Вообще-то, по моему скромному мнению, Мадарасп меня действительно вербовал в Добровольческую Освободительную Армию – вот и все «замыслы командования», ничего особенного. То есть выбалтывание данных о народонаселении Глагола являлось для Мадараспа и его начальства никак не самоцелью, но лишь приманкой, чтобы втянуть меня в их сомнительные игры. Сперва против манихеев, а там, глядишь, и против своих, русских.
А во время нашей прогулки с Мадараспом по Карнизу комендант лагеря майор Шапур скорее всего получил сообщение из генеральной комендатуры Глагола касательно того, что достигнуто соглашение об обмене военнопленных на высокопоставленных заотаров. После чего меня, как человека, которому рассказали что-то явно лишнее (чтоименно было лишним по мнению Шапура – вопрос отдельный), было решено в лагерь не возвращать и списать как «сбежавшего, пропавшего без вести».
Это обстоятельство, с моей точки зрения, придавало безапелляционным суждениям Индрика некоторое дополнительное измерение. Я хотел было о нем напомнить, но решил в их спор не встревать. Таким зубрам разведки и аналитики не хватало еще моего неуместного лейтенантского зудения по явно частному вопросу.
– Все равно не понимаю, чем мы рискуем! – не сдавался Колесников. – Если сами клоны столь страстно ненавидят манихеев, отчего мы должны щадить их, подводя под свою мягкотелость столько всяческих соображений? Не могу поверить в то, что вы, профессиональный психиатр, любите безумцев!
– Я жалею безумцев. И лишь в этом смысле люблю их. Вот чего я действительно не люблю, так это плясать под вражескую дудку. И совершать действия, которые заранее просчитаны противником.
– Вы всерьез полагаете, что Народный Диван «просчитал» появление здесь наших Х-крейсеров? Может, он и сами Х-крейсера просчитал? – со смешанной, презрительно-торжествующей интонацией поинтересовался генерал-майор.
– Я полагаю, что Народный Диван приложил ряд значительных усилий для того, чтобы мы поверили в мощь манихеев и прониклись ею. Чтобы мы начали воспринимать манихеев как некую обособленную злую силу, третью силу, если угодно, в войне между нами и Конкордией. Да, это всего лишь версия. Но у меня в запасе еще немало аргументов в ее пользу! Возьмем, например, тот факт, что при всей вредоносности данной секты сама Конкордия не нашла возможным применить против еретиков оружие массового поражения – а ведь никто даже не узнал бы! Вместо этого Народный Диван предпочитал годами гноить тут отличных боевых офицеров, подобных Фервану Мадараспу. Калечить их психику… Рисковать их жизнями… Только, умоляю, не повторяйте вслед за Дастуром и Рассамом красивые слова о любви конкордианцев к знанию, которое-де мешает им выжечь каленым железом обиталище Вохура. Они лишь вторят официальной доктрине – как и положено правоверным зороастрийцам и вдобавок ученым. По большому счету, я не вижу никакой связи между манихейством и обогащением фонда научных разработок. И вот почему. Это конкордианские ученые сбегали в манихеи. А вот манихеи назад, в конкордианскую науку, вовсе не рвались! Я задавал Дастуру вопрос о перебежчиках оттуда. Он ответил мне: ни одного случая не зафиксировано! Каким же образом прирастает конкордианское знание от факта существования манихеев? Разве манихеи делятся с клонами своими открытиями, добытыми среди аномалий? Ничего подобного!
Чувствовалось, что аргументы Индрика проняли-таки Демьяна Феофановича. Он немного успокоился, возвратился за столик и даже взялся допивать остывший зеленый чай, забытый в пылу спора. Его крупное лицо выражало бурную работу мысли.
Наконец Колесников прочистил горло и усталым голосом спросил:
– Но что изменится, если мы все-таки уничтожим манихеев? Так, на всякий случай уничтожим? Я понимаю, к чему вы ведете! Ведь я не какой-нибудь упрямый дундук, хотя, наверное, иногда и произвожу такое впечатление… Если, допустим, Конкордия лишь списывает на манихеев свои операции с применением неконвенционального оружия, а ведь вы к этому ведете, разве мы проиграем, если уничтожим их? Напротив! Народному Дивану не на кого будет кивать. Фактически этим жестом мы недвусмысленно заявим Конкордии: «С сегодняшнего дня отвечайте за свои ядерные выверты сами!»
– Нечто существенное все-таки изменится. И притом – в худшую сторону, – сказал Индрик спокойно и, как мне показалось, немного печально. – Если мы ликвидируем Вохура, мы так и не сможем узнать ту часть правды, монополией на которую обладают лишь манихеи. Ибо нам не от кого будет ее узнать. Такой исход дела должен устраивать Народный Диван в большей степени, нежели тот, при котором мы сможем наладить с манихеями подобие диалога.
– Диалога? – Все вытаращились на Индрика.
– Именно так. Диалога.
– Но каким образом вы намерены этот диалог осуществлять? Разве у нас есть связь с ними?
– Диалог будем осуществлять так, как осуществляли его хомо сапиенсы на протяжении тысяч лет человеческой истории. То есть лично.
– ?
– Я отправлюсь к Вохуру. И поговорю с ним.
– Отправитесь? Но как?! Вы хоть представляете себе задачу? От Колодца Отверженных нас отделяет шестьсот километров. По горизонтали. Но это чепуха по сравнению с главным: Колодец Отверженных скрыт от нас двухкилометровой толщей воды и несколькими километрами базальтовой плиты. У вас есть сведения о том, как Колодец Отверженных сообщается с дном Котла?
– Если не брать в расчет странное геологическое образование, отмеченное на конкордианских картах как Водопад-Минус, – нет.
– Ну вот видите! Значит, придется разыскать путь, по которому манихеи перемещаются вверх-вниз! И научиться им пользоваться! Даже при самом удачном стечении обстоятельств такое «хождение в манихеи» займет неделю! Я уже не говорю о множестве опасностей…
– Я отправлюсь в Колодец Отверженных на Х-крейсере. Мы материализуемся прямо в подземной каверне. Физически это возможно. И, если верны данные академика Двинского относительно динамики всплытия Х-крейсеров в газовых средах, почти безопасно!
– А вот это, дорогой Иван Денисович, только через мой труп! – Колесников темпераментно пригрозил Индрику пальцем.
– На вашем месте я бы подумал, прежде чем прибегать к аргументам в духе моей бывшей тещи, – сказал Индрик равнодушно.
– Бог ты мой! – Колесников взвился, как ужаленный. – Жертвовать Х-крейсером ради… ради того, чтобы пообщаться с какими-то ополоумевшими фанатиками! Нет, я не могу взять на себя такую ответственность! Вы в состоянии… хотя бы понять меня? Да Долинцев никогда не позволит этого! А Председатель…
– Я лично поговорю с Растовым, – перебил его Индрик. – А потом передам трубку вам. Такой вариант вас устроит?
Упоминание фамилии Председателя Совета Обороны подействовало на Колесникова магически. Да и на всех нас тоже. Наверное, все дело в проклятой ответственности. Гораздо легче, когда есть на кого ее спихнуть.
– Воля ваша, товарищи… Но мое мнение… Мое мнение – резко отрицательное! Рисковать жизнями людей, угробить новейший корабль… Ведь после материализации в недрах этой проклятой планеты назад его никак не отправишь! Все это как-то совершенно невероятно! Неправильно! Вот спросите хоть у отца Василия, какого он мнения? – Колесников всем своим дюжим корпусом оборотился к батюшке, будто тот был его последней надеждой. – Вот скажите, отче, стоят ли безбожные манихеи такой чести? Наших жизней, Х-крейсера?
– В Евангелии от Луки сказано: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо». Глава шестая, стих двадцать шестой, – начал отец Василий, поглаживая свою жиденькую бородку. – Это место следует понимать в том смысле, что мнение большинства, если это действительно мнение подавляющего большинства, в несколько крат чаще, нежели иные мнения, бывает далеким от истины. Опыт Церкви свидетельствует: даже о Господе нашем многие говорили плохо.
– Но, простите, какое отношение к нашему Господу имеют манихеи? Которые в него даже не верят? – поинтересовался обманутый в лучших ожиданиях Колесников.
– Я не напрасно вспомнил об апостоле Луке и мнении большинства. За тот, уже достаточно продолжительный срок, что ваш покорный слуга пытается осмыслить порученную ему тему, он ни единожды не слыхивал о манихеях доброго слова. О манихеях говорят либо дурно, либо скверно. И фанатики они, и разбойники, и лиходеи, и безбожники, и лжецы, и убивцы. Напрасные люди! Нечестивцы! Все гнушаются ими, высмеивают их ядовито, люто ненавидят их. Манихеи – суть враги рода человеческого, самого диавола сыновья. А между тем мнение большинства не означает истины. Стало быть, когда все твердят, что манихеи плохи, значит, возможно, они не столь плохи? Не в смысле даже, что они добры и приветливы. Но, может, не столь уж злы, как о том толкуют? Быть может, мы еще успеем спасти заблудшие души и отвратить их от большого греха? Если всё, чем мы рискуем, это бездушная махина – я имею в виду, конечно, ваш крейсер, – то рискнуть этим следует. Вот вы, Демьян Феофанович, изволили заметить, что манихеи, дескать, не люди. Между тем, с точки зрения богословского человековедения, сие совершеннейшая нелепица…
