— Легче, легче, Елисей. Ты что-то уж очень.
— Ничего не очень. Скажи мне, что ты в жизни любишь? Науку, искусство, женщин, вино? Деньги, наконец? Ничуть не бывало. Ты ко всему равнодушен. Как можно так жить?
Вошел хозяин.
— Елисей! Тебя какая-то образина требует.
Елисей вышел на крыльцо. Там стоял оборвыш, до глаз обросший черной шерстью.
— Авелла, — сказал он тихо.
— Паспорт есть?
— Есть.
— Новый?
— Новый. Крестьянин Владимирской губернии. Матвеев Иван Саввич.
— Пошли бриться.
Елисей ввел его в свою комнату.
— Знакомьтесь: Шокарев — Матвеев.
— Очень приятно, — сказал Шокарев.
— Взаимно, — сказал Матвеев.
Елисей налил из термоса в чашку горячей воды, достал свой бритвенный прибор и круглое ручное зеркальце. (Он не хотел, чтобы в зеркале Васены отражалось чье-то чужое лицо: зеркало было полно призраков Васены, он дорожил ими и боялся, что их сдует.)
Хозяин пригласил гостей завтракать. На столе — домашняя жареная колбаса кольчиком, селедка с маслинами и луком, горячий картофель. Шокарев принес бутылку вина, одетую в соломку.
— Э, нет! — запротестовал Елисей. — Такое тонкое вино к завтраку не годится. Разопьем его за обедом.
— А что же пить будем? — растерянно спросил хозяин.
— То самое, что пьется под селедку.
— Да ведь вчерась ее кончили.
— У меня еще есть.
Леська знал, куда ехал, и поставил сотку.
— Сколько их у тебя? — полюбопытствовал хозяин.
— Так я тебе и сказал!
Все рассмеялись.
После первой стопки хозяин спросил Матвеева:
— А вы сами откуда будете? Нашей? Таврической?
— Нет. Владимирской.
— Врешь.
Леська вздрогнул и опасливо поглядел на Шокарева.
— Почему вы так думаете? — спросил Матвеев, твердо уставив на Сизова красные от бессонницы глаза.
— Да ведь владимирские все окают, а ты акаешь.
— Я окончил университет в Москве, а Москва, как известно, акает.
— А-а... Ну, извиняюсь... Что же... Это ничего. Это бывает.
После завтрака Елисей предложил Матвееву свою кровать, Матвеев, не раздеваясь, лег, повернулся к стене и тут же заснул.
Леська с Володей вышли на улицу. Городовой издали подобострастно взял под козырек.
— Между прочим, дядя Василь чуть не разоблачил твоего комиссара, — спокойно сказал Шокарев.
Леська понял, что сейчас юлить нельзя.
— А что я могу сделать? — сказал он с раздражением. — Не я выдаю паспорта.
Они направились в парк и дошли до того пня, на котором Леська сидел рядом с Васеной. Каким тогда Леська был счастливым и как мало это понимал: ведь Васена была еще живой.
— Хочешь искупаться? — спросил Елисей.
— Не знаю, — ответил Володя.
— Как это на тебя похоже.
— А что хорошего в соляном озере? Больницей пахнет.
— А я тебе озера и не предлагаю. К морю пойдем.
Пошли к морю. Идти было довольно далеко. По дороге говорили о пустяках. Елисей явно думал о чем-то своем и нервно озирал пляж. Особенно зорко всматривался он в рыбацкий баркас, который стоял на якоре недалеко от узенькой деревянной пристани.
— Чем тебе понравился этот баркас?
— Мне показалось, что он тот самый, на котором я когда-то плавал.
— А если даже это он, в чем его прелесть?
— Лирика все-таки.
Они разделись и вошли в воду. Шокарев нырнул, выплыл и тут же вышел на берег, а Елисей доплыл до баркаса, обогнул его, поговорил о чем-то с вахтенным и вернулся к Володе.
— О чем ты говорил с этим матросом?
— Выяснял, не мой ли это баркас.
— Ну и как? Выяснил?
— Да.
— Что же оказалось?
— Не мой.
— Конечно.
Обед прошел великолепно. Был кулеш с гусиным салом и сам гусь, а к нему маринованные помидоры. Делать нечего — пришлось откупорить шокаревскую бутылку.
— «Лякрима Кристи»! — объявил Шокарев.
— Да, вино действительно тонкое, — сказал Матвеев. — С соленьями не проходит.
— У нас все пройдет! — лихо захохотал хозяин и опрокинул в глотку стакан, точно воду в широкогорлую лейку.
Потом Елисей, Володя и Матвеев играли в «очко». Елисей проиграл Матвееву целую пачку николаевских.
— Старик, ты ведь так разоришься, — сказал Шокарев. — Впрочем, я тебе мешать не буду.
Действительно, когда Матвеев шел ва-банк, Шокарев говорил: «Пасс».
Уже стемнело. Леська встал, потянулся всем своим богатырским телом и обратился к Шокареву:
— Володя! Давай покатаемся на твоем автомобиле. Никогда еще не ездил с фарами.
— А без фар ты много ездил?
— Так ведь ты меня не приглашал.
Матвеева посадили рядом с шофером, а Бредихин с Шокаревым расположились на широком заднем сиденье.
— Куда? — спросил шофер.
— По симферопольской дороге, — скомандовал Леська.
Автомобиль покатился по селу, выхватывая из темноты то хату, то обнявшуюся парочку, то звериные огоньки кошки, перебегавшей дорогу.
Леська взял руку Шокарева в свою.
— Какое счастье, что ты у меня, — сказал он. — Ты не представляешь, как я тебе обрадовался! Как Пушкин Пущину.
Шокарев ответил вялым рукопожатием.
Справа на море покачивался фонарь уже невидимого баркаса.
— Остановите! — сказал Матвеев. — Я сойду.
— Вам плохо? — спросил Шокарев.
— Нет. Но вон в той хате живет мой родственник. Пойду к нему. Спасибо, господа, за гостеприимство!
Он большими шагами пошел к морю. Никакой хаты у моря не было.
— Можно вернуться? — спросил Шокарев.
Когда доехали до избы Сизова, Шокарев сказал:
— Ну, кажется, я тебе больше не нужен.
— Ты мне нужен всегда! — пылко ответил Елисей.
— Могучий ты парень, Бредихин, но есть в тебе что-то женское.
— Вот тебе раз!
— Сентиментальность, что ли... Не умею определить.
Шокарев уехал домой.
Под утро кто-то тихонько постучал в окно Леськиной комнаты. Елисей распахнул ставни. Перед ним высился долговязый юноша, такой же небритый, каким был Матвеев. Елисей открыл окошко настежь.
— В чем дело? Что вам нужно?
— Авелла, — сказал юноша.
— Паспорт есть?
— Есть.
— Новый?
— Новый. Евгений Алексеевич Дублицкий.
Леська высунулся по пояс и оглядел улицу — ни души.
— Влезайте в окно.
Юноша влез.
— Побрейтесь, а потом ложитесь спать. Я постелю вам на полу. Раздеваться не надо.
Утром хозяин с удивлением увидел за самоваром молодого человека по имени Евгений.
— Знакомьтесь. Двоюродный брат Шокарева. Приехал сдать мне экзамен: я с ним занимаюсь по истории русской литературы.
— Ну что ж. И такое бывает.
Помолчали.
— Промежду прочим, — снова сказал хозяин, — нынче ночью по селу облава была. Каких-то беглых искали. Бандиты из Евпатории, говорят, сюда драпанули.
— Что же к нам не зашли? — спокойно спросил Леська.
— Заходили было. Да я им сказал, что у нас гостился Владимир Иваныч Шокарев. На собственном автомобиле, мол, приезжал. Все, мол, видели. Ну, и пришлось им дать на пробу стаканчик-другой винца из плетенки, чтобы свидетельство было. Ничего. Понравилось.
Леська засмеялся.
— У нас еще одна осталась. Как бы не вернулись за ней.
— Ну, нет. Больше не придут. Это уж будьте ласковы.
— Дай боже. Лучше уж такое вино для себя беречь.
— Для нас и водка хороша.
Леська понял намек и принес бутылку.
Поздно вечером он побрел с Дублицким по парку. Дошли до заветного пня. На пне сидел подросток лет пятнадцати и глядел на пришедших испуганными глазами.
— Авелла! — ласково обратился к нему Леська.
— Здравствуйте, Елисей Алексаныч.
— Дорогу знаешь?
— Знаю. Я тутошний.
— Ну, прощайте, Евгений. Счастливо дойти.
Мальчик повел Дублицкого к морю. Елисей пошел обратно.
— А где твой парень? — спросил дядя Василь.
— В Евпаторию уехал.
— Уехал? Да разве в это время поезда ходят?
— А что ему поезда? Проходила дрезина, он поднял руку и за десятку доедет.
К утру следующего дня у него снова оказался гость: Артемий Константинович Сокол, пожилой, очень усатый дядя.
Хозяин уже ни о чем не спрашивал.
В три часа дня к дому Сизовых неожиданно подлетела бричка, запряженная двумя серыми. С брички соскочила Гунда и вошла в дом.
— Гунда? Какими судьбами?
— К тебе.
— Зачем?
— А зачем не пишешь?
Леська увел ее в свою комнату, где на кровати спал какой-то усатый мужчина.
— Кто это?
— Мой кузен. А ты надолго?
— Ну, как я могу надолго? Скажешь тоже... Сегодня суббота, отец прислал за мной лошадей, а я решила заехать к тебе. Восемнадцать верст для таких коней, как наши, не расстояние.
Елисей разбудил усача.
— В чем дело? — тревожно спросил тот и мгновенно сел на постели.
