Полуобернувшись, Фафхрд серьезно шепнул:
— Согласись, Мышелов, здесь есть какое-то колдовство!
И Мышелов подумал, что более неуместного замечания ему еще не приходилось слышать. Он совсем приуныл. О детских жалостливых просьбах к Фафхрду нечего было и думать — он знал, что остановить приятеля можно только дракой, а потасовка, когда кто-нибудь из них непременно врежется в водяную стенку туннеля, была ему явно не по вкусу. Конечно же, сам он всегда мог повернуть назад, но…
Монотонно хлюпая ногами по илу, Мышелов еще более расстроился, когда подумал о тяжести нависшей над головой воды. Он ступал, будто вес всех кораблей на земле навалился ему на спину. Воображению его рисовалось, как внезапно обрушивается этот туннель. Он вобрал голову в плечи, ему хотелось рухнуть на колени и, обхватив голову руками, ожидать ужасного конца.
Море впереди слегка побелело, и Мышелов понял, что подводный туннель приближается к кремовому занавесу скал, на который они с Фафхрдом взбирались накануне. Воспоминание об этом слегка подбодрило его, быть может, потому, что совпадало направление пути — в обоих случаях им следовало подниматься.
Подъем был сложен, хотя бледные скалы были прочны и надежны, но опор для ног и карнизов было немного, и им то и дело приходилось пользоваться веревкой и загонять в стену крючья там, где не было другой опоры, но они так надеялись отыскать наверху воду и дичь — в такой дали они находились от Ул-Храспа с его охотниками. Наконец, задыхаясь, они добрались до вершины, мышцы ныли, оба уже готовы были броситься на землю, чтобы отдохнуть, оглядывая травянистый ландшафт, усеянный чахлыми деревцами, характерными для этого уединеннейшего из полуостровов, простиравшегося на юго-восток между Внешним и Внутренним морями.
Но они обнаружили… ничто, хуже чем ничто, если такое возможно. Вожделенная вершина оказалась скалистым гребнем по большей части не шире трех футов, а иногда и уже. С другой стороны скала уходила вниз еще более круто, на самом деле она даже была глубоко подрезана снизу, почти с середины, и от подножия головокружительного обрыва к горизонту простиралась мешанина скал, пены и волн.
Так они обнаружили, что, распростершись, жмутся к скалам горной преграды, тонкой полоской, ленточкой, отделявшей Внутреннее Море от того, что, как они поняли, следовало считать Внешним Морем, проевшим себе дорогу через полуостров, но еще не до конца. Насколько хватал глаз, и по одну и по другую сторону все было одинаково, хотя, по мнению Мышелова, хребет утолщался в направлении на Ул-Храсп.
От удивления Фафхрд расхохотался, приступы хохота этого великана заставили Мышелова ругнуться про себя из опасения, что производимое голосом сотрясение может выбросить их из острой, как лезвие ножа, седловины, в которой они находились. И в самом деле он настолько разгневался на неуместный хохот, что просто вскочил и в ярости запрыгал на узкой каменной ленте, вспоминая тем временем слова Шилбы: “Человек, сознает он это или нет, всегда балансирует меж двух пропастей на тонком канате, у которого нет ни конца, ни начала”.
Выразив таким образом каждый на собственный лад потрясение и ужас, они уже осмысленней вгляделись в пенистое море внизу.
Прибой и множество выступающих скал свидетельствовали о небольших глубинах, Фафхрд даже предположил, что при низких приливах дно обнажается. Его знание лунных фаз говорило ему, что в этой части света в эту пору приливы высокие. Среди скал особенно выделялась одна, будто толстый столб высилась она в двух полетах стрелы от скального барьера и была высотой с четырехэтажный дом. По спирали ее охватывали карнизы, казавшиеся, по крайней мере отчасти, делом рук человека. В расширявшемся основании в пене мелькал странный, обрамленный водорослями прямоугольник, пересеченный крестом, более всего напоминавший большую прочную дверь… хотя куда могла вести такая дверь и кто мог ею пользоваться было трудно и предположить.
Потом, поскольку ни на этот вопрос, ни на другие ответа не было, а дичи и пресной воды на узкой каменистой полоске тоже не приходилось искать, они вернулись назад к Внутреннему Морю и к “Черному кладоискателю”, хотя теперь крючья в скалу загоняли не без трепета — как бы не завалить и не обрушить всю стену…
— Смотри, скалы! — Предупреждающий крик Фафхрда вывел Мышелова из задумчивости, и в мгновение ока он спустился с кремового гребня скалы к ее источенному волнами подводному подножию.
Прямо перед ними из серого водяного потолка туннеля необъяснимо торчали три массивных каменных выступа. Поежившись, Мышелов проскользнул за них, как, должно быть, и Фафхрд, но тут же заметил, что каменные выступы отовсюду стискивают туннель… Он и в самом деле стал теперь иным: не узким ходом в воде с илистым полом, а каменистым, уходящим в прочные скалы. Светлое пятно воды таяло позади, но естественное свечение подводной жизни в этой морской пещере почти заменяло свет дальнего солнца, ясно очерчивая каменистый пол, на котором тут и там яркими красками пестрели полосы, огоньки, усики и кольца вокруг глаз на разных задыхающихся рыбинах и ползучих тварях.
Мышелов понимал, что теперь они, быть может, проходят под ширмой-скалой, на которую вчера поднимались, и что туннель уводит их в покрытое бурунами Внешнее Море. Здесь не ощущалось ни давящей тяжести волн, ни магии, которой так и сочились стенки водяного хода. И все же мысль о том, что оставшийся сзади колодец, воздушный шатер или туннель может обрушиться и поглотить их, не отступала. Но там, под многофутовым водяным сводом, он хотя бы мог надеяться, что, устремившись к поверхности, донырнет до нее, даже увлекая за собой громоздкого друга. Здесь же их положение оказывалось безнадежным.
Туннель, правда, стал уходить вверх, но не столь круто и быстро, чтобы Мышелов мог чувствовать себя спокойным. Более того, судя по всему, выйти на поверхность он мог лишь среди хаоса скал и пены, который они вчера созерцали сверху. Воистину, казалось Мышелову, выбирать им уже не из чего. Уныние и обреченность овладели им с новой силой, пожалуй, близкой к отчаянию, но и желание стряхнуть с себя эти чувства было не меньшим, и он стал представлять себе веселейшую таверну из всех, которые он знал в Ланхмаре, — большой серый погреб, залитый светом факелов, где лилось и пенилось вино, стучали кружки, звенели монеты, ревели громкие голоса, клубился дым коромыслом, обнаженные девицы извивались в сладострастных танцах.
— О, Мышелов…!
Глубокий, исполненный чувства шепот Фафхрда и вдруг упершаяся в грудь рука остановили Мышелова. И Серый даже не понял, вернулся ли его дух обратно на дно Внешнего Моря или же просто его уводящее от действительности воображение претерпело фантастическое изменение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
