два шага. Его старейшая прародительница тоже жила в Вермланде в XVIII веке, только в приходе Норра-Рода, который находится немного севернее, в муниципалитете Хагфорс. Ее тоже звали Анника, а ее дочь – Карин.* * *
Мою мать звали не Анника, а Анита. Она тоже несколько лет прожила в Стокгольме, когда изучала медицину в Каролинском институте. Сохранилась черно-белая фотография, снятая в квартире, где они с отцом жили после свадьбы.
Маленькая однокомнатная квартирка была набита картинами и красивой мебелью, большей частью унаследованными от бабушки, умершей за пару лет до этого. Бабушка тратила огромную часть своих доходов на картины друзей-художников и другие красивые вещи.
На одной из фотографий мама играет на тафель-клавире, на стене над ней висят скрипка и гитара. В комнате секретер из карельской березы и массивный сосновый стол. Кажется, будто выбирать вещи помогала родня из Вермланда – бабушкин брат-музыкант Гуннар или отец, клавесинный мастер.
На другой фотографии мама юная, худенькая, с красивой прической. Она недавно вышла замуж, она учится в одном из самых престижных учебных заведений страны. На дворе 1957 год – период расцвета для моей материнской линии. Всего за 150 лет до этого вдова кузнеца Анника Свенсдоттер – бабушка бабушки моей бабушки – умерла в нищете в возрасте 45 лет. За эти 150 лет шведское общество прошло беспримерный путь от бедности до благосостояния. Как и моя родня.
Лет через десять после того, как был сделан снимок, на маму посыпались беды. Болезнь и другие проблемы разрушали семью.
В ее генетическом наследстве было богатство, которое не купишь за деньги: талант и энергия. Но у этого наследства имелась и темная сторона. Человечество платит высокую цену за талант и креативность, и цена эта – психические болезни.
Так было на протяжении всей истории человечества, с тех самых пор как люди ледникового периода стали рисовать зверей в пещерах и вырезать фигурки из бивня мамонта. Я уверена, что это двойное наследство было у человека в багаже задолго до того, как он покинул Африку, чтобы заселить Европу и остальной мир.
Мне самой повезло в этой генетической лотерее. Я избежала серьезных проблем с психикой, получив при этом немалые способности к творчеству и энергию.
За такое надо быть благодарной природе. Не огорчаться, что болезнь и проблемы наложили отпечаток на мои детские годы, а радоваться силе, которая дана мне от рождения. Мое биологическое наследство разносторонне. Плохое идет в комплекте с хорошим. Хорошее – в комплекте с плохим.
Так всегда в генетике. Нельзя сказать, что какие-то генетические варианты лучше, а какие-то – хуже. Наследственность может пойти во благо определенным людям в определенных жизненных обстоятельствах, в других условиях она же может пойти во вред. Британский писатель Ричард Докинз в 1970-е годы произвел сенсацию своей книгой «Эгоистичный ген». В последующих книгах он попытался пересмотреть и смягчить свою позицию, но вред уже был нанесен. Благодаря броскому заголовку целое поколение людей усвоило упрощенное и даже неверное представление о том, как работают ДНК. Это представление было непосредственным развитием крайних взглядов, существовавших в тридцатые и сороковые годы, когда нацисты переоценивали «кровь, землю и наследственность», а соратники Сталина в Советском Союзе рассматривали генетику как нечто «буржуазное» и «контрреволюционное».
Гены не эгоистичны, они не существуют изолированно, сами по себе. Они взаимодействуют друг с другом. Каждому новому поколению ДНК передаются комплексно, а не в виде единичных генов.
Я бы предпочла говорить не об «эгоистичных генах», а о различном результате работы гена в зависимости от условий среды. Ген, который приводит к психическому заболеванию, может в другой ситуации обеспечить развитие творческих способностей. Упитанность полезна в голодные времена, но может привести к риску ожирения, если еды в избытке. Сверхчувствительность поможет охотнику выследить дичь, но может стать бедствием в школьном классе или в офисе. «Хорошо» и «плохо» зависит от сочетаемости и условий.
Наследственность – это только начало. Нас формирует весь наш последующий опыт: пока мы находимся в утробе матери, когда уже родились и всю остальную жизнь. На нашу ДНК в определенной мере влияют и переживания предшествующих поколений; этот механизм называется эпигенетика, ученые еще не до конца поняли принцип его работы.
Наследственность и среда вместе формируют нашу личность и наше здоровье. Они работают в связке. Лишь очень невежественные люди в наши дни усматривают здесь противоречие. Невежественные или ослепленные идеологией.
Наследие Гитлера и Сталина
Методы исследования ДНК развиваются с крейсерской скоростью, а в кильватере у них плещутся темные силы, порожденные тоталитарными идеологиями 1940-х годов.
Голоса, доносящиеся до нас из сталинской эпохи, я слышу уже давно. Двадцать лет назад, когда я начинала писать о новых достижениях биотехнологии, они звучали довольно громко. Мне часто приходили от читателей письма, содержавшие необоснованные, поверхностные, но крайне агрессивные суждения о генетике. Коллеги-журналисты, сами того не подозревая, выражались так, словно выступали на сталинских процессах против биологов. Никогда не забуду, как один известный культуролог написал – цитирую дословно: «Генетики – это разновидность фашистов».
Поездка в Институт им. Вавилова сделала меня еще чувствительнее к необоснованной критике ДНК-исследований. В здании, которое и сейчас стоит в центре Санкт-Петербурга, располагался первый в мире банк семян. Когда мировому урожаю пшеницы угрожает стеблевая ржавчина, когда из-за потепления климата наступает засуха, селекционеры могут найти в таком банке материал для создания новых устойчивых к болезням и засухе сортов.
Институт носит имя Николая Вавилова, одного из самых видных ботаников и генетиков первой половины XX века. Он ездил во все концы земного шара и привозил оттуда семенной фонд – и дикие виды, и сорта, которые издавна возделывались в той или иной местности, во всевозможных природных условиях. Не в последнюю очередь им двигало желание положить конец голоду в России и во всем мире. Он хотел дать людям больше еды, для чего требовалось вывести новое, лучшее зерно. Одновременно Вавилов производил фундаментальные исследования, стремясь узнать, где и как люди начали возделывать землю. Работая над главами этой книги, посвященными происхождению земледелия, я много думала
