на руках и на ногах. Вдобавок и рот зажат». «Расстрел и Сибирь – вот что дают нам теперь», – замечали из толпы. «Свободы, свободы!» – вот единодушное требование собравшихся. В заключение были приняты резолюции, подчеркивающие сильное угнетение и закрепощение рабочих. Решено послать эти резолюции Чхеидзе. Выбрана комиссия для организации предвыборной кампании. Из высказываний ораторов я узнал, что рабочие в комитеты не пойдут. Я свою позицию выяснил окончательно и всецело присоединяюсь к позиции большинства. Впечатления сильные.
В. А. Теляковский, 7 марта
Сегодня весь Петроград занят разговорами по поводу статьи в «Биржевых ведомостях», где, между прочим, помещен разговор бывшего министра внутренних дел Хвостова с его бывшим товарищем Белецким. Рассказывал Белецкий, почему он покинул пост и как Хвостов через некого Ржевского организовал предполагаемое убийство Распутина, для чего Ржевский был тайно послан Хвостовым в Швецию. Много рассказов мы слышали, но подобного циничного разоблачения высших правительственных чиновников, обвиняемых в самых ужасных преступлениях, ничего подобного никогда еще в печати не было. Такие статьи, да еще товарища министра, назначенного генерал-губернатором в Иркутск, показывают, до чего дошло современное состояние царских слуг, совершенно забывших, что у нас теперь война с Германией. На днях в Думе было секретное заседание, в котором военный министр доложил, что в результате забастовки рабочих мы не доделали 400 орудий. Забастовками, говорят, руководит Митька Рубинштейн на немецкие деньги!!! Бедная Россия.
Николай II, 7 марта
Два дня тому назад началось наше наступление на правом фланге Западного фронта, оно развивается медленно, с большими потерями. Господи, помоги и благослови наши доблестные войска! Все утро сидел в штабе. Погулял по Бобруйскому шоссе.
После чая занимался. Вечером поиграл в домино.
В. П. Кравков, 8–9 марта
По денной сводке данных – ничего утешительного для нас не вышло, а людей положили много. О времени нашего наступления немцы были, по словам пленных, заранее осведомлены; удержать нам захваченных было двух линий окопов не удалось по обычной истории – отсутствию поддержки взаимной, по запозданию резерва и прочей российской растяпости. <…>
На позициях затишье. Кажется, что и стихии нам не благоприятствуют, так как расчет нами делался на наступившее тепло. Даже из санитарного отдела по бюрократическому предвидению пришла телеграмма: «Прекратить срочные донесения о случаях обморожения».
А. Е. Снесарев, и марта
Вчера получил выводы графа (Ф. А. Келлера – прим. авт.),
1). Крайняя недобросовестность и часто лживость донесений и докладов о течении, успехах и неудачах боев.
2). Стремление начальников сложить всю ответственность на подчиненных, доходящее до того, что даже в бою они не приказывают, а советуют.
3). Малое знакомство начальников с той местностью, на которой действуют вверенные им войска и с которой они знакомы только по карте.
4). Отдаленность местопребывания начальников во время боя от места самого боя, причем не может быть ни личного наблюдения, ни личного своевременного руководства.
5). Боязнь начальников как младших, так и старших, взять на себя ответственность и испрашивание указаний и разрешений по телефону даже во время самого боя и в минуты, не допускающие промедления.
6). Взгляд на резерв не как на средство для своевременной поддержки удара и развития успеха, а исключительно как на средство парализовать заранее предполагаемый неуспех.
7). Введение в бой мелких частей и полное бездействие крупных резервов, что приводит к поражению частей, ведущих бой, на глазах неиспользованных резервов и не позволяет развить успех.
8). Неправильное понимание закрепляться на захваченных рубежах, что приводит к остановке прорвавшихся частей, охлаждению их пыла и вызывает перерыв боя, дающий противнику возможность оправиться и парализовать наш успех.
9). Полное отсутствие творчества и шаблонное, не сообразованное ни с местностью, ни с обстоятельствами, ведение боя при исполнении разных задач.
10). Неумение использовать и организовать крупные артиллерийские группы и согласовать артиллерийский огонь с действиями пехоты.
11). Полное нежелание начальствующих лиц считаться с физическими силами и с моральным состоянием вверенных им частей…
Под чем бы я не мог подписаться?
И. С. Ильин, 11 марта
Не дают житья аэропланы. Повадились ежедневно летать целыми эскадрильями, сбрасывая массу бомб – очевидно, решили разрушить станцию. Должен сказать, что это самое неприятное ощущение, которое я когда-либо испытывал. Только начинает светать – слышится густое жужжание где-то высоко в небе. Все, разумеется, поспешно вскакивают. Потом над нами появляются десять-пятнадцать аэропланов в «гусином» строе, то есть треугольником, очень красиво, надо сказать. Затем раздается резкий свист и грохают разрывы бомб.
Они падают со всех сторон, и близко, и далеко, и нет никакой возможности от них скрыться. <…> Вообще же каждый раз начинается с паники и беготни и криков: «Аэропланы! Аэропланы!» Наши батареи открывают огонь. Очень красиво, когда все небо покрывается белыми барашками и кольцами дымков, словно от гигантской папиросы. Но вся стрельба совершенно безрезультатна, и пока что ни разу не было попадания.
М. К. Лемке, 13–14 марта
Сколько фальши и трусости в депешах царя! Он ни в грош не ставит всю эту работу (т. е. деятельность Земского и Городского союзов по организации помощи российской армии – прим. авт.).
– Ваше величество, не прикажите ли своевременно приветствовать оба съезда (Земского и Городского союзов – прим. авт.)? – спросил Алексеев на докладе.
– Стоит ли? – ответил Николай. – Вся эта работа – систематический подкоп под меня и под все мое управление. Я очень хорошо понимаю их штуки… Арестовать бы их всех вместо благодарности.
– Но, ваше величество…
– Ну, хорошо, хорошо, пошлите им. Придет время, тогда с ними сочтемся… <…>
Сегодня за завтраком царь огорошил Шуваева словами: «Сегодня я вижу вас у себя уже как военного министра»… Все стали передавать это друг другу, и скоро все протягивали Шуваеву свои стопки, желая ему здоровья… Никто не ожидал ничего подобного. <…> Причина ухода Поливанова родилась в день назначения его на должность военного министра – царь не мог спокойно принять этого своего шага, сделанного как уступка Государственной Думе по политическим соображениями. Такие министры у нас не терпятся долго.
Главные же поводы ухода Поливанова выясняются так: во-первых, он заявил в закрытом думском заседании о Путиловском заводе, что принять целесообразные и действительные меры для ликвидации осложнений с рабочими он лишен был возможности по своему бессилию в вопросах, соприкасающихся с общей политикой; и, во-вторых, Штюрмер указал царю, что Поливанов представил материалы по этому вопросу членам оппозиции в Думе, и потому им удалось сделать свои возражения содержательными и обоснованными.
