о Николае Вавилове. Как жаль, что он не принимал участия в современных исследованиях ДНК пшеницы, бобовых и других растений, благодаря которым генетики смогли определить, что сельское хозяйство зародилось в регионах Турции и Сирии.
Николай Вавилов работал в Академии сельскохозяйственных наук, в Институте растениеводства и собрал в Ленинграде уникальную коллекцию семян, ставшую важным банком генов; позднее Вавилов стал директором Института генетики Академии наук СССР. Но в начале тридцатых годов против него начал интриговать молодой украинский агроном Трофим Лысенко[20]. Лысенко утверждал, что значение наследственности переоценено. Законы наследственности, сформулированные Грегором Менделем, ошибочны, условия жизни сами по себе могут влиять на наследственность. Пшеница и другие зерновые отлично приспособятся к холодному климату Сибири, если подвергнуть семена правильной холодовой обработке. Слова Трофима Лысенко нашли отклик у Сталина, потому что были созвучны тогдашней идеологии воспитания нового человека. Как новый советский человек должен был развиваться в новых благоприятных условиях, так и злакам и бобовым следовало расти в социалистическом обществе более сильными и здоровыми. Гены были объявлены «буржуазными» и «контрреволюционными». Все определяет среда. Условия работы серьезных советских генетиков стремительно ухудшались. Многих в 1930-е годы арестовали. Николай Вавилов был среди тех, кто держался дольше всех, хотя он недвусмысленно критиковал Трофима Лысенко. Но в 1940 году сталинские наймиты арестовали Николая Вавилова. Ему вынесли смертный приговор, который позже заменили на двадцать лет тюрьмы. Величайший ученый-селекционер России умер от голода в лагере в 1943 году.
Это были годы Ленинградской блокады, длившейся 900 дней. Умерло не менее миллиона жителей, в основном от голода, – почти половина населения города. В банке семян люди сберегали зерно ценой собственной жизни. Они могли бы сварить овсяную кашу из семян овса или гороховый суп из сушеного гороха. Но они этого не сделали. В Вавиловском институте я видела фотографии пятнадцати сотрудников, умерших от голода на своем посту.
Биология и генетика в Советском Союзе, Китае и Восточной Европе еще много десятилетий страдала от последствий лжеучения Лысенко.
Вот о чем я думаю, когда слышу категоричную, необъективную критику генных исследований.
Существует и другая сторона. В Венгрии продаются ДНК-тесты, которые, как утверждается, гарантированно докажут, что среди предков той или иной семьи нет евреев и цыган. Уважаемый в прошлом научный журналист Николас Уэйд из New York Times, работавший также в Science и Nature, недавно опубликовал книгу, в которой содержится ряд спорных выводов. Среди прочего, он утверждает, что естественный отбор должен был привести к различиям в результатах обучения, уровне интеллекта, политическом и экономическом развитии разных стран мира. Сотня ведущих исследователей ДНК – среди них шведы Сванте Паабо и Маттиас Якобссон, датчанин Эске Виллерслев и американец Дэвид Райх – подписали обращение, в котором заявляют, что не поддерживают идеи Николаса Уэйда. Они пишут: «Мы отвергаем утверждение Уэйда о том, что наши исследования легли в основу его предположений. Это неправда». Эта история больно задела меня. Я уважала Николаса Уэйда как коллегу – он много лет работал в научных редакциях самых известных журналов мира. В последние двадцать лет он имел доступ к тем же научным публикациям о генетике, что и я. Однако выбрал ложный путь. Начал высказывать идеи, которые не имеют никакого отношения к исследованиям таких ученых, как Сванте Паабо, Маттиас Якобссон, Эске Виллерслев и Дэвид Райх.
Я испытываю глубочайшее уважение к ведущим шведским исследователям ДНК и генеалогам. Спокойно и грамотно они прокладывают свой курс и в генетике, и в этике. На совместных интернет-страницах они дают достойный отпор людям, делающим в своих комментариях ложные выводы. Их формулировки столь отточены, что истолковать их превратно просто невозможно.
К сожалению, есть блогеры и чаты менее щепетильные. Самые отвратительные формулировки я видела, когда бродила по сети в поисках дедушкиной гаплогруппы R1а. Некоторые участники сетевого общения пытаются продвигать мнение, что R1а – «арийская» группа и ее носители превосходят других. Такие голоса особенно слышны в Индии, но раздаются они и в Европе.
Прискорбно, что это есть. Но это не повод отказываться от ДНК-методов, нового важного инструмента, помогающего исследовать происхождение человека.
«Нельзя позволить Гитлеру и через пятьдесят лет решать, что нам исследовать, а что нет». Так сказал Сванте Паабо руководству Общества имени Макса Планка, когда обсуждался вопрос, стоит ли Германии учреждать новый институт антропологических исследований: вспомним роль, которую прежний институт антропологии сыграл в геноциде времен Второй мировой войны.
Нам следует учесть уроки истории, считает Сванте Паабо. И понять самое главное: наука основывается на фактах. Ученый должен работать эмпирически, наблюдая и экспериментируя, а не только теоретизируя. В противном случае очень велика опасность попасть в плен собственных представлений о сути вещей.
Расистские теории популярны у части людей, потому что навешивание ярлыков всегда было свойственно человеческой природе. Но новые ДНК-исследования не поддерживают подобные представления.
Сванте Паабо упоминает о масштабном проекте, в ходе которого сравнивают ДНК-наборы тысяч человек из разных стран мира. Проект очень дорогой – около 120 миллионов долларов.
«И что же мы узнали, выложив такую кучу долларов? Что пигментация кожи зависит от места проживания, что иммунитет у всех разный и что мы по-разному перевариваем то, что пихаем себе в рот, вроде лактозы и алкоголя? Вот спасибо! Я и так все это знал», – говорит Сванте Паабо.
И тут же продолжает: «Но, может быть, проект стоил своих денег, если подумать, чего нам не удалось найти. Например, в том, что касается работы клеток мозга, мы не нашли никаких различий у людей из разных стран мира. И сегодня это доказано».
Еще один ученый, сделавший неоценимый вклад в написание этой книги, – Маттиас Якобссон. Я приезжаю к нему в Центр эволюционной биологии в Упсале и иду мимо здания, где в двадцатые-тридцатые годы располагался деканат Государственного института расовой биологии. Он находился рядом с кафедральным собором, напротив архиепископской резиденции; сейчас этим помещением владеет Комитет государственной собственности. Перед деканатом табличка, на которой перечислено, какие учреждения занимали это здание. С 1869 года по 1951 год в здании размещались «администрация Упсалы, Упсальский университет и педагогическое училище». Ни слова об институте расовой биологии.
Едва ли так можно выучить уроки истории.
Кабинет Маттиаса Якобссона расположен всего в нескольких сотнях метров
