— Что изъ этого? Почемъ же мы знаемъ, наконецъ, что кто не она украла алмазъ? Почемъ мы знаемъ, что она не могла умышленно выпачкать мой шлафрокъ въ краскѣ…?
Бетереджъ прервалъ мою рѣчь, положивъ мнѣ руку на плечо:
— Вы оправдаетесь, мистеръ Франклинъ, это не подлежитъ сомнѣнію. Но я надѣюсь, что вы оправдаетесь не этимъ способомъ. Просмотрите ея письмо. Во имя справедливости къ памяти этой дѣвушки, просмотрите ея письмо.
Искренность, съ которою онъ сказалъ это, подѣйствовала на меня, и подѣйствовала почти какъ выговоръ.
— Вы сами составите себѣ сужденіе о ея письмѣ, сказалъ я:- я прочту его вслухъ.
Я началъ и прочелъ слѣдующія отрока:
«Сэръ, я хочу кое-въ-чемъ признаться вамъ. Иное признаніе, несмотря на то что въ немъ заключается бездна горя, можно сдѣлать въ очень немногихъ словахъ. Мое признаніе можетъ быть сдѣлано въ трехъ словахъ: я люблю васъ.»
Письмо выпало у меня изъ рукъ. Я взглянулъ на Бетереджа.
— Ради Бога, проговорилъ я:- что это значитъ?
Онъ, казалось, уклонялся отъ отвѣта на этотъ вопросъ.
— Сегодня утромъ, сэръ, вы были наединѣ съ хромою Люси, сказалъ онъ: — не говорила ли она чего-нибудь о Розаннѣ Сперманъ?
— Они даже не упомянула имени Розанны Сперманъ.
— Возьмитесь опять за письмо, мистеръ Франклинъ. — Я вамъ прямо скажу, что мнѣ вовсе не по-сердцу огорчить васъ послѣ того, что вамъ пришлось уже вынести. Пусть она сама за себя говоритъ, сэръ. Да не забывайте своего грогу. Для вашей же пользы, не забывайте грогу.
Я продолжилъ чтеніе письма.
«Мнѣ было бы очень позорно сознаться, еслибъ я оставалась въ живыхъ въ то время, когда вы будете читать это. Но когда вы найдете это письмо, я буду мертва, и покину землю. Вотъ что придаетъ мнѣ смѣлости. Даже могилы не останется, чтобы напомнить обо мнѣ. Мнѣ можно говорить правду, когда зыбучіе пески готовы схоронить меня, послѣ того какъ напишутся эти слова.
«Кромѣ того, вы найдете въ моемъ тайникѣ вашъ шлафрокъ, запачканный краской, и пожелаете знать, какъ это случалось, что спрятала его именно я? И почему я ничего не говорила вамъ, пока жила на свѣтѣ? На это у меня только одно объясненіе. Всѣ эти странности происходили отъ того, что я насъ любила.
«Я не стану докучать вамъ разказомь о себѣ или о о моей жизни до того времени какъ вы пріѣхали въ домъ моей госпожи. Леди Вериндеръ взяла меня въ исправительномъ пріютѣ. Въ пріютъ я перешла изъ тюрьмы. Посадили меня въ тюрьму за то, что я была воровка. Воровала я, потому что мать моя бродила во улицамъ безъ пристанища, когда я была еще маленькою дѣвочкой. Уличною же бродягой мать моя стала вслѣдствіе того, что джентльменъ, бывшій моимъ отцомъ, бросилъ ее. Нѣтъ надобности распространяться о такой обыкновенной исторіи. Она и безъ того слишкомъ часто разказывается въ газетахъ.
«Леди Вериндеръ была очень добра ко мнѣ, и мистеръ Бетереджъ также былъ весьма добръ. Они двое, да еще надзирательница въ исправительномъ пріютѣ, вотъ единственные добрые люди, которыхъ я встрѣчала во всю свою жизнь.
«Я могла бы прожить на своемъ мѣстѣ — не счастливо, — но все-таки прожить, не будь вашего посѣщенія. Васъ я не упрекаю, сэръ. Это моя вина, вся вина моя. Помните ли то утро какъ вы, отыскивая мистера Бетереджа, вышли къ намъ изъ-за песчаныхъ холмовъ? Вы показались мнѣ сказочнымъ принцемъ. Вы были похожи на суженаго, который является ко мнѣ. Я еще не видывала человѣка, столь достойнаго обожанія. Что-то похожее на вкушеніе земнаго счастія, котораго я никогда еще не знавала, взыграло во мнѣ въ тотъ же мигъ, какъ я увидѣла васъ. Не смѣйтесь надъ этимъ, если въ силахъ. О, еслибъ я могла дать вамъ почувствовать, какъ это нешуточно во мнѣ!
«Я вернулась домой, написала въ своемъ рабочемъ ящичкѣ ваше имя вмѣстѣ съ моимъ и начертила подъ ними узелъ вѣрныхъ любовниковъ. Тутъ какой-то демонъ, нѣтъ, лучше сказать, какой-то добрый ангелъ, шепнулъ мнѣ: «поди, поглядись въ зеркало». Зеркало оказало мнѣ… все равно, что бы то ни было. Я была слишкомъ глупа, чтобы внять предостереженію. Я все больше и больше влюблялась въ васъ, точно леди равнаго съ вами званія, или первая изъ всѣхъ красавицъ, которыми вы любовались. Я старалась, — Боже мой, какъ старалась! — чтобъ вы взглянули на меня. Еслибы вы знали какъ я плакала по ночамъ съ горя и досады, что вы никогда не замѣчали меня, вы, быть-можетъ, пожалѣли бы обо мнѣ и хоть изрѣдка дарили бы меня взглядомъ, чтобъ я могла жить имъ.
«Пожалуй, то былъ бы не совсѣмъ добрый взглядъ, еслибы вы знали какъ я ненавидѣла миссъ Рахиль. Я, кажется, прежде васъ самихъ догадалась, что вы влюблены въ нее. Она подарила вамъ розы въ петлицу. Ахъ, мистеръ Франклинъ, вы носили мои розы чаще нежели вамъ или ей приходило это въ голову! Въ то время единственное утѣшеніе мое состояло въ томъ, чтобы тайно замѣнить въ вашемъ стаканѣ съ водой ея розу моею и потомъ выбросить ея розу.
«Будь она въ самомъ дѣлѣ такъ хороша, какъ вамъ казалось, я бы, пожалуй, спокойнѣе перенесла это. Нѣтъ, я, кажется, еще больше бы злилась на нее. Что, еслибъ одѣть миссъ Рахиль въ платье служанки, снявъ съ нея всѣ украшенія?… Не знаю что пользы въ томъ, что я вамъ пишу это. Нельзя отвергать, что она была дурно сложена; она была слишкомъ тонка. Но кто же знаетъ, что нравится инымъ людямъ? Вѣдь молодымъ леди позволительны такіе поступки, за которые служанка поплатилась бы своимъ мѣстомъ. Это не мое дѣло. Я знаю, что вы не станете читать мое письмо, если я буду продолжать такимъ образомъ. Но горько слышать, какъ миссъ Рахиль называютъ хорошенькою, когда знаешь, что вся суть въ ея нарядѣ и самоувѣренности.
«Постарайтесь не выходить изъ терпѣнія, сэръ. Я перейду какъ можно скорѣе къ тому времени, которое вѣрно заинтересуетъ васъ, ко времени пропажи алмаза. Но прежде у меня на умѣ сказать вамъ еще одну вещь.
«Жизнь моя не особенно тяготила меня въ то время какъ я была воровкой. И лишь послѣ того какъ въ исправительномъ пріютѣ научили меня сознавать свое паденіе и стараться исправиться, настали долгіе, томительные дни. Мной овладѣла мысль о будущности. Я почувствовала, какомъ страшнымъ упрекомъ были мнѣ эти честные люди, даже добрѣйшіе изъ честныхъ людей. Куда бы я на шла, что бы я ни дѣлала, съ какими бы лицами не встрѣчалась, чувство одиночества разрывало мнѣ сердце. Я знаю, что должна была поладить съ прочею прислугой на новомъ мѣстѣ. Но мнѣ почему-то не удалось подружиться съ ними. У нихъ былъ такой видъ (или это мнѣ казалось только), какъ будто она подозрѣвала чѣмъ я была прежде. Я не сожалѣю, далеко нѣтъ, что во мнѣ пробудили усилія исправиться, но право же, право, жизнь эта была томительна. Вы сначала промелькнули въ ней лучомъ солнца, но потомъ и вы измѣнили мнѣ. Я имѣла безуміе любить васъ и никогда не могла привлечь ваше вниманіе. Въ этомъ была бездна горя, истинно бездна горя.
«Теперь я перехожу къ тому, что хотѣла сказать вамъ. Въ тѣ дни скорби, я раза два или три, когда наступала моя очередь идти со двора, ходила на свое любимое мѣстечко, къ виду надъ зыбучими песками, а говорила про себя: «Кажется, здѣсь будетъ всему конецъ. Когда станетъ невыносимо, здѣсь будетъ всему конецъ.» Вы поймете, сэръ, что еще до вашего пріѣзда это мѣсто въ нѣкоторомъ родѣ околдовало меня. Мнѣ все казалось, что со мной что-то случится мы зыбучихъ пескахъ. Но я никогда не смотрѣла на нихъ какъ на средство раздѣлаться съ собой, пока не настало время, о которомъ я пишу теперь. Тутъ я подумала, что это мѣсто мигомъ положитъ конецъ всѣмъ моимъ огорченіямъ и скроетъ меня самое на вѣки.
«Вотъ все, что я хотѣла разказать вамъ о себѣ съ того утра, какъ я впервые увидала васъ, и до того утра, когда поднялась тревога во всемъ домѣ по случаю пропажи алмаза.
«Я была такъ раздражена глупою болтовней служанокъ, доискивавшихся на кого именно должно пасть первое подозрѣніе, и такъ сердита на васъ (ничего еще не зная въ то время) за ваши заботы о розыскѣ алмаза и за приглашеніе полицейскихъ, что держалась какъ можно дальше отъ всѣхъ до тѣхъ поръ, пока не пріѣхалъ къ вечеру чиновникъ изъ Фризингалла. Мистеръ Сигренъ, какъ вы можете припомнить, началъ съ того, что поставилъ караулъ у спалень служанокъ, и всѣ женщины въ бѣшенствѣ пошла за нимъ на верхъ, требуя, чтобъ онъ объяснилъ нанесенное имъ оскорбленіе. Я пошла вмѣстѣ со всѣми, потому что, еслибы поведеніе мое отличалось отъ прочихъ, такого сорта человѣкъ какъ мистеръ Сигревъ тотчасъ бы заподозрилъ меня. Мы нашли его въ комнатѣ миссъ Рахили. Онъ сказалъ намъ, что здѣсь не мѣсто кучѣ женщинъ, указалъ пятно на раскрашенной двери, говоря, что это дѣло нашихъ юбокъ, а отослалъ насъ обратно внизъ.
«Выйдя изъ комнаты миссъ Рахили, я пріостановилась на одной изъ площадокъ лѣстницы, чтобы посмотрѣть, ужь не мое липлатье какъ-нибудь запачкалось этою краской. Пенелопа Бетереджъ (единственная служанка, съ которою я была на дружеской ногѣ) шла мимо и замѣтила что я дѣлаю.
