от места, где находился первый в мире институт расовой биологии. Маттиас считает, что, как упсальский генетик, он обязан внести свой вклад в историю университета и не имеет права оставаться в стороне от обсуждения проблем института расовой биологии. Якобссон регулярно читает научно-популярные лекции о генетической вариативности людей из разных частей света. И подумывает организовать совместно со специалистами по истории идеологии курс этики и истории для студентов-генетиков. Подобно Сванте Паабо, Маттиас Якобссон считает, что ученый XXI века не должен находиться под влиянием идей Гитлера и расовых биологов.
Вот, например, саамы. Они подвергались лженаучным замерам черепов, которые проводил Херман Лундборг, их унижали, заставляя фотографироваться голыми, публиковали оскорбительные формулировки, характеризующие их расу и национальный характер.
«Но сегодня – изучать саамов значит всего-навсего изучать происхождение других шведов. Будет хуже, если мы станем избегать этого вопроса и решим не изучать те или иные группы. Может быть, в будущем этот вопрос потеряет свою остроту», – говорит Маттиас Якобссон.
По моему мнению, частным лицам тоже не стоит оставаться в стороне от генеалогических ДНК-анализов лишь из-за возможных злоупотреблений и ошибочных толкований. Однако определенные этические проблемы существуют, и о них лучше знать заранее.
Насколько я понимаю, самый большой риск – это неожиданная и нежелательная информация о родственных связях, особенно об отцовстве, которое у многих может оказаться не тем, о каком они заявляют. Конечно, ошибочно приписанное отцовство бывает не так часто, как утверждается, – я слышала о десяти процентах, но это вряд ли соответствует истине. И все же многие дети растут, не ведая правды о своем отце. (И даже о матери, хотя такое встречается реже.) В этих случаях правда может оказаться шоком, и не только для человека, который решился пройти тест, но и для его близких. Проведение ДНК-анализа требует определенного психологического настроя. К тому же многие генеалоги уговаривают пройти тест и родственников, и тогда нужно еще крепче подумать, готовы ли вы узнать ту правду, которая может выйти на поверхность.
Другая принципиальная проблема – информация о наследственных заболеваниях. Мое первое ДНК-исследование (тест исландской фирмы deCODE) содержало такую информацию, хоть и довольно расплывчатую. Сейчас deCODE обанкротился. Накопленные базы данных о возможных болезнях и о родственных связях перешли предприятию 23andMe, но медицинская деятельность фирмы сейчас ограничена правилами, установленными американским Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов.
Генетико-генеалогические тесты, которые я описываю в этой книге, созданы не для получения медицинской информации. С моей точки зрения, исторические и медицинские исследования должны держаться как можно дальше друг от друга. С информацией о тяжелых наследственных болезнях пусть работают медики в больницах, а не частные лица в интернете. Хотя чисто теоретически профессионал может вычислить возможные заболевания на основании данных, полученных в ходе расширенного генеалогического теста. Поэтому стоит быть аккуратнее с логинами и паролями и крепко подумать, прежде чем делиться полученной информацией с окружающими.
Третий опасный сценарий – утечка данных о ДНК в публичное пространство, такое может произойти по причине человеческого любопытства. Правда, мне трудно представить себе, зачем кому-то постороннему информация о моих ДНК. Вряд ли я представляю такой интерес. Но у людей разные потребности и разные представления о границах. Многие с удовольствием делятся в социальных сетях подробностями личной жизни и своими мыслями, тогда как другие ведут себя более осторожно.
Наверное, есть ситуации, в которых сплетням о ДНК придается большое значение. Скажем, если вдруг станет известна гаплогруппа, к которой принадлежит Y-хромосома короля, газеты наверняка об этом напишут. Но это все же будут не статьи, а так – статейки. А сама новость потеряет актуальность уже на следующий день. На мой взгляд, это было бы даже хорошо. Если информация об Y-хромосомной ДНК Бернадотов станет общедоступной, всякие сомнительные фирмы, выписывающие сертификаты о родстве с королевской семьей, потеряют заработок.
Гораздо более уязвимыми являются люди, которые веками пребывали «на особом положении»: евреи, цыгане, афроамериканцы, саамы… Но, кстати, именно в группах с сильной национальной идентичностью особенно популярны ДНК-исследования. У этих людей существует живой интерес к истории своего народа, а ДНК-тест может дать информацию, которую зачастую невозможно получить иным путем.
Всем, кто проводит ДНК-тесты, – и специалистам, и генеалогам-любителям – стоит предвидеть, что результаты их труда могут употребить во зло. У специалистов существуют комитеты по вопросам этики, они устанавливают рамки их деятельности. Но и мы, любители, несем этическую ответственность, о которой не должны забывать.
И все же бояться генетических исследований и отказываться от них, как отказывался Трофим Лысенко, – на мой взгляд, неправильно.
Очень важно узнать и понять, что наши молекулы ДНК могут поведать о нас.
Дерево и источник
Через полгода после похорон мамы мы собираемся на закладку урны в церкви Бутчюрка. По сравнению с похоронами в Гётеборге это тихое и скромное событие.
Тогда было раннее лето, цвела сирень, было много людей, со многими из которых мы давно не общались. Все пели псалмы о времени цветения, о грядущих временах и поколениях. Было очень торжественно, но высокопарно.
При закладке урны в Бутчюрке присутствуем только я с мужем и брат со своей женой. Внуки в школе. Ноябрьская погода проявляет себя с худшей стороны. Землю покрывает каша из снега и воды. Пронизывающий ветер гасит спичку, когда я пытаюсь зажечь свечу.
В этой церкви мама проходила конфирмацию. Она рассказывала, как ходила на лыжах из Туллинге через все поле, чтобы попасть на конфирмационные занятия. Глядя на нее взрослую, я удивлялась: неужели она могла пройти такое расстояние на лыжах; там же километров десять, не меньше. Сейчас церковь и кладбище зажаты между широким шоссе и пригородом Халлунда, застроенным многоэтажными домами. Приезжих в Халлунде почти восемьдесят процентов, и, когда я выхожу из метро, мне приходится не один раз задать вопрос, прежде чем кто-то сумел объяснить мне, как дойти до церкви.
А ведь церковь стоит на этом месте с 1129 года. В то время местный молодой крестьянин по имени Бутвид, вернувшись из Англии, привез сюда христианство. По легенде, Бутвида зарубил раб, которого тот уже собрался было освободить в
