Пришлось Эстерсону с Оберучевым поскрести по сусекам профессиональной памяти, произвести расчеты и предпринять ряд экспериментов с небольшими подрывными зарядами.
Результаты их не обнадежили. Во-первых, при подрыве таких массивов льда была опасность «затекания» ударной волны в туннель и повреждения свежесобранных «Дюрандалей».
Во-вторых – и это важнее, – взрывные работы не решали проблемы полностью. Они лишь позволяли получить гигантский курган из колотого льда вместо нескольких монолитов. После чего требовался аврал, этакое всеобщее «эй, ухнем», дабы эти глыбы растащить в стороны и сбросить в воду.
А на это все наслаивалось «в-третьих»: серия взрывов породит тектонические волны, которые могут привлечь внимание инопланетян. И это в то самое время, когда «Дюрандали» остаются закупоренными в туннеле колотым льдом, а вся честная компания занята на его расчистке.
Хуже не придумаешь.
Полине самой в это не верилось, но дерзкий и остроумный план, который в итоге и был принят, предложила она!
Когда Эстерсон сообщил Полине, что они с Оберучевым зашли в тупик и уже всерьез обсуждают ребяческую затею с плавлением льда при помощи теплоты, отводимой от реактора атомной субмарины, она сказала:
– Роло, я, наверное, глупая женщина, но… Но как ты думаешь, а если найти на леднике подходящую трещину и взорвать в ней мину. Что тогда получится? Гигантская глыба заскользит вниз, наберет скорость и врежется в тот завал внизу! Да она его просто вышибет в море и сама в море свалится!
– Хм… Гениально… Очень красиво… Надо посчитать-подумать… Слушай, как ты до такого дошла?
– А я когда еще первый раз на ледник взглянула, подумала, что если от него новый айсберг отколется, то перебьет все вдребезги.
– Ты мой гений! Данко Липич прикладной гляциологии!
– Липич, Липич. Но, – Полина требовательно поглядела на конструктора, – пообещай мне, что ни один пингвин от взрывов не пострадает.
– Я обещаю, – торопливо закивал Эстерсон, но тут же испугался собственной покладистости: – Но как?! Как этих пингвинов прогнать? Они такие любопытные! И ничего не боятся! Вчера один тихонько подошел к технику Савелову и утащил у него прямо из-под руки электроотвертку! А еще был случай – они пытались клювами открыть дейтериевый баллон! Еле отогнали! Так это пингвины на чужой территории, в туннеле! А как их колонию отогнать дальше по фиорду – ума не приложу.
– Вот и придумай: как. Я тебе про ледник идею подарила, мыслительную энергию сэкономила. А ты на сэкономленных мыслительных усилиях реши проблему с пингвинами.
– Хорошо. Вот тебе решение. Ты биолог? Биолог. Вспомни или установи экспериментальным путем, какие стойкие запахи для пингвинов особо неприятны. Составь список таких дурнопахнущих веществ. А я прикину, какие из этих веществ мы можем получить в достаточных количествах.
– В итоге думать должна все равно я, – сварливо заметила Полина.
– Душа моя, я по восемнадцать часов в день о чем-то думаю! Два часа назад я думал, опасно или нет проверять работу обзорного радара, когда «Дюрандаль» стоит в туннеле! Час назад – как на основании изолирующих противогазов с подводных лодок сделать импровизированные дыхательные маски для пилотов! Через минуту сяду переписывать формуляр предполетного обслуживания, подгонять его к этим варварским условиям!
– И дневник ты совсем забросил…
– Разумеется, забросил! Какой тут дневник, когда полковник Святцев меня расстрелять пообещал!
– Он пошутил. У него и права нет тебя расстреливать. Ты же гражданское лицо, вдобавок – из другой директории.
Эстерсон перевел дух.
– Да знаю я, знаю, – сказал он уже спокойнее. – Не в Святцеве дело, конечно. Но представь себе… Изо дня в день все смотрят на меня с немым вопросом: «Сможем ли?» А я не знаю, сможем или нет. Я даже не до конца понимаю, зачем им нужны эти «Дюрандали». Чтобы дать инопланетянам один-единственный бой и героически погибнуть? Или что? Я не вижу перспектив, Полина… Единственное, что я вижу, что я понимаю и чувствую каждую минуту, – это безотчетную веру твоих соотечественников в мой «Дюрандаль». И я, если хочешь знать, боюсь. Если они не взлетят – самый последний матрос из хозяйственной части «Ивана Калиты» будет смотреть на меня с презрением. Он будет думать: «Нет, это не Эстерсон, это самозванец… Зачем мы ему поверили?!» Но если «Дюрандали» все-таки взлетят и пришельцы их перебьют в считанные минуты – что тогда?
– Что? – хмурясь, спросила Полина.
– Тогда еще хуже. «Ха! Да этот Эстерсон недоучка и бездарь! Нашему флоту обещали чудо-оружие, а вместо него мы получили летающий гроб. Между клонским „Абзу“ и нашим красавцем разница только в цене! Зато десятикратная!» Я не говорю уже о том, что погибнут люди…
– Бедный мой Роло. – Полина привлекла конструктора к себе, обняла, запустила пальцы в его шевелюру. – Бедный… Все образуется…
02.25.
Вспыхнули мощные прожекторы.
Захлопали петарды. По фиорду раскатилось звонкое эхо.
Колония пингвинов проснулась и начала метаться по своей стоянке, оглашая фиорд паническим гоготом.
Прожекторы были установлены таким образом, чтобы столбы света легли от опасной зоны вокруг ледяного завала в сторону далекой чистой воды. Петарды тоже разложили с умыслом: сперва взрывались те, которые были ближе всего к прожекторам, а потом цепочки взрывов распространялись в сторону пингвиньей колонии.
С того места, где стояли Полина, Эстерсон и офицеры, пингвины видны не были. За ними должен был наблюдать в бинокли контрольный пост на другом берегу фиорда.
В 02.28 начальник поста связался с Оберучевым. Тот, посмеиваясь, сообщил Полине, что, по словам мичмана Коровина, пингвинов «всех до одного смело в воду».
– И что они делают в воде? – тревожно спросила Полина.
– Что-что… Улепетывают во все лопатки! Со скоростью торпеды! – засмеялся Оберучев. – Все сработало!
– Ну слава Богу. Очень надеюсь, что наши пернатые друзья отделаются легким нервным расстройством, – сказал Эстерсон.
– Вы с Полиной молодцы, – сказал Оберучев с необычной, невоенной интонацией легкой недоговоренности, которую конструктор понял для себя так: «…Но очень хотелось бы, чтобы вы, Роланд, оказались молодцом в главном». – А теперь – прошу в укрытие! Не забываем о наушниках!
Все забрались в бункер.
Внешне бункер походил на эскимосское иглу. Он был обложен тесаными ледяными блоками, засыпан снегом и облит водой для цементировки. Внутри же стояли два гофрированных контейнера от «Дюрандалей», в стенках которых были грубо прорезаны двери.
Имелась также длинная узкая амбразура, но ее по настоянию конструктора закрыли металлическими листами.
– Ну теперь-то закурить можно? – спросил Эстерсон.
– Курите, – нехотя согласился некурящий Оберучев и, взяв трубку полевого телефона, сказал одно слово: «Давай».
Часы показывали 02.30.
Взрывы все присутствующие, не сговариваясь, считали вслух, хором, как публика на праздничном салюте.
– Один!
– Два!
– Три!
В фиорде рокочут отзвуки, в бункере – молчание. Только слышны приглушенные удары и всплески – падают поднятые в воздух обломки.
Первая серия взрывов была направлена на то, чтобы частично разметать, а главное, раздробить на более легкие части ледовый завал. Иначе, как показывали расчеты Эстерсона, главное изобретение Полины – массивный кус, отколотый от ледника – не сможет смести завал прочь.
– Что-то я не понял… Где остальные взрывы?! – спросил наконец инженер-лейтенант Юдинов, заместитель Оберучева.
– Да уже все шесть были! Они попарно сливались! – пояснил Эстерсон, хотя сам уверен в этом до конца не был. «Неужели что-то со взрывателями? Или с взрывчаткой? Ой не хотелось бы…»
Оберучев поднес к уху трубку, выслушал доклад контрольного поста. В его сосредоточенном до угрюмости лице проступило облегчение.
– Спасибо… В таком случае даю разрешение. Взрывайте ледник!
Твердь под ногами качнулась. Спустя несколько секунд до бункера долетел оглушительный хлопок, а затем послышался тарахтящий рокот, как будто несся по железному желобу набитый булыжниками бобслейный болид.
Звонкий хруст – и громовой мажорный аккорд: в воду фиорда врезался их ледниковый таран!
«Да пингвины, если бы мы их заранее не распугали, – ухмыльнулся Эстерсон, – окочурились бы от одного только акустического удара… Бедолаги! Наверное, никогда больше на эту стоянку не вернутся…»
Только теперь до бункера долетели глыбы, выстреленные в небо первой серией взрывов. Некоторые из них били в ледяную облицовку бункера с увесистой мощью пушечных ядер.
Юдинов, которому по молодости перестраховка с бункером казалась воспаленным бредом гражданского мозга, посмотрел на конструктора с уважением.
«А ты думал! Взрывчатки нахимичили с запасом, от души». – Эстерсон мысленно похлопал Юдинова по плечу.
