Элиас пытался сказать ей. Она же думала, что была чересчур умной.
— Оставьте меня в покое, — голос, который с шипением вырывался из её разрушенных лёгких, казался невыносимо знакомым, таким же, как после смерти Джиры, когда она была такой ненавистной, злой и страдающей, что даже её голос казался бесполезным. — Не смотрите на меня. Не разговаривайте со мной. Если вы вообще цените свои идеальные маленькие жизни, вы будете держаться от меня подальше и молиться богам, чтобы я ушла раньше, чем я решу убить вас всех.
Они не остановили её. Она спрыгнула со стола. Они не потянулись к ней, когда она протиснулась мимо Каллиаса к двери, горячие слёзы уже обжигали её щёки, полуистерические вздохи сотрясали это богомерзкое месиво в её душе, пока она едва могла ставить одну ногу перед другой.
И хотя потом она часами лежала на кровати, уткнувшись головой в подушку, дрожа от ужаса и ярости, не желая встретиться с Элиасом лицом к лицу и признаться ему, что потерпела неудачу… они не пришли за ней. Точно так же, как и при пожаре, никто не пришёл — никто не услышал предсмертных криков Солейл, похороненных глубоко в душераздирающих рыданиях Сорен, слёзы смывали все следы этой давно умершей принцессы, пока она с таким же успехом не оказалась погребённой на глубине двух метров.
Этого было достаточно. Когда наступит ночь, они с Элиасом разработают новый план; отсюда было недалеко до границы с Арбориусом. Она всё ещё могла это сделать. Она всё ещё могла спасти его.
И она никогда, никогда в жизни никому не призналась бы, что её разбитое сердце имело такое же отношение к трём рыжеволосым во вражеском королевстве, как и к её умирающему товарищу по битве. Она никогда бы никому не призналась, что каким-то образом этим ублюдкам удалось наложить лапы на её сердце перед тем, как они вырвали его из её груди.
Что, сама того не желая, она почти начала любить их.
ГЛАВА 54
ЭЛИАС
Это была та самая наименьшая ошибка, которая окончательно всё испортила.
Он слишком освоился здесь, слишком привык к небольшому комфорту своей койки, слишком уверовал в привычки своих соседей по комнате. Он забыл, что, сколько бы он ни притворялся, он был шпионом в чужом королевстве, незнакомцем, который не мог питать надежду предсказать окружавших его людей.
Поэтому, когда он вернулся в свою пустую спальню после последнего поручения Симуса — очередного бесплодного опроса горожан, в попытке выяснить, кто может скрывать тёмные, захватывающие силы, — рассеянно, по чистой привычке, он вытащил чётки из своего рюкзака.
И как раз в тот момент, когда он вспомнил, что это была плохая идея, как только он вспомнил, почему они должны были спрятаны, Каллиас ворвался в комнату.
Он был в полном беспорядке, полупьяный, дрожащий, как будто его знобило, с красными от слёз глазами и пятнами на лице. Он не мог стоять прямо, шатался из стороны в сторону и выпрямлялся, в его глазах было полнейшее отчаяние.
— Эли, мне нужна твоя помощь, мне нужно, чтобы ты поговорил с…
Он умолк, его глаза широко распахнулись, когда его взгляд остановился на руке Элиаса. На чёрном черепе с алыми глазами, зажатом в его ладони. Потом поднялся на широко раскрытые глаза Элиаса, на его рот, полуоткрытый для оправданий, но не выдавший ни слова.
Выражение лица Каллиаса лишилось всяких чувств. Всего дружелюбия, всей мольбы, всего.
На их месте появилась сталь. Непроницаемая, безжалостная сталь. И хотя Каллиас пошатнулся на нетвёрдых ногах, когда принц вытащил свой меч и направил его в грудь Элиаса, он орудовал им с уверенностью, которая подсказала Элиасу, что избежать его удара будет невозможно.
— Вставай, — приказал Каллиас.
Элиас медленно поднял руки, его желудок сжался, страх затопил горло, как горячая смола, замедляя каждый удар его сердца до ужасных мурашек.
— Ваше Высочество, пожалуйста, это не то, что…
— Эли, — сказал Каллиас совершенно спокойно, — если это вообще твоё имя… Я дам тебе один шанс замолчать, и если ты им воспользуешься, я обещаю, что ты переживёшь допрос.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нет, нет, нет. Он не мог всё испортить. Он не мог быть тем, из-за кого их поймали, он был так осторожен.
— Каллиас, пожалуйста, я…
Острие меча поцеловало яремную вену, и Каллиас пробормотал:
— Ты не хочешь испытывать сегодня моё милосердие, Эли. Я могу обещать, что ты обнаружишь его полное отсутствие.
Боги, нет. Не это. Что угодно, только не это.
Его плечо слегка пульсировало, словно извиняясь.
Самое последнее место, где он хотел умереть, было в подземелье Атласа.
Но всё, что он мог сделать, это встать, когда Каллиас приказал. И даже когда Симус проскользнул внутрь — даже когда он с удовлетворением посмотрел на чётки Элиаса широко раскрытыми глазами, даже когда он начал выпаливать «я так и знал», прежде чем Каллиас бросил на него взгляд, острый, как остриё стрелы, — он не обронил ни слова.
Во всяком случае, не вслух. Но в его голове была какофония, литания отчаянных молитв, обращённых к Мортем, последняя попытка получить её милость или её чудо.
Но, казалось, даже богиня, которую он так сильно любил, была смущена его ошибкой. Ответа не последовало, кроме тишины, когда Каллиас и Симус повели его вниз по лестнице, вниз, вниз, вниз в глубины знаменитых подземелий Атласа. Где с заключённых сдирали кожу и топили, где их заставляли предавать всё, что им было дорого, чтобы они лишились даже своей гордости в тот миг, когда их изгнали из этого мира.
Элиас зажмурился, вдыхая сырой запах морской воды и плесени. Воздух становился тяжелее с каждым шагом, по серым каменным стенам скатывался конденсат. Холодный пот выступил у него на лбу.
Сорен потеряет свой проклятый богами разум, когда узнает об этом, и всё, что он мог сделать, это надеяться, что она победит… или что милосердие Каллиаса будет более щедрым, когда дело дойдёт его собственной плоти и крови.
Он выдохнул сомнение. Вдохнул веру.
Чему бы они его ни подвергали, какие бы страдания ему ни предстояли, он знал, куда идёт.
Он не боялся.
ГЛАВА 55
СОРЕН
— Если ты не вытащишь его из этой проклятой богами преисподней Инферы через две минуты, я клянусь Мортем, Анимой и каждым бесполезным божеством, прыгающим по облакам, что сожгу этот дворец дотла во второй раз! — крик Сорен сотряс стены. — Ты меня слышишь? Он не проклятый богами некромант, ясно. Он просто бывший священник с остатками религиозной тоски, с которой он борется. Поверь мне, если бы у него была какая-нибудь больная, ужасная магия, я бы знала!
Ярость не имела ничего общего с тем, что сейчас бушевало в крови Сорен. Нет, ярость была свечой, милым огоньком, при котором можно было читать по ночам, лучиком тепла, к которому можно было приложить ладонь. То, что кипело сегодня в её крови, могло бы воспламенить королевства.
Здесь, в кабинете Адриаты, стоя лицом к лицу со всей семьёй Атлас, не имея ничего, кроме кулаков и намерения устроить полный и бесповоротный переполох, Сорен больше не играла в принцессу. Весь песок и соль были переплавлены в стекло и отполированы до того, пока оно не стало прозрачным, просто чтобы они могли быть абсолютно уверены, что сегодня она не играет в игры.
Адриата выглядела разъяренной. Рамзес выглядел убитым горем. Финн не смотрел ей в глаза, Каллиас пялился на свои туфли, а Джерихо, казалось, предпочла бы быть где-нибудь ещё.
— Я не хочу слышать, кем является этот шпион, а кем нет, — сказала Адриата. — Я хочу услышать правду о тебе.
— Ну, ты будешь разочарована, — огрызнулась Сорен. — Потому что я ни о чём не буду говорить, пока ты его не отпустишь!
— Сорен, — произнёс Рамзес, и она не могла встретиться с ним взглядом, не могла смотреть на его лицо, потому что это слишком сильно напоминало ей о её детстве, о правде её крови, от которой она не могла убежать. — Очевидно, этот мальчик что-то значит для тебя. Это не приговор, ты меня слышишь? Нам просто нужно знать, кто он такой, кем он является для тебя, и что вы двое пытались здесь сделать.
