же лето мы поехали в Зарайск (его родина) в гости к его маме (городок очень живописный с чудной небольшой речкой, текущей среди дивных полей). Его маме (уборщице) я не понравилась, зато, кажется, понравилась всем его остальным очень образованным родственникам в Москве и Коломне. В той поездке я поняла, что они были удивлены нашему с ним контрасту — во всем — особенно, в щедрости души. Я, конечно, его спросила: «Ты разве всегда приезжал без подарков? Т. е. подарком была только твоя персона?». Разозлился. Конечно, подарки — не самое главное в жизни. Я, например, никогда не жду их, особенно не люблю, когда их дарят по особым дням. Мой друг Семён Семёнович (См. мое эссе «Одна большая интеллектуальная дружба») всегда спрашивал о том, что подарил мне муж (Васюша), например, на 8-е Марта. И я отвечала — ничего (он ужасался), но, когда я говорила, что только за последний месяц мы друг другу купили то-то и то-то (он восхищался). Так вот — Виктор был скупым. Причем во всем — особенно в деньгах (например, через четыре года он мне заявил, что премиальные он будет оставлять себе — я улыбнулась и сказала — хорошо), словах, эмоциях. Не сдержанным, а именно скупым и, особенно, раздражительным по мелочам. Он не орал, не ругался, не скандалил (за исключением одного случая, когда однажды я поставила на стол тарелку с цветной капустой в сухарях на сливочном масле — он вдруг с раздражением сказал, что он терпеть не может сухари — что я забыла? — и — неожиданно так шарахнул эту тарелку об стол — что все сухари чудным образом вылетели из тарелки (сама тарелка не разбилась) и приземлились на полу — я ни слова не сказала, взяла веник и тщательно подмела пол, очень радуясь ситуации, потому что внутренне сказала себе: «Вот ты и подписал себе приговор» и взяла курс на развод). Моя подруга Наташа, услышав мой рассказ, отреагировала мгновенно: «Да ты что! Я бы так шарахнула ему сковородкой по башке, что мало бы не показалось!». Вообще, в жизни я никогда на хамство почему-то не отвечала (у меня не хватало энергии ругаться). Когда мы совершали прогулки, он мог изводить меня беспричинно и доводить до слез (за все шесть лет только на трёх прогулках он вел себя нормально (в Таганроге на Азовском море (См. мое эссе «Страсть к воде: мои заплывы»), на Сарпушке глубокой осенью в длинном походе и — однажды летом в поездке в усадьбу Достоевского Даровое около Зарайска — за те три прогулки я ему благодарна). Вообще, я к нему относилась очень хорошо (это видели все, и он потом это признал). Я покупала ему много книг (особенно переводные толстые издания по программированию издательства «Мир»). Он их никогда не читал. Я недоумевала: «Почему ты не читаешь?» — «Я читаю на работе». — «А когда ты работаешь?». Мои вопросы ему не нравились. Однажды он психанул (без причины!) и убежал с воплями: «Брошусь под поезд!» (также вела себя и вторая жена у Васюши! — таких психопатов, оказывается, пруд пруди!). В это время я мыла окно. Бросила все и побежала разыскивать его по рельсам (та ещё пробежечка была!) — не нашла (вечером он сказал, что пошутил и хотел меня попугать). Точно также он пошутил, когда в декабре 1986 года он потребовал разменять нашу 4-х-комнатную квартиру с родителями через суд. Я наотрез отказалась. Тогда он резко сказал, что будет со мной разводиться! Я замерла и не верила своим ушам: наконец! сам сказал! От счастья я была на седьмом небе! Дело в том, что все эти годы у меня было острое чувство вины перед ним — после свадьбы его вычеркнули из очереди на квартиру и мы его прописали у себя (через два года потом после развода его восстановили в очереди и дали квартиру в новом доме — я в ней никогда не была). Но на следующий день я напомнила ему, что жду его в ЗАГСе в 6 вечера. Он не понял — зачем? — Подать заявление на развод. — Я пошутил. — Зато теперь я не шучу. А потом начались разборки — с его стороны: Почему я никогда не ездила с ним на турбазы ни летом, ни зимой? — Я не люблю турбазы! — Почему я отпускала туда его одного (должна была трупом лечь … но не отпускать!!!) —??? — «Ты вечно мне изменяла!» — ??? — «Психологически… с каждым столбом!» — «Ты себе представляешь, как я с каждым столбом тебе изменяю?» — самому стало смешно! — «Вообще ты что-то путаешь: не изменяют с каждым столбом, а — ревнуют к каждому столбу …». В общем, было с ним жить не просто не легко, а тяжело. Когда родители узнали о том, что мы разводимся, долго пребывали в шоке: «Вы же никогда не скандалили (уж они-то это делали виртуозно и постоянно!) — вас никогда не было слышно!». Я решила никому не рассказывать, как он порой тихо шипел, но никогда не было понятно, чем он на самом деле был недоволен. НО — самое главное — мне с ним было очень одиноко (как сказал Николай Бердяев «одиночество вдвоем»). Я это чувствовала всегда. Мне было легко с Володей (первым мужем). И было очень легко с Васюшей (третьим мужем). Так что выходить замуж вроде как по расчёту (даже спасая свою жизнь от мерзавца) — не надо было. Хорошо еще, что он часто отсутствовал (в это время я была очень счастлива!).
Если между моими первым и вторым браками пролегает десять лет, то между вторым и третьим — одиннадцать. За все эти годы у меня практически никого не было, за исключением нескольких случаев (один мальчик до института — мы с ним встречались несколько месяцев, после развода один эпизод, длящийся ровно… три дня — с моим дальним родственником, художником и журналистом, тоже Владимиром из Подмосковья, НО такого, как говорил А.Солженицын, «кишкомота» я никогда в жизни не видела! — еле ноги унесла) и два эпизода уже в 90-е (сейчас расскажу). После смерти мамы весь 1993 год у меня была глубокая депрессия. К тому же мне очень тяжело было находиться дома один на один с отцом (См. мое эссе «Круг общения: мои сверхценные привязанности»). Но в январе 1994 года меня неожиданно «бросили» на чтение лекций в Дом офицеров (офицерам запаса) и там я познакомилась с Мишей (но он оказался совсем не офицером, а инженером —
