Из толпы стали раздаваться гневные крики. Татарин втянул голову в плечи и затравленно озирался.
– Все видели зверства и бесчинства татарские?
– Видели! – разом выдохнули люди.
– Чего заслуживает татарин?
– Смерти! Казнить его! Вздернуть супостата! – кричал возмущенный народ.
Я посмотрел на боярыню Куракину. Она устало кивнула головой.
– Быть по сему! Федор! Повесить татя! Чтобы и другим неповадно было.
Ратники нашли сук покрепче, перекинули через него заготовленную Федором веревку, и вскоре татарин уже болтался в петле. В самом деле – чего на него время тратить? Не в Охлопково же везти под охраной? Все свидетели и пострадавшие – здесь. И пусть все видят: скорая и справедливая кара настигнет каждого разбойника и убийцу.
После казни все крестьяне быстро разбрелись по избам. Много у сельчан сейчас забот: в первую очередь – гробы делать да погибших хоронить по-человечески, по-христиански. А потом жилье восстанавливать, живым надо жить дальше.
Я же подъехал к боярыне, соскочил с седла. Махнул рукой Федору. Он опустил передо мной тяжелый кожаный мешок.
– Василиса! Трофей мы взяли. По «Правде» все, что с мечом у врага отбито, – мое. Но я хочу остаться в добрососедских отношениях с тобой. Посмотри, нет ли здесь и твоего добра?
Федор осторожно высыпал на холстину ценности из мешка. Боярыня склонилась, перебрала руками блестящие чаши, цепочки.
– Нет, князь, не признаю своего.
Федор шустро собрал обратно в мешок ценности и довольно улыбнулся.
– А мое добро, князь, не сыщешь ли? Ведь усадьбу поднимать надо! – с надеждой в голосе спросила Василиса.
– Невозможного просишь, боярыня!
– Да я понимаю, князь, сгинуло добро мое. Не возвернешь уже. Не осуждай, по-бабьи спросила.
Плечи ее поникли.
Жалко мне ее стало. Я задумался. Что можно предпринять? В голове мелькнула неожиданная мысль: «А попробую-ка я чудесный порошок из подземелья, что прошлое зримым делает». Чем дьявол не шутит, вдруг чего выгорит?
– Ладно, попробую помочь тебе. Ежели не выйдет у меня ничего – не взыщи. К твоему дому пойду. Только вот одному мне побыть там надо. Федор! Не пускай никого к дому барскому, пока я там буду.
– Исполню, как велишь, князь, – понимающе кивнул Федор.
Боярыня стояла, не зная, что и думать. Ратники окружили сгоревшие дом и подворье цепью, но довольно далеко от пепелища.
Я зашел через обгоревшие, валяющиеся на земле ворота во двор. Мне сразу же бросился в глаза лежащий недалеко от забора труп татарина с торчащими из спины вилами. Что же здесь могло произойти ночью?
Запинаясь за бревна и рискуя сломать ноги на обгоревших досках пола, я прошел к остову одной из печей барского дома. Рядом багряно курился кусок упавшей балки.
Я достал один из мешочков с зельем и бросил несколько крупинок на тлеющие угли. Затрещал огонек, поплыл дымок. Вокруг меня начали появляться видения событий, происходивших здесь в недавнем прошлом.
Я увидел, как татарин вбежал в дом и стал выгребать ценности из боярского сундука в свой мешок. Потом он выбежал на крыльцо, бросил в дом горящий факел и побежал с мешком во двор.
«Стало быть, – смекнул я, – ценности унесены из боярского дома». Только где они? Я колебался. Что делать? Подойти к не существующему на самом деле, можно сказать, призрачному окну или стоять на месте? Вдруг мое движение разрушит видение? И все-таки я решился. Осторожно ставя ноги между обгорелых досок и балок, я приблизился к окну и выглянул.
Татарин уже собрался выбегать со двора, как из-за угла горевшего дома выбежал холоп с вилами и с силой всадил их в спину татарина. Тот выгнулся от нестерпимой боли, выпустил мешок из руки, выхватил саблю и ударил холопа в грудь. Потом упали оба. Затем холоп шевельнулся, приподнялся на четвереньки, схватил одной рукой мешок и медленно пополз за угол дома. Эх, жалко, что нельзя повернуть видение, как голограмму, посмотреть за угол. И звука нет – все происходило, как в немом кино.
И вот видения прекратились.
Я сошел с пожарища, обошел вокруг сгоревшего дома боярыни. Судя по всему, ранен холоп был серьезно. С таким ранением и мешком далеко не уползешь. На пепелище обгоревших человеческих останков нет. Стало быть, надо искать следы пропавшего мешка за домом.
Где же здесь может быть тайник? Понятное дело, холоп лучше боярыни должен знать, где на заднем дворе есть потаенные места и куда мешок спрятать можно.
Я начал обходить подворье. На заднем дворе стояли хозяйственные постройки – амбар с сорванным замком и распахнутой настежь дверью, сарай, дверь которого валялась рядом. Для очистки совести я добросовестно заглянул в них. Пусто! Нет, не стал бы холоп прятать здесь ценности.
Я прошел дальше. Чем это так воняет? В отдалении стоял сарайчик. Судя по запаху – загон для свиней. «Вот! Свиньи!» – мелькнула дерзкая мысль. Татар из живности интересовали овцы, коровы, лошади и вся домашняя птица – утки, куры, индюки. Есть свиное мясо им вера их мусульманская запрещала. Потому к свинарникам они брезговали даже подходить.
Я решительно направился к свинарнику. Заслышав мои шаги, свиньи захрюкали, завизжали. Понятно, жрать хотят. В круговороте событий скотину никто не кормил и не поил. Самим бы уцелеть!
Я заглянул за свинарник. Вот он! Седой старик лежал на животе, прикрывая собой мешок, видно, старался укрыть его от посторонних взоров.
«Прости, отец!» – Я перевернул мертвого холопа на спину, поднял окровавленный мешок и вернулся к пепелищу.
Да, повезло боярыне! Можно звать всех.
– Василиса! Федор! Идите сюда!
Быстрым шагом оба подошли и выжидающе посмотрели на меня.
– Нашел я ценности твои, боярыня! Вот они, в татарском мешке. Посмотри, твое ли?
От вида окровавленного мешка боярыня побледнела, но держалась. Я кивнул Федьке. Федор взрезал ножом веревку у горловины мешка и высыпал содержимое его на землю. Покатились монеты, звякнул серебряный подсвечник, золотая ендова, блеснула в лучах солнца подвеска, из травы засиял драгоценный камень перстенька.
– Мое! – сразу вскрикнула Василиса.
Лицо ее просветлело, и она кинулась мне в ноги.
– Великая благодарность тебе, князь! Сам Господь тебя ко мне послал!
– Не меня благодари, боярыня, за спасение ценностей твоих. Я что – я только нашел их. А добро твое старый холоп твой спас. Он и татарина, умыкнувшего сокровища твои, убил. За свинарником сейчас лежит, бездыханный. Вот он – герой!
– Неуж Порфирий это? Я еще малая была, а он у тятеньки моего уже служил.
Василиса пошла в конец двора, заглянула за сарай и вскрикнула в испуге: «Бедный Порфирий!»
– Похорони его по-человечески, да в церкви прежде отпой. Заслужил холоп таких почестей службой верною.
Боярыня смахнула слезу со щеки.
– Выполню все, Георгий Игнатьевич.
– Тогда прощай, Василиса! Поедем мы.
– Постой!
Василиса подошла ко мне, порывисто обняла да и поцеловала – горячо, в самые губы.
– Доброго соседа мне Господь послал – не то что негодяй Никифоров. Князь, может, примешь меня под свою руку?
– С защитой всегда помогу, только гонца сразу посылай, как тревожное что почувствуешь, да надежного, а не такого, как Гришка!
– Уж урок этот я запомнила. Теперь прощай, князь!
Я приготовился дать команду ратникам и взглянул на Федора. Он теребил в руках шапку, и взгляд его был какой-то непривычно задумчивый.
– Случилось что?
– Князь, – нерешительно начал десятник, – позволь слово молвить.
Я вопросительно посмотрел на Федьку.
– Скажи, тот трофей, что мы в деревне этой у татар отбили – наш ноне?
– Конечно. А что?
– Мы, – он оглянулся на притихших ратников, – в общем, меж собой мы порешили так: пущай эти пожитки окуневским погорельцам и останутся. Ну невмоготу нам смотреть, как бабы убиваются на пепелищах и детки голодные надрываются. Не принимает душа христианская последнее забирать, коль знаем, чье это. Не татары же мы! – Федька перевел дух. – А нам и того добра хватит, что на подводах лежало, на берегу, те пожитки – не отсель.
