VI
Само собой разумѣется, что я пошелъ на станцію желѣзной дороги въ сопровожденіи Бетереджа. Письмо я взялъ въ карманъ, а шлафрокъ бережно упаковалъ въ небольшой чемоданчикъ, съ цѣлью повергнуть то и другое на изслѣдованіе мистера Броффа въ тотъ же вечеръ.
Мы молча вышли изъ дома. Въ первый разъ еще старикъ Бетереджъ, будучи со мной, не находилъ словъ. Имѣя кое-что оказать ему съ своей стороны, я вступилъ въ разговоръ тотчасъ, какъ только мы вышли за ворота.
— Прежде чѣмъ я уѣду въ Лондонъ, началъ я, — надо предложить вамъ два вопроса. Они касаются меня и, вѣроятно, нѣсколько удивятъ васъ.
— Если только она могутъ выбить у меня изъ головы письмо этой бѣдняжка, мистеръ Франклинъ, то за остальнымъ я ужь не гонюсь. Пожалуста, сэръ, начинайте удивлять меня какъ можно скорѣе.
— Вотъ мой первый вопросъ, Бетереджъ. Не былъ ли я пьянъ вечеромъ въ день рожденія Рахили?
— Вы-то пьяны? воскликнулъ старикъ: — да, величайшій недостатокъ вашего характера, мистеръ Франклинъ, именно въ томъ, что вы пьете лишь за обѣдомъ, а потомъ капли въ ротъ не берете!
— Но вѣдь это былъ особенный случай, день рожденія. Въ этотъ вечеръ, не въ примѣръ прочимъ, я могъ бросить свои привычки.
Бетереджъ съ минуту подумалъ.
— Вы дѣйствительно вышла изъ нормы, сэръ, сказалъ онъ, — и вотъ какимъ образомъ. Вамъ, повидимому, сильно нездоровилось, и мы убѣдили васъ выпить капельку водки съ водой, чтобы развеселить васъ хоть немного.
— Я не привыкъ пить водку съ водой. Очень можетъ быть….
— Погодите крошечку, мистеръ Франклинъ. Я вѣдь тоже зналъ, что вы не привыкли. Я налилъ вамъ полрюмки нашего стараго, пятидесятилѣтняго коньяку и (къ стыду своему) утопилъ этотъ благородный напитокъ почти въ цѣломъ стаканѣ холодной воды. Ребенку не съ чего опьянѣть, — что же толковать о взросломъ!
Я зналъ, что въ такомъ дѣлѣ можно положиться на его память. Ясно, что пьянымъ я не могъ быть. Я перешелъ ко второму вопросу.
— Когда меня еще не отправляли за границу, Бетереджъ, вы часто видали меня ребенкомъ. Скажите откровенно, не замѣчали ль вы во мнѣ какихъ-нибудь странностей послѣ того какъ я ложился спать? Не видали ли вы меня когда-нибудь ходящимъ во снѣ?
Бетереджъ остановился, посмотрѣлъ на меня съ минуту, кивнулъ годовой я снова вошелъ.
— Вижу теперь, куда вы мѣтите, мистеръ Франклинъ! сказалъ онъ: — вы стараетесь объяснить, какимъ образомъ запачкали шлафрокъ, сами того не зная. Не подходящее дѣло, сэръ. Вы за тридевять земель отъ истины. Какъ — ходить во снѣ? Этого съ вами отъ роду не бывало!
Тутъ я снова почувствовалъ, что Бетереджъ долженъ быть правъ. Ни дома, ни за границей я никогда не велъ уединенной жизни. Будь я лунатикомъ, сотни людей замѣтили бы это и, въ интересахъ моей безопасности, предупредили бы меня объ этой наклонности и принялъ бы мѣры къ ея пресѣченію.
Но допуская это, я все-таки, съ весьма естественнымъ и при такихъ обстоятельствахъ весьма извинительнымъ упорствомъ, придерживался той или другой изъ двухъ теорій, которыя сколько-нибудь разъяснили мое невыносимое положеніе. Замѣтивъ, что я еще неудовлетворенъ, Бетереджъ лукаво навелъ меня на нѣкоторыя воздѣйствія событія въ исторіи Луннаго камня и разомъ навсегда пустилъ по вѣтру обѣ мои теоріи.
— Попытаемъ инымъ путемъ, сэръ, сказалъ онъ:- держите про себя ваше мнѣніе и посмотримъ, какъ далеко поведетъ оно насъ къ открытію истины. Если вѣрятъ шлафроку, — а я, начать съ того, вовсе не вѣрю ему, — то вы не только запачкали его въ дверной краскѣ, но и взяли алмазъ, сами того не зная. Такъ ли, до сихъ поръ?
— Совершенно такъ. Продолжайте.
— Очень хорошо, сэръ. положимъ, вы были пьяны или бродили во снѣ, когда взяли драгоцѣнность. Этимъ объясняется ночь и утро послѣ дня рожденія. Но какъ объясните вы все случившееся съ тѣхъ паръ? Вѣдь съ тѣхъ поръ алмазъ перевезли въ Лондонъ, съ тѣхъ поръ его заложили мистеру Локеру. Неужели вы сдѣлали то и другое, опять-таки сами того не зная? Развѣ, уѣзжая при мнѣ въ субботу вечеромъ на парѣ пони, вы была пьяны? И неужто вы во снѣ пришли къ мистеру Локеру, когда поѣздъ доставилъ васъ къ цѣли путешествія? Извините меня, мистеръ Франклинъ, но хлопоты эта васъ такъ перевернуло, что вы сами не въ состояніи судить. Чѣмъ скорѣе вы столкуетесь съ мистеромъ Броффомъ, тѣмъ скорѣе увидите путь изъ трущобы, въ которую попала.
Мы пришли на станцію минуты за двѣ до отхода поѣзда.
Я наскоро далъ Бетереджу мои лондонскій адресъ, чтобъ онъ могъ написать ко мнѣ въ случаѣ надобности, обѣщавъ съ своей стороны извѣстить его о новостяхъ, которыя могутъ представиться. Сдѣлавъ это и прощаясь съ нимъ, я случайно взглянулъ на прилавокъ, за которымъ продавались книга и газеты. Тамъ опять стоялъ замѣчательный помощникъ мистера Канди, разговаривая съ продавцомъ. Наша взгляды магомъ встрѣтились. Ездра Дженнингсъ снялъ шляпу. Я отвѣтилъ ему поклономъ и вошелъ въ вагонъ въ ту минуту, какъ поѣздъ тронулся. Мнѣ, кажется, легче стало, когда мысли мои перенеслись на новое лицо, повидимому, не имѣвшее для меня никакого значенія. Во всякомъ случаѣ я началъ знаменательное путешествіе, долженствовавшее доставить меня къ мистеру Броффу, дивясь, — а, правду сказать, довольно глупо дивясь, — тому, что мнѣ пришлось видѣть пѣгаго человѣка дважды въ одинъ день!
Время дня, въ которое я прибылъ въ Лондонъ, лишало меня всякой надежды застать мистера Броффа на мѣстѣ его дѣятельности. Я проѣхалъ съ желѣзной дороги на квартиру его въ Гампстедѣ и обезпокоилъ стараго законника, одиноко дремавшаго въ столовой, съ любимою собачкой на колѣняхъ и бутылкой вина возлѣ него.
Я гораздо лучше передамъ впечатлѣніе, произведенное моимъ разказомъ на мистера Броффа, описавъ его поступки по выслушаніи меня до конца. Онъ приказалъ подать въ кабинетъ свѣчъ, крѣпкаго чаю, и послалъ сказать дамамъ своего семейства, чтобъ его не безпокоили ни подъ какимъ предлогомъ. Предварительно распорядясь такимъ образомъ, онъ сначала осмотрѣлъ шлафрокъ и затѣмъ посвятилъ себя чтенію письма Розанны Сперманъ.
Прочтя его, мистеръ Броффъ обратился ко мнѣ въ первый разъ еще съ тѣхъ поръ, какъ мы заперлись съ нимъ въ его комнатѣ.
— Франклинъ Блекъ, проговорилъ старый джентльменъ, — это весьма серіозвое дѣло, во многихъ отношеніяхъ. По моему мнѣнію, оно такъ же близко касается Рахили, какъ и васъ. Необычайное поведеніе ея болѣе не тайна. Она думаетъ, что вы украли алмазъ.
Я не рѣшался путемъ собственнаго размышленіи дойти до этого возмутительнаго вывода. Но тѣмъ не менѣе онъ невольно овладѣвалъ мной. Моя рѣшимость добиться личнаго свиданія съ Рахилью основывалась именно на взглядѣ, только что высказанномъ мистеромъ Броффомъ.
— Первое, что надо предпринять въ вашемъ изслѣдованіи, продолжилъ адвокатъ, — это обратиться къ Рахили. Она все это время молчала по причинамъ, которыя я (зная ея характеръ) легко могу понять. Послѣ всего происшедшаго, подчиниться этому молчанію болѣе невозможно. Ее надо убѣдить, или заставить, чтобъ она сказала вамъ, на какихъ основаніяхъ она полагаетъ, что вы взяли Лунный Камень. Весьма вѣроятно, что все это дѣло, какъ бы теперь на казалось оно серіознымъ, разлетится въ прахъ, если мы только сдѣлаемъ брешь въ закоснѣлой сдержанности Рахили и заставимъ ее высказаться.
- Для меня это мнѣніе весьма утѣшительно, сказалъ и:- но признаюсь, я желалъ бы звать….
— Вы желали бы знать, чѣмъ я могу подтвердить его, вставилъ мистеръ Вроффъ: — минутку, — и я вамъ скажу. Вопервыхъ, примите во вниманіе, что я смотрю на это дѣло съ юридической точки зрѣніи. Для меня это вопросъ объ уликѣ. Очень хорошо. Прежде всего улика несостоятельна относительно весьма важнаго пункта.
— Какого пункта?
— А вотъ послушайте. Именная мѣтка доказываетъ, что шлафрокъ вашъ, — согласенъ. Красильное пятно доказываетъ, что шлафрокъ запачканъ объ Рахилину дверь. Но, — какъ въ вашихъ, такъ и въ моихъ глазахъ, — гдѣ же улика, что вы именно то лицо, на комъ былъ надѣтъ этотъ шлафрокъ?
Возраженіе подѣйствовало на меня электрическомъ толчкомъ. До сихъ поръ оно еще не приходило мнѣ въ голову.
— Что касается этого, продолжилъ адвокатъ, взявъ письмо Розанны Сперманъ, — я понимаю, что письмо разстраиваетъ васъ. Понимаю, что вы не рѣшаетесь разобрать его съ совершенно безпристрастной точки зрѣнія. Но я вѣдь не въ вашемъ положеніи. Я могу приложить мой опытъ по профессіи къ этому документу точно такъ же, какъ и ко всякому другому. Не намекая даже на воровское поприще этой женщины, я замѣчу только, что письмо это показываетъ ее, по собственному признанію, искусною въ обманѣ. Изъ этого я вывожу, что позволительно подозрѣвать ее въ недомолвкѣ всей правды. Теперь пока я не стану строить предположенія о томъ, что она могла сдѣлать или не сдѣлать. Я хочу только сказать, что если Рахиль подозрѣваетъ васъ, основываясь лишь на уликѣ шлафрока, то можно держатъ девяносто девять противъ одного, что шлафрокъ былъ показанъ ей Розанною Сперманъ; оно подтверждается, и самымъ письмомъ этой женщины, сознающейся въ своей ревности къ Рахили, сознающейся въ подмѣнѣ розъ, сознающейся въ томъ, что видѣла проблескъ надежды по случаю предстоящей ссоры между Рахилью и вами. Я не останавливаюсь на вопросѣ о томъ, кто укралъ Лунный Камень (для достиженія своей цѣли, Розанна Сперманъ украла бы полсотни Лунныхъ Камней); я говорю только, что пропажа драгоцѣнности дала этой исправившейся, и влюбленной въ васъ воровкѣ возможность поссорить васъ на всю жизнь съ Рахилью. Помните, что въ то время вѣдь она еще не рѣшилась погубить себя; а я положительно заявляю, что имѣя возможность, она, и по характеру, и по своему положенію, должна была воспользоваться ею. Что вы на это скажете?
