Как я хотела бы закрыть глаза и не видеть, но не могу позволить себе этого. Четко, предельно ясно я вижу, как темной, озверевшей толпой рвутся создания к арке и как, проходя через нее, приобретают совершенно иные черты: силуэты их заостряются, смазываются, тьма не дает разглядеть их быстро меняющиеся лица… а еще по ту сторону арки их окружает серый плотный туман. И мне требуется пара мгновений, чтобы понять и принять сразу несколько фактов.
Тот, что у Таар-ди-Ора нет никаких соседей, и эта арка — переход в другой, очень знакомый мне мир.
Тот, что туман этот — отражение стихийной части души лари в другой реальности — не что иное, как Хаос, а черные твари, которых в Шедаре называют ракшами — потерявшее себя, обезумевшее население Таар-ди-Ора.
И последний факт: прямо сейчас я наблюдаю за крушением Черного мира и за тем, как в Белом мире создается то, что потом будет названо Бездной.
Видения мелькают передо мной так быстро, что я не успеваю разобрать хоть что-то. Голова раскалывается от объема информации, которой я не могу усвоить… И когда я готова уже кричать от боли и страха, этот поток замедляется, заставляя болезненно сглотнуть и податься вперед:
Уже нет сияющей арки, есть рваная ткань Разлома, к которой с той стороны приближается до боли в сердце знакомый мне силуэт. Лик подлетает к переходу подобно хищной стремительной птице, обводит взглядом лежащий в руинах Таар-ди-Ор. Я знаю, что он видит — черные горы, разруху и приближающихся к переходу черных крылатых тварей. И знаю, что он видел уже это раньше: Мир не зря сообщил мне раньше, что Лик был в Черном мире после катастрофы, недолго но был… На секунду я читаю в любимом лице изумление, неверие, он хмурит брови, силясь вспомнить… пронзительная вспышка понимания— глаза его распахиваются, зрачки расширяются… Сейчас я вижу, знаю, что в этот момент он все понял и обратно ко мне вернулся, уже осознавая весь масштаб трагедии.
Что же ты должен был чувствовать в этот момент, любовь моя… понимая, что те, против кого ты столько лет сражался — твой же несчастный народ из другого мира? Где взял столько самообладания, чтобы не сойти с ума? Винил ли ты себя в том, что не разгадал этого раньше, не вспомнил? Не успел, не вернулся, не предотвратил? Что творилось в душе твоей, когда ты целовал меня на прощание?
Вот он, спокойный, отрешенный заходит в Разлом, и тот корежится, мгновенно сворачивается в точку, сверкнув так, что глаза становится больно, разносит окружающее пространство бесшумным взрывом — и исчезает.
«Держи ее!». Ты знал… точно знал, что проводник, пересекающий дверь между мирами, создает тот самый парадокс, и мироздание идет по пути наименьшего зла: схлопывает переход вместе с причиной парадокса. Да ты же сам слово в слово сказал мне об этом еще в Синем мире. Лик, Солнце мое яростное, я даже представить боюсь, чтобы ты мог устроить во всех четырех мирах, если бы тебе вернули память…
И новая мысль мелькнула в сознании так остро, что почти доставила физическую боль:
«Стой! Но если переход свернулся, когда Лик его пересек, значит, по эту сторону его до сих пор есть его двойник. Иначе никакого парадокса не случилось бы! А раз так… то где ты, Лик? Где?»
— Стоит ли это знать, Дея? — раздался в голове слегка отстраненный голос Мира, — Ты уже видела его… здесь… — и прежде, чем я смогла спросить хоть что-то, зеленые птичьи глаза, в которые я, как оказалось, так и смотрела все это время, сверкнули изумрудной искрой — и стали совершенно обычного желто-коричного цвета. Птица встрепенулась, пытаясь понять, что она здесь делает, а потом взмахнула крыльями и, пронзительно каркая, понеслась вдаль, ближе к родному пристанищу. Я осталась совершенно одна.
Какое-то время я просто смотрела вдаль, приходя в себя и восстанавливая дыхание. Лапа, сжимающая волчок, затекла и пришлось, переложив его в другую, разминать пальцы. Только после этого ко мне снова вернулась способность думать.
Эрилик из Таар-ди-Ора. Упрямый, яростный, безжалостный к себе и окружающим… Кем же ты можешь быть в этом мертвом мире? Перед глазами промелькнула картина: две большие чешуйчатые твари терзают друг друга, дробя скалы вокруг мощными ударами покрытых шипами хвостов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Ты уже видела его». Ох!
Я разжала лапу, позволив Ключу почти беззвучно упасть в груду камней и теперь разглядывала его. Я могу переместиться в Серый мир хоть сейчас. Нужна ли мне новая порция соли на душевные раны? Я ведь не настолько наивна, чтобы думать, будто он узнает меня. И все же. Я должна хотя бы попытаться.
Я снова схватила волчок и, оттолкнувшись от земли, поднялась в воздух. Летела я долго, полностью отпустив свои мысли, слившись с ветром, позволив ему выдувать из моей головы все сомнения, все предостережения.
Нужное место я заприметила еще издали — две острые тонкие горные вершины, стоявшие близко друг к другу, были весьма примечательны. Еще несколько мгновений понадобилось, чтобы осмотреться и найти тех, кого я искала: обе черные твари все еще вели свой поединок. Уставшие, располосованные когтями, с рваными ранами от укусов, они снова кружили по своему рингу — слегка наклонной площадке над самым обрывом. Я незаметной тенью пробралась к почти отвесной каменной стене и притаилась между двумя камнями, следя за сражением.
Напрасно я надеялась, что сердце подскажет мне, кто из этих двух монстров — Лик. Они были похожи и по размеру, и по тому, как вели бой. Мне никак не удавалось понять. Пока они, в очередной раз сцепившись друг с другом, ни оказались совсем рядом со мной. Затаив дыхание и прижавшись плотнее к земле, чтобы не зацепило камнями, так и летящими в стороны, я смогла подробнее разглядеть соперников.
Глаза. Одинаково маленькие, глубоко посаженные у обоих ящеров, они все же отличались. Непроницаемо-черные у одной из зверюг и темно-синие, похожие на звездчатые сапфиры — у другой.
Сердце, и так колотящееся намного быстрее положенного, совершило совсем уж непозволительный кульбит и застряло где-то в горле.
Тем временем синеглазый ящер, собрав силы, как заправский борец исполнил бросок, откинувший соперника к самому краю обрыва. Тот лежал, не шевелясь. Или испустил дух, или находился без сознания. Победитель повернул в сторону побежденного шипастую голову и оскалился глумливо и недобро.
Я решила, что пора. И, раскрыв крылья, взлетела так, чтобы находиться на уровне его глаз.
«Лик! Я нашла тебя! Это я, Дея! — я кричала так громко, как только могла, — Вернись, вспомни меня, пожалуйста!
Ящер пару мгновений озадаченно меня разглядывал, а затем резким, сильным ударом когтистой лапы, швырнул меня на камни. Похожие на ножи когти в клочья изодрали крыло и зацепили тело.
От боли и я взвизгнула и, прижимая к себе искалеченную конечность принялась отползать подальше от медленно приближающегося ко мне зверя. Он же пригнул голову и втягивал ноздрями явно будоражащий его запах крови.
— Нет, пожалуйста! — плакала я в голос, хотя прекрасно осознавала бесполезность этих попыток.
Единственное, что пришло мне в голову— кое-как сесть и сменить ипостась. Стало холодно и снова больно — одна рука то ли вивихнута, то ли сломана — разбираться было некогда — по животу от глубоких царапин текли кровавые струйки..
— Лик, это же я, Дея! Ну!
Черная морда ящера замерла в нескольких сантиметрах от меня. Он чуть повернул голову, буравя меня своими звериными глазами цвета сумрачного неба. Я замерла, не дыша. Мне казалось, что в глубине из промелькнуло что-то… и сейчас… вот-вот от меня узнает. Не смотря на адскую боль и страх я попыталась улыбнуться.
Ящер издал весьма странный, мычаще-курлыкающий звук, а потом сгреб меня лапой в кулак. Так сильно, что я едва не заорала от боли. Он смотрел на меня, как смотрят малыши на новую игрушку: не знаешь, что они сделают в следующий момент — прижмут к сердцу или сломают. А потом развернулся и совсем несолидно подпрыгивая на одной лапе, расправил крылья, поднимаясь в воздух.
— Лик! Куда ты меня несешь? Мне больно! — пищала я, зажатая в черных звериных пальцах.
