чтобы они работали на волоках, а в Тархан-городце собирают для них мыто со всех проезжающих. И они же, эти русы, уговорили идти с ними вятичей с Оки. Там собрали ратников. У вятичей есть свой воевода, Санар не помнит его имени, но сам хакан-бек прислал ему шлем, меч и доспех.
– Где все они сейчас?
– Идут по Угре. Отдельные отряды рассылают по притокам, потому что в одном месте все войско не прокормить.
– И чего они хотят? Разграбить все селения по Угре?
Родульв задал вопрос, выслушал ответ и нахмурился.
– Он говорит, что они собираются разграбить сам Сюрнес.
В обчине поднялся гул. Такого люди Улава не ждали – их земли были далеко даже от самого западного края хазарских владений.
– Ни тролля себе!
– А ожерелье Фрейи они не хотят?
– Или молот Тора… в задницу.
Кожан фыркнул от смеха, но зажал себе рот.
– А про этих людей не скажешь, что они ставят себе маленькие цели! – усмехнулся Улав конунг. – Но почему же Сюрнес? Ведь не у нас живет тот человек-гора, и с хаканом мы не ссорились.
– Он говорит, им сказал Азар-тархан, что все русы, не признающие над собой власть хакана, должны быть уничтожены.
– Вот как! – сквозь возмущенный гул воскликнул Улав конунг. – Каковы же их силы для такого значительного предприятия?
О силах Санар точного представления не имел и в этом клялся, повторяя «Бир Тэнгри». Он только знал, что Илехмет-бий, их степной князь, отрядил в этот поход род Чараш-бия, а в нем около сотни воинов-огланов. Думает, что у русов с Упы и у их друзей-вятичей будет еще несколько сотен. О численности дружины самого Азара он не знал, но слышал, что тот подойдет чуть позже и приведет еще вятичей с Дона.
– И еще он говорит, что если вы больше ни о чем не хотите его спросить, то он уверен, что его отец, Хаснар-баши, даст за него выкуп конями и баранами, – добавил Родульв.
– Пусть торгуется с моим сыном, – Улав показал себе за спину, где стоял Кожан. – Его дружина захватила пленников, им принадлежит право решать их участь. Переведи ему.
Выслушав перевод, Санар воззрился на Кожана с новым уважением. До этого он видел в пленивших его лишь каких-то лесных оборванцев, одетых в шкуры, а теперь оказалось, что его одолел сын русского сюр-баши, что уже не так обидно. А Кожан подумал: благодаря успеху вилькаев отец воздает ему честь, признавая за ним право распоряжаться пленниками, как за настоящим вождем. Но Улав сам рад и горд, что его единственный сын дорос до такой чести. В этот миг Кожан готов был идти приступом хоть на сам Костянтин-град, и едва ли золото цесарей смогло бы порадовать его больше, чем те два-три десятка баранов, что удастся когда-нибудь получить за этого буртаса с его опухшей рожей.
* * *
Судьба благоволила к Кожану – новый случай отличиться ему представился весьма скоро. На другой день, едва выехав из Волоцка обратно к стае, встретили Ерша и Белку верхом на конях из тех нескольких, которые Медведь оставил на такой случай. Они рассказали, что Медведь отправил дозор вниз по Угре, на восток, и обнаружил приближение настолько крупного отряда, что самим вилькаям ввязываться в драку было бы безрассудно.
– Там человек двести, – рассказывал Белка – круглолицый скуластый парень с прозрачными голубовато-зелеными глазами и нехваткой нижних зубов спереди. – Целое войско. Все пешие, один только конный, вроде воевода – шелом видели, на солнце блестел. С обозом идут, скот какой-то гонят. Ратники – больше ни на ком шеломов нет, щиты есть, но небольшие, вроде тех, что мы у хазар взяли… ну да, буртасов. Топоры, рогатины, луки. Медведь сказал, мы сами-то им показываться не станем, а за ними проследим и еще гонцов вышлем.
– Тогда вот что, – решил Улав. – Ты возвращайся к вашему вождю, – велел он Белке, – а ты, дружище, – он перевел взгляд на Кожана, – побудь еще со мной, мне понадобится человек, который донесет до ваших замысел, когда мы выберем место… Если их больше, чем нас, нам нужно очень тщательно выбрать место, где их встретить, и использовать наши возможности как можно лучше.
Белка, Ерш и пятеро вилькаев из дружины Кожана уехали обратно почти сразу, но и Улав конунг со своим войском двинулся в путь, не намного от них отставая. Кожан держался возле него, за ним пятеро оставшихся вилькаев. Передовых разъездов на этот раз было несколько.
– Ближайший, как обычно, мы пустим так, чтобы его видеть, – объяснял Кожану Улав, – а самый дальний – за полверсты. Если он обнаружит врага, мы успеем построиться.
На первый взгляд они чудно смотрелись рядом – зрелый, с сединой в бороде мужчина, у которого из-под куньего кожуха виднелся зеленый подол крашеной рубахи, шапка была крыта шелком, на боку блистал золоченым серебром дорогой меч-корляг – и четырнадцатилетний отрок в обычном овчинном кожухе, в заячьей нагольной шапке, с луком и колчаном за спиной, с топором у пояса, к тому же не очень уверенно сидящий в седле – скорее отважно, чем ловко. Казалось бы, совсем не подходящие друг другу товарищи. Но по тому, как обстоятельно объяснял Улав, показывая плетью возможный строй на каждом изгибе реки, где они проезжали, как внимательно слушал отрок, становилось ясно: их объединяет нечто более важное, чем одежда и стоимость оружия.
– А что это за человек-гора, который победил самого сильного буртаса и выпил кровь его сердца? – расспрашивал Кожан.
Ему запомнились эти слова пленного, схожие с преданием о том, как Сигурд Убийца Дракона выпил кровь драконьего сердца и научился понимать язык зверей и птиц. Раньше он о таких людях не слышал. То есть слышал – среди смолян ходило много преданий о великанах-осилках, которые перекидывались топорами с одной горы на другую, – но все они обитали здесь в древние времена.
– Я думаю, он говорил о плеснецком князе Амунде, – ответил Улав. – Это князь самых западных русов, они живут очень далеко, за Днепром, западнее Киева, на полпути к моравам и саксам. Я его никогда не видел, но Карл, человек Хельги Хитрого, рассказывал, что Амунд тоже ходил со своей дружиной в тот злосчастный поход и что он отличается поистине огромным ростом – полных четыре локтя.
– Да разве такие бывают? – Кожан недоверчиво скривил губы. – Это уже тролль какой-то, а не человек.
– Карл много раз видел его сам и говорит, что так и есть. Но нельзя исключить, – Улав конунг многозначительно улыбнулся, – что без примеси троллиной крови там
