«— Не безпокойтесь, Розанна, оказала она, — краска на двери у миссъ Рахили высохла уже нѣсколько часовъ тому назадъ. Еслибы мистеръ Сигревъ не поставилъ караула у нашихъ спалень, я бы ему то же сказала. Не знаю, какъ вамъ кажется, а меня еще во всю жизнь мою такъ не оскорбляли!
«Пенелопа была дѣвушка нрава горячаго. Я успокоила ее и обратилась къ сказанному ею насчетъ того, что краска ужъ нѣсколько часовъ какъ высохла.
«— Почемъ вы это знаете? спросила я.
«— Вѣдь я все вчерашнее утро пробыла съ мистеромъ Франклиномъ и миссъ Рахилью, сказала Пенелопа:- готовила имъ краски, пока они доканчивали дверь. Я слышала какъ миссъ Рахиль спросила: высохнетъ ли дверь къ вечеру во-время, чтобы гости могли взглянуть на нее. А мистеръ Франклинъ покачалъ головой и сказалъ, что она высохнетъ часовъ черезъ двѣнадцать, не раньше. Дѣло было послѣ закуски, пробило три часа, а они еще не кончили. Какъ по вашей ариѳметикѣ выходитъ, Розанна? По-моему, дверь высохла сегодня въ три часа утра.
«— Кто-нибудь изъ дамъ не ходилъ ли вчера вечеромъ взглянуть на нее? спросила я. — кажется, я слышала какъ миссъ Рахиль остерегала ихъ держаться подальше отъ двери.
«— Ни одна изъ дамъ не запачкалась, отвѣтила Пенелопа. — Я вчера уложила миссъ Рахиль въ постель въ двѣнадцать часовъ, осмотрѣла дверь, и никакой порчи на ней еще не было.
«— Не слѣдуетъ ли вамъ оказать это мистеру Сигреву, Пенелопа?
«— Я на за что въ свѣтѣ и словомъ не помогу мистеру Сигреву!
«Она взялась за свое дѣло, а я за свое. Мое дѣло, сэръ, состояло въ томъ, чтобъ оправить вашу постель и убрать комнату. То были мои счастливѣйшіе часы во весь день. Я всегда цѣловала подушку, на которой ночью покоилась ваша голова. Не знаю кто вамъ служилъ въ послѣдствіи, но платье ваше никогда не было такъ тщательно сложено, какъ я складывала его для васъ. Изъ всѣхъ мелочей вашего туалета ни на одной пятнышка не бывало. Вы никогда не замѣчали этого, такъ же какъ незамѣчали меня самое. Простите меня, я забываюсь. Поспѣшу продолжить.
«Ну, такъ я пошла въ то утро убирать вашу комнату. На постели валялся вашъ шлафрокъ, какъ вы его сбросили. Я подняла его, хотѣла сложить и вдругъ увидѣла, что онъ запачканъ въ краскѣ съ двери миссъ Рахили!
«Я такъ испугалась этого открытія, что выбѣжала вонъ со шлафрокомъ въ рукахъ, пробралась чрезъ заднюю лѣстницу и заперлась въ своей комнатѣ, чтобъ осмотрѣть его въ такомъ мѣстѣ, гдѣ никто не помѣшалъ бы мнѣ.
«Какъ только я пришла въ себя, мнѣ тотчасъ вспомнился разговоръ съ Пенелопой, и я оказала себѣ: «вотъ доказательство, что онъ былъ въ комнатѣ миссъ Рахили между прошлою полночью и тремя часами нынѣшняго утра!»
«Не стану разъяснять простыми словами, каково было первое подозрѣніе, промелькнувшее въ моемъ умѣ при этомъ открытіи. Вы только разсердились бы, а разсердясь, вы можете разорвать мое письмо и не дочитать его.
«Позвольте мнѣ ограничиться лишь слѣдующимъ. Обсудивъ, на сколько у меня хватило умѣнья, я поняла, что это невѣроятно, а я вамъ скажу почему именно. Еслибы вы были въ комнатѣ миссъ Рахили, въ такое время ночи, съ ея вѣдома (и еслибы вы неблагоразумно забыли остеречься отъ сырой двери), она бы напомнила вамъ, она бы не дозволила вамъ унести съ собой такую улику противъ нея, какова улика, на которую я смотрю теперь! Въ то же время сознаюсь, что я не была вполнѣ увѣрена въ ошибочности своихъ подозрѣній. Не забудьте, что я созналась въ ненависти къ миссъ Рахили. Припишите все это, если можете, небольшой долѣ той ненависти. Кончилось тѣмъ, что я рѣшилась удержать у себя шлафрокъ, выжидать и высматривать не пригодится ли онъ на что-нибудь. Помните, пожалуста, въ это время мнѣ еще и на мысль не приходило, что это вы украли алмазъ.»
Тутъ я вторично прервалъ чтеніе письма.
Лично меня касавшіеся отрывки признанія несчастной женщины я прочелъ съ неподдѣльнымъ изумленіемъ и, говоря по совѣсти, съ искреннею скорбію. Я сожалѣлъ, искренно сожалѣлъ, что такъ легкомысленно оскорбилъ ея память, не видавъ ни строчка ея письма. Но когда я дошелъ до вышеприведеннаго отрывка, сознаюсь, что въ умѣ моемъ все болѣе, и болѣе накоплялось горечи противъ Розанны Сперманъ, по мѣрѣ того какъ я продолжалъ чтеніе.
— Прочтите остальное про себя, сказалъ я, передавая письмо черезъ столъ Бетереджу. — если тамъ есть что-нибудь такое, что мнѣ слѣдуетъ знать, вы можете передавать мнѣ по мѣрѣ чтенія.
— Понимаю васъ, мистеръ Франклинъ, отвѣтилъ онъ, — съ вашей стороны это совершенно естественно, сэръ. Но, да проститъ вамъ Богъ! прибавилъ онъ, понизивъ голосъ:- оно не менѣе естественно и съ ея стороны.
Продолжаю списывать письмо съ оригинала, хранящагося у меня.
«Рѣшась удержать у себя шлафрокъ и посмотрѣть, какую пользу могу я извлечь изъ него въ будущемъ для своей любви или мести (право, не знаю чего именно), я должна была придумать какъ бы мнѣ удержать его, не рискуя тѣмъ что объ этомъ дознаются.
«Единственный способъ — сшить другой точно такой же шлафрокъ, прежде чѣмъ наступитъ суббота, въ которую явятся прачка съ ея счетомъ бѣлья по всему дому.
«Я не хотѣла откладывать до слѣдующаго дня (пятницы), боясь, чтобы не случалось чего-нибудь въ этотъ промежутокъ. Я рѣшилась сшить новый шлафрокъ въ тотъ же день (въ четвергъ), пока еще могла разчитывать на свободное время, если ловко распоряжусь своею игрой. Первымъ дѣломъ (послѣ того какъ я заперла шлафрокъ въ свой коммодъ) надо было вернуться къ вамъ въ спальню, не столько для уборки (это и Пенелопа сдѣлала бы за меня, еслибъ я попросила ее), сколько для того чтобы развѣдать, не запачкали ли вы своимъ шлафрокомъ постель или что-нибудь изъ комнатной меблировки.
«Я внимательно осмотрѣла все и, наконецъ, нашла нѣсколько чуть замѣтныхъ пятнышекъ краски на изнанкѣ вашей блузы, — не полотняной, которую вы обыкновенно носили въ лѣтнее время, но фланелевой блузы, также привезенной вами съ собою. Вы, должно-быть, озябли, расхаживая въ одномъ шлафрокѣ, и надѣли первое что нашли потеплѣе. Какъ бы то ни было, эти пятнышки чуть виднѣлись на изнанкѣ блузы. Я легко уничтожила ихъ, выщипавъ мякоть фланели. Послѣ этого единственною уликой противъ васъ оставалась та, которую я заперла къ себѣ въ коммодъ.
«Только-что я кончила уборку вашей комнаты, меня позвали къ мистеру Сигреву на допросъ, вмѣстѣ съ остальною прислугой. Затѣмъ обыскали всѣ ваши ящики. А затѣмъ послѣдовало самое чрезвычайное событіе въ тотъ день, — для меня, — послѣ того, какъ я нашла пятно на вашемъ шлафрокѣ. Произошло оно по случаю вторичнаго допроса Пенелопы Бетереджъ мистеромъ Сигревомъ.
«Пенелопа вернулась къ вамъ внѣ себя отъ бѣшенства на мистера Сигрева за его обращеніе съ ней. Онъ намекнулъ, какъ нельзя яснѣе, что подозрѣваетъ ее въ кражѣ. Всѣ мы равно удивились, услыхавъ это, и спрашивали: почему?
«— Потому что алмазъ былъ въ комнатѣ миссъ Рахили, отвѣтила Пенелопа, — и потому что я послѣднею вышла изъ этой комнаты прошлую ночь.
«Чуть ли не прежде чѣмъ слова эта вышла изъ устъ ея, я вспомнила, что другое лицо было въ этой комнатѣ позднѣе Пенелопы. Это лицо была вы. Голова у меня закружилась, а мысли страшно спутались. Между-тѣмъ, нѣчто шептало мнѣ, что пятно на вашемъ шлафрокѣ можетъ имѣть совершенно иное значеніе нежели то, какое я придавала ему до сихъ поръ. «Если подозрѣвать послѣдняго бывшаго въ комнатѣ», подумала я про себя: — «то воръ не Пенелопа, а мистеръ Франклинъ Блекъ!» Будь это другой джентльменъ, мнѣ кажется, я устыдилась бы подозрѣвать его въ кражѣ, еслибы такое подозрѣніе промелькнуло у меня въ умѣ.
«Но одна мысль, что вы унизились до одного уровня со мной, а что завладѣвъ вашимъ шлафрокомъ, я въ то же время завладѣла и средствами предохранить васъ отъ открытія, и позора на всю жизнь, — я говорю, сэръ, одна эта мысль подавала мнѣ такой поводъ надѣяться на вашу благосклонность, что я, можно сказать, зажмурясь перешла отъ подозрѣнія къ увѣренности. Я тутъ же порѣшила въ умѣ, что вы болѣе всѣхъ выказывали свои хлопоты о полиціи для того, чтобъ отвести намъ глаза, и что похищеніе алмаза не могло совершаться помимо вашихъ рукъ.
«Волненіе при этомъ новомъ открытіи, кажется, на время вскружило мнѣ голову; я почувствовала такое жгучее желаніе видѣть васъ, — попытать васъ словечкомъ или двумя насчетъ алмаза и такимъ образомъ заставить васъ посмотрѣть на меня, поговорить со мной, — что я убрала себѣ волосы, прихорошилась, какъ могла, и смѣло пошла въ библіотеку, гдѣ вы писали, какъ мнѣ было извѣстно.
«Вы оставили на верху одинъ изъ своихъ перстней, который послужилъ мнѣ наилучшимъ предлогомъ зайти къ вамъ, но если вы когда-нибудь любили, сэръ, вы поймете, какъ вся моя храбрость остыла, когда я вошла въ комнату и очутилась въ вашемъ присутствіи. И тутъ вы такъ холодно взглянули на меня, такъ равнодушно поблагодарили меня за найденное кольцо, что у меня задрожали колѣни, и я боялась упасть на полъ къ вашимъ ногамъ. Поблагодаривъ меня, вы снова, если припомните, стали писать. Я была такъ раздосадована подобнымъ обращеніемъ, что собралась съ духомъ, чтобы заговорить. «Странное дѣло этотъ алмазъ, сэръ», сказала я. А вы опять подняли глаза и сказала: «да, странное!» Вы отвѣчали вѣжливо (я не отвергаю этого); но все-таки соблюдала разстояніе, — жестокое разстояніе между нами. Такъ какъ я думала, что пропавшій алмазъ спрятавъ у насъ гдѣ-нибудь при себѣ, то холодность вашихъ отвѣтовъ до того раздражила меня, что я осмѣлилась, въ пылу минуты, намекнуть вамъ. Я сказала: «вѣдь имъ никогда не найдти алмаза, сэръ, не правда ли? Нѣтъ! Ни того кто его взялъ, — ужь я за это поручусь.» Я кивнула головой и улыбнулась вамъ, какъ бы говоря: знаю! На этотъ разъ вы взглянула на меня съ чѣмъ-то въ родѣ любопытства; а я почувствовала, что еще нѣсколько словъ съ вашей или съ моей стороны могутъ вызвать наружу всю истину. Но именно въ эту минуту все испортилъ мистеръ Бетереджъ, подойдя къ двери. Я узнала его походку и узнала также, что присутствіе мое въ библіотекѣ въ такое время дня противно его правиламъ, — ужь не говоря о присутствіи моемъ наединѣ съ вами. Я успѣла выйдти сама, прежде чѣмъ онъ могъ войдти и сказать мнѣ, чтобъ я шла. Я была сердита и ошиблась въ разчетахъ; но, несмотря на все это, еще не теряла надежды. Ледъ-то, понимаете ли, ужь тронулся между нами, а на слѣдующій разъ я надѣялась позаботиться о томъ, чтобы мистеръ Бетереджъ не подвертывался.
