— Видимо, нет. Спасибо за завтрак и все остальное.
И Оливер снова зашагал по аллее.
— Можете одеваться, сэр Энтони, — сказал Гай, вешая стетоскоп на шею.
— И что вы скажете, доктор Невилл?
В обычно жизнерадостном тоне пациента Гай услышал тревогу.
— Кровяное давление у вас слегка повышено.
— А это плохо?
Из-за ширмы голос сэра Энтони Чанта звучал приглушенно.
— Это создает нагрузку на сердце.
Гай вымыл руки и высморкался. Он чувствовал, что у него начинается простуда.
— Значит, надо пить больше таблеток?
— Попробуйте сбросить вес.
Сэр Энтони Чант появился из-за ширмы.
— Сбросить вес? — Он похлопал себя по объемистому животу. — С какой стати? И как?
— Ешьте меньше, — сухо сказал Гай, затем взял себя в руки. — Это будет полезно для сердца.
— Не понимаю, почему.
Гай начал объяснять связь между болезнями сердца и перееданием, но пациент перебил его:
— Лучше выпишите мне еще тех таблеток, что и в прошлый раз. Они хорошо помогают.
Гай открыл было рот, чтобы продолжить объяснения, но, увидев самодовольное лицо сэра Энтони, понял, что это бесполезно. С трудом сдерживая раздражение, он начал писать рецепт.
После того как пациент ушел, Гай встал и подошел к окну. Обстановка устланного коврами и изысканно обставленного врачебного кабинета действовала на него угнетающе. Даже вид из окна не радовал: между стоящими вплотную зданиями не проглядывало ни клочка зелени. Лондон был окрашен в тусклые серые и коричневые цвета. Чтобы подавить гудение в голове и боль в горле, Гай попытался вспомнить, как он бродил по довоенной Европе. Он вдруг понял, что тоскует по россыпям алых гибискусов, по трепетанию ярких крыльев бабочек. Вернувшись к столу, он положил пачку бумаг в портфель, запер кабинет и пошел пешком на Холланд-сквер.
В прихожей он задержался, чтобы просмотреть почту, скопившуюся на столике. Из гостиной его окликнула Элеонора, напоминая, что они идут в гости. Гай совершенно забыл об этом. Переодевшись в смокинг, он выпил таблетку аспирина.
Вечеринку с коктейлем — утомительное мероприятие, на котором приходится жонглировать бокалом и тарелкой и одновременно поддерживать вежливый разговор, — устроил коллега Гая, Уилфрид Кларк, который жил в Ричмонде. Среди гостей, по большей части врачей, бесцельно бродили рослые девицы, приглашенные, как предположил Гай, в качестве декорации. Гай ел мало, что решило проблему с тарелкой, но, переходя от гостя к гостю, он был не в состоянии вспомнить, о чем только что говорил.
— Доктор Невилл?
Гай, нашедший себе убежище в углу, рядом с высоким растением в кадке, повернулся. Перед ним стоял рыжеволосый молодой человек в плохо сидящем костюме.
— Меня зовут Джеймс Ричи. Я работаю ассистентом у доктора Барта.
Они пожали друг другу руки.
— Доктор Кларк сказал мне, что вы, как и я, учились в Эдинбурге, — сказал Ричи с шотландским акцентом. — А какая у вас специализация?
— Я — терапевт.
Гай протянул молодому человеку свой портсигар, но тот покачал головой.
— А я подумываю о том, чтобы стать педиатром. Понимаете, я планирую поехать в Африку. В Бельгийское Конго. Мой кузен, тоже доктор, работает там.
— Интересная мысль. — Гай с трудом сдержал кашель. — Хотите выпить? — спросил он, доставая бутылку, спрятанную под широкими листьями растения.
— Спасибо, я не пью.
— Совсем?
— Меня воспитали трезвенником, — слегка извиняющимся тоном пояснил Ричи. — Не обращайте на меня внимания, доктор Невилл, если хотите выпить.
— Нет, у меня и без того болит голова. Боюсь, подхватил простуду. А если к этому добавится еще и похмелье… — Он улыбнулся. — Мне надо отвлечься. Расскажите мне об Африке, доктор Ричи. Зачем вы туда едете? Чего хотите достичь? Ведь там такой тяжелый климат.
— Но там нужны врачи, доктор Невилл! Очень нужны. — Глаза Ричи сияли. — Многие дети умирают от болезней, которые легко поддаются лечению, — от кори, кишечных расстройств и прочего…
Слушая Джеймса Ричи, Гай снова почувствовал тоску по другой жизни — ту самую, которая уже подступала к нему сегодня, когда он смотрел из окна своего кабинета и вспоминал о Франции. Желание перемен было смутным, неясным, смешанным с разочарованием и беспокойством. Ричи рассказывал о передвижных госпиталях, о малярии, и на мгновение Гай забыл о том, что находится в душной, заполненной мебелью и людьми гостиной.
— Конечно, в Британии тоже не хватает врачей, — добавил в конце Ричи. — Хотя с появлением государственной службы здравоохранения кое-что начало меняться, вы согласны?
— У меня частная практика.
Гай заметил, как изменилось выражение лица молодого человека, и сердито подумал: «Не осуждай меня, черт побери, не осуждай».
Вскоре Ричи извинился и исчез в толпе. Гай, чувствуя себя все хуже, решил уйти. Элеонора предпочла остаться на вечеринке, заверив его, что друзья подбросят ее домой.
Шел дождь, и в темноте мокрая дорога блестела, как листья солодки. Гай ехал по лондонским улицам, а в памяти постоянно всплывали обрывки разговора с Джеймсом Ричи. «Там так нужны врачи, доктор Невилл… очень нужны».
Занятый мыслями об Африке, Гай едва успел заметить велосипедиста, который неожиданно, без предупреждающих огней, появился с боковой улицы. Фургон, который ехал впереди машины Гая, резко затормозил, пытаясь избежать столкновения. Раздался визг колес, лязг металла, звон разбитого стекла. Фургон развернуло поперек дороги. Гай крутанул рулевое колесо и нажал на тормоз. Колеса «ровера» въехали на бордюрный камень, и Гай стукнулся лбом о рулевую колонку.
Через несколько мгновений, придя в себя, он распахнул дверцу машины и побежал вперед. На мостовой неподвижно лежала девушка-велосипедистка. В свете уличного фонаря Гай разглядел водителя фургона, в неловкой позе прижавшегося к ветровому стеклу.
Собралась небольшая группа зевак. Гай бросил ключи от своей машины стоящему рядом парню.
— В багажнике моего «ровера» есть черная сумка. Принесите ее мне, хорошо?
Попросив женщину в цветастом стеганом халате, видимо, живущую рядом, вызвать по телефону «скорую помощь», он опустился на колени рядом с пострадавшей.
Хотя в последние годы Гаю не приходилось сталкиваться с несчастными случаями, он мгновенно вспомнил все, что следует делать для оказания первой помощи. Проверить, может ли пациент дышать. Остановить артериальное кровотечение. Стараться не двигать голову и шею на случай перелома позвоночника. Забыв о дожде и холоде, он начал быстро и внимательно осматривать девушку. На руке выше локтя была глубокая рана. По-видимому, были сломаны два ребра, их обломки могли повредить легкие. Накладывая жгут, Гай отправил одного из зевак посмотреть, в каком состоянии находится водитель фургона. Выкрикивая вопросы, он понял, что происходящее напоминает ему войну, ночные бомбежки. Тогда он работал в постоянном напряжении, подвергался опасности, но, видит Бог, он знал, что делает нужное дело. Он жил.
Замелькали огни, завыли сирены: прибыла «скорая помощь». Девушку и водителя фургона погрузили на носилки. Один из санитаров спросил Гая, не перевязать ли ему рану на лбу. Гай провел рукой над бровью — след от удара о рулевую колонку слегка кровоточил. До этого момента он не осознавал, что ранен.
— Я сам разберусь, — сказал он и пошел к своей машине.
«Скорая помощь» уехала, и улица опустела. Некоторое время Гай сидел неподвижно, лишенный сил. Снова разболелась голова. Но он все еще был под впечатлением тех чувств, которые испытал, склонившись под дождем над пострадавшей девушкой. Как давно он не попадал в ситуации, когда требовалось полное напряжение мысли, когда нужно было применить все свои умения, забыть о себе ради больного! Голова кружилась от приятного возбуждения. Наконец Гай все же повернул ключ зажигания и поехал на Холланд-сквер.
Оливер еще в первый день своих пасхальных каникул обратил внимание на беспорядок в доме. До полного хаоса было, конечно, далеко, но во всем чувствовалась какая-то неряшливость. На лестнице катались шарики пыли, то и дело заканчивались запасы предметов первой необходимости, вроде туалетной бумаги, зубной пасты и чая. Рубашка, положенная в корзину для стирки, могла проваляться там неделю. Все это смутно раздражало Оливера. Раньше ничего подобного не случалось: несмотря на удушающую атмосферу Холланд-сквер, домашнее хозяйство было в полном порядке.
Дни перетекали один в другой, бесформенные, ничем не запоминающиеся. Оливер вставал поздно, забывал поесть, плохо спал. Но никто не замечал этого. Отец работал с утра до вечера, мать, по-видимому, была поглощена какой-то благотворительной деятельностью. Увидев в зеркале свой небритый подбородок и серые тени под глазами, Оливер решил взять себя в руки. Он попытался позаниматься, но заснул от скуки, уткнувшись лицом в учебник на странице, где была изображена селезенка. Тогда он предложил матери помощь в ее благотворительных делах, но она, к его сильному удивлению, ответила отказом. Ничего не оставалось делать, как заняться бумажной работой отца. Тот был доволен; Оливеру работа в приемной не нравилась, но даже это было лучше, чем полное отупение, которое постепенно становилось привычным.
