Кадир поставил казанок с едой на горячие угли, повернулся и продолжил:
— А я вижу, что ты очень рад! Конечно, ведь теперь ты сможешь вернуться домой!
Урос так и застыл, смотря в пустоту перед собой. Да, конечно. Теперь он может, теперь он должен будет покинуть эти места. Всего пару часов езды отделяют его от дома и ничего особого уже не произойдет. Там его ждут другие чавандозы. А с ними и Турсен. После долгого, отчаянного и, как оказалось, бесполезного путешествия, он все же вернется домой. Вернется разбитый и искалеченный. С какой радостью он прыгал по палатке. Жалкий идиот! Он представил: вот, он приезжает домой, прижимая обрубок ноги к боку лошади, и Турсен смотрит на него своими золотистыми, пронзительными глазами так, что лучше сразу же провалиться сквозь землю.
Но еще маленькая надежда оставалась у него: Джехол. Он ничего о нем не знал. А вдруг жеребец после долгого пути заболел, или еще что…
Кадир снял казанок с огня и поставил перед Уросом:
— Чувствуешь, как вкусно пахнет?
— Я не хочу есть.
— Просто ты съел очень много, поэтому. А я вот проголодался, — ответил Кадир и взял из казанка большой кусок мяса.
Дождавшись, когда мальчик наелся, Урос нетерпеливо приказал:
— Иди и приведи сюда моего коня.
— Твоего коня? Ах, конечно, ты хочешь его осмотреть, прежде чем поедешь домой?
— Да иди же, — буркнул Урос.
С первого взгляда на Джехола он понял, что его надежды не оправдались.
Конь стоял перед ним: сильный, красивый, мощный.
«Он тоже словно заново родился» — с разочарованием подумал Урос, проводя рукой по его мускулистой груди и ногам.
— Тут ни у кого не было времени, чтобы помыть твоего коня. Даже твой саис этого не сделал, он же вместе с нашими на пастбище, — объяснял Кадир, — Если ты хочешь, то я могу… ой, разреши мне! Такая честь… такой красивый конь!
— Нет! — грубо рыкнул Урос, и в голосе у него зазвучала боль.
Блестящий, вычищенный Джехол, а на спине у него бородатый, обросший, грязный калека в разорванном чапане.
— Нет! — повторил он снова.
Ребенок посмотрел на него с непониманием и обидой. С чего вдруг такой резкий тон? Не успел он хорошенько подумать об этом, как увидел, что Урос, схватившись руками за гриву коня, одним движением вскочил на него верхом. Несколько секунд Урос чувствовал себя почти счастливым. Его колени крепко держали Джехола. Но тот немедленно понял, что одна нога у хозяина вроде бы стала короче и, повернувшись, бросил туда взгляд. Урос соскользнул на землю и бросил поводья Кадиру.
— Привяжи его возле палатки и приходи сюда сегодня вечером вместе со своим отцом. Мне нужно кое-что обдумать.
— Ты будешь думать до самого вечера? — невинно спросил мальчик.
Но мужчина ничего не ответил на это.
Табуны пригнали назад. Наступила ночь. Кадир, высоко подняв над головой лампу, вошел в палатку в сопровождении отца. Урос сидел на полу, скрестив ноги.
— Здравствуй, — сказал ему Месрор, — Ну, что ж, ты человек удивительной силы духа. Позволь мне в последний раз осмотреть твою ногу и сменить повязку на ней. Потом ты можешь быть спокоен долгое время.
Урос послушно выставил свою культю. Месрор обмотал ее новой тканью, которую заблаговременно окунул в какую-то мазь. Урос поблагодарил его в самых изысканных выражениях.
— Кадир принесет тебе еду и разожжет огонь. Надеюсь, ты выспишься и проведешь хорошую ночь.
— Безусловно, — согласился Урос. — самую лучшую.
Когда Кадир сделал все, что наказал ему отец, Урос отослал его со словами:
— Ты мне больше не нужен. Но позови сюда моего саиса.
— Тебе очень повезло с ним, — воскликнул Кадир, — Он сильный, хороший и открытый человек. Всем он здесь понравился.
— Правда? — ответил Урос, криво улыбнувшись, — Неужели?
Лампа, стоящая позади седла, на котором покоилась голова Уроса, горела очень слабо. В ее свете Мокки разглядел человека: он был накрыт кучей одеял, а на лице, закрытом концом тюрбана, можно было узнать только глаза, которые блестели, отражая неверный свет лампы.
«Совсем, видно, плох. Это от лихорадки» — решил Мокки.
Он наклонился пониже, чтобы разобрать тихий, срывающийся шепот своего господина.
— Не могу… ехать… дальше… смерть… скоро… возьми Джехола… скачи… Турсену… дай ему знать…
— Ты хочешь, чтобы я прямо этой ночью…
— Сейчас же… — пробормотал Урос, слабо поднял дрожащую руку, призывая саиса к молчанию, и бесцветным голосом продолжал, — Сейчас же… может быть… поздно…
Его рука неуверенно и слабо заерзала под рубашкой, зашелестело, хрустнуло… и он протянул Мокки большую купюру.
— Вот… на дорогу… — прошептал он.
И рука безвольно упала вдоль туловища.
Мокки лихорадочно соображал. Мысли в голове мешались. Что сделать? Вот — все деньги лежат перед ним, нужно только протянуть руку. Но в палатке рядом еще не все заснули, а если умирающий закричит из последних сил, что тогда? Задушить его? Ах, как бы не вошел Кадир… Или Месрор… Все тогда вскроется. Нет, Мокки не мог решить такую сложную головоломку самостоятельно.
«Нужно быстрее бежать к Серех и спросить ее совета!» — осенило саиса.
Он поднял банкноту и выскользнул из палатки.
Только теперь Урос ослабил хватку, с которой он сжимал под одеялом нож.
Высоко в небе появился месяц.
— Теперь все спят. Самое время, — прошептала Серех Мокки.
— Да, самое время, — согласился тот.
Они находились недалеко от стойбища и под покровом ночи смогли вернуться незамеченными. Теперь они тихим шагом двинулись вперед. Чтобы собаки узнали их, они проехали точно рядом с забором, и только одна из собак неопределенно рыкнула на них во сне. Большую палатку они объехали, сделав существенный крюк, но эта предосторожность была излишней. Люди, проработавшие без отдыха целый день, спали в ней крепко и не видели снов. Кроме того, копыта Джехола саис обмотал тряпками. Ничего он не оставил на волю случая.
Это была последняя возможность, и он решил ее использовать, во что бы то ни стало.
Вот и маленькая палатка. Серех подошла к входу на цыпочках, а Мокки снял сандалии. Он привязал коня, прислушался… Ни звука, ни шороха. Только тонкая полоска света пробивается из-под тяжелой занавески. Осторожно они подошли к ней. Серех отбросила материю в сторону и, положив руку на плечо Мокки, прошептала:
— Только будь осторожен…
И они заглянули внутрь. Все было как надо. Огонь слабо горел в переносной жаровне… лампа позади седла… рядом лежало распростертое тело, накрытое одеялами по самые глаза.
