийся дождь, подхватываемый ветром, хлестал его по крутой груди.
— Пойдем к Су-Хаю. Есть среди китайцев у меня такой друг. Хо-о-ро-ший парень! Рулевой на шаланде.
Мы направились к одной из фанз. Из-за непогоды все население поселка было дома. В открытых дверях мелькали фигуры китайцев; иные из них задумчиво курили, другие склонялись над ярко расписанными чайными чашками.
Су-Хай встретил нас на пороге своего приземистого, тусклоокого «особняка». Высокий, почерневший от слишком долгого знакомства с морем китаец, с висками, тронутыми сединой.
Он разгладил улыбкой свое лицо, иссеченное длинными морщинами.
— А, капитана! Здравствуй, капитана!
Шкипер крепко пожал ему руку.
— Мы к тебе в гости.
— Пожалуйства. Проходи, капитана!
Скинув бушлаты и штиблеты, мы, согнувшись, вошли в устланную тростниковыми циновками фанзу. В фанзе живет сам Су-Хай, его жена-китаянка — и дочь с зятем. У дочери к спине крепко прибинтован годовалый ребенок — сын.
— Будем мало-мало чай пить, — улыбчиво говорит Су-Хай.
Шкипер оседлывает табурет, сделанный из китового позвоночника, и добродушно машет рукой:
— Ладно!
Хозяин устраивается прямо на циновке, возле низкого круглого стола. Приносят чайные приборы: плоские блюдца и небольшие, витиевато расписанные чашечки.
Темно-янтарный чай тонкой дымящейся струей льется по чашкам. На столе появляется сахар и пресные «пампушки». Чай пьем медленно. Так же медленно течет разговор.
Су-Хай отпивает небольшой глоток и, держа чашку на уровне лица, не торопясь говорит:
— Плохой погода. То шибко жарко, то холодно. Холодно — рыба боится. Глубоко идет…
Сквозь пар, поднимающийся из чашки, его лицо похоже на бронзовое изваяние Будды.
В разговор вмешивается зять. Он довольно сносно говорит по-русски.
— Если станет хорошая погода, большой улов будет. О-очень большой улов. Рыба сильно идет.
И вдруг меняет тему разговора.
— Ну, а скажи, что во Владивостоке о войне говорят? Будет ли война или нет?
Шкипер быстро дожевывает пампушку и залпом выпивает свою чашку чаю. Он, видимо, ждал этого вопроса.
— Война? Наша рабочий власть (шкипер нарочито подделывается под китайский жаргон) совсем не хочет война. Война хочет китайские генералы, китайские купцы и русские генералы, которые убежали из России, когда революция была. Понимай?
Су-Хай и зять одновременно кивают головой. Женщины забывают про чай, подвигаются поближе. В глазах у них — неподдельный интерес. Видно, что вопрос их не на шутку волнует.
— Так вот, — продолжает шкипер, — мы войны не хотим. Зачем русским рабочим война? Верно? Но ваши генералы, чтобы заставить нас воевать, взяли да и захватили Китайскую железную дорогу. Понимай? Так. И если теперь они ее нам обратно не отдадут, мы с ними разделаемся как надо.
Зять Су-Хая быстро переводит сказанное шкипером. Су-Хай делает длинный глоток и ставит чашку на стол.
— Никакой войны не будет, — вдруг заявляет он и решительно качает головой. — Никакой войны. Кто будет воевать? Зачем моя будет убивать русский рабочий? Совсем пухо! Моя тоже рабочий. Моя будет убивать генерала, чтобы китайская земля была мало-мало моя. Хо!
И зять, радостно улыбнувшись, подхватил:
— Хо!
…В широкие открытые двери были видны косые взмахи дождя и широкий залив, весь потемневший, усеянный пенными «барашками».
Су-Хай задумчиво прищурил глаза:
— При советской власти китайские люди — хо, совсем свободно жили. Моя живи в Китае. В Китае рабочие шибко голодный есть. А купеза живи хорошо. В Китае тоже надо советскую власть!
— И будет советская власть!
И шкипер ударил своей широкой ладонью по столу так, что чашки подпрыгнули.
Фанзы ловцов в Гайдамаках чисты и хорошо убраны. Везде мягкие циновки, сундуки и даже узорно расшитые одеяла.
Средний заработок ловца равняется 130–140 рублям в месяц. Работает на промыслах не один ловец, а вся семья: женщины и дети.
Продукты отпускаются рыбакам по норме. Ловец может урвать время и на то, чтобы раз-другой съездить в город. Но что касается удовлетворения его культурных запросов, что касается культурной работы среди восточных рабочих, то тут дело обстоит очень плохо.
Среди восточных рабочих имеется определенная тяга к клубам. Несмотря на то, что все кинокартины, идущие по бухтам, сопровождаются надписями исключительно на русском языке, несмотря на то, что вечера и спектакли тоже идут на русском языке — китайцы буквально до отказа заполняют клубы побережья.
И это вполне понятно. После тяжелой утомительной работы так хочется отдохнуть, развлечься. Особенно молодежи. Именно эту молодежь мы должны в первую очередь охватить нашей культурной работой.
В действительности же на рыбалках не встретишь ни одного китайского или корейского инструктора, ни одного культработника, знающего китайский язык.
И вот поэтому-то опий и водка просачиваются на наши рыбалки. Это тревожный признак.
