— Ну ладно, — ответил разоблаченный, — Твоя взяла. На самом деле я фальшивый Дед Мороз. Но работаю на настоящего. Просто под Новый год у нашего босса столько дел, что он не успевает…
— Не заливай, — добродушно возразил Олег, — Я уже не маленький.
— Сколько тебе лет?
— Девять, — гордо сказал Олег, чувствуя себя большим и смелым. Еще бы: он спорил со старшим, и никто не затыкал ему рот. — А тебе?
— Двадцать.
— Всего-то? — удивился Олег, хотя, конечно, для девятилетнего мальчишки даже двадцать лет казались недостижимой мечтой. Только представить — совсем взрослый, знающий все на свете, но пока еще не научившийся умничать и читать нотации, как Галина Демьяновна и прочие воспитательницы, которым перевалило за тридцать.
— Звать меня Александр… Просто Саша, — улыбнулся фальшивый Дед Мороз. — Давай дружить.
— А тебе интересно? — недоверчиво спросил Олег.
Саша усмехнулся про себя. Вот они какие — детдомовцы. Хваткие, проницательные. Им не скажешь на черное — белое, и улыбка для них — не радость, а насмешка. Дети с искалеченным прошлым и неполноценным будущим, несущие непосильный крест за непонятно чьи грехи. Любой нормальный ребенок тут же с восторгом ухватился бы за возможность подружиться с большим дядей, тем более Дедом Морозом. А этот — этот зрит в корень, понимая, что здоровому дяде малолетки на фиг не нужны. Так, для важности момента и в целях создания праздничного настроения.
Саше вдруг стало невообразимо жалко малыша. Жалко и больно, до самых неуловимых капелек той непонятной субстанции, которую залили в сердце и называют душой. Жалко, потому что он не рос в детдоме, хотя давно был… сирота…
— Интересно, — ответил он, присаживаясь рядом на подоконник, — Хочешь, дам примерить шапку?
— Зачем? — пожал плечами Олег. — Она все равно большая, а воспитательницы заметят и будут на тебя шипеть. Особенно та, змея усатая.
— Какая? — удивился Саша и покосился на женщин, шушукающихся в углу.
— Ну, Снегурочка которая. Лариса Федоровна.
Лариса Федоровна — которая так доверительно и полушепотом, невинно хлопая накрашенными глазками, просила называть ее просто Лорой, и при этом усики над губой так смешно шевелились, словно там копошилась сороконожка — до недавнего времени была его соседкой по этажу. Зная Сашину постоянную нужду в деньгах, она то и дело таскала его на различные мероприятия, где можно было заработать тот же полтинник. Ему, молодому пацану, самому пробивающему дорогу в жизнь, это было всегда кстати.
Выкопать и перевезти картошку с дачи — пожалуйста. Два ведра, выделенных за помощь, ему хватит надолго. Экономить Саша привык. Залатать чердак, крышу, протянуть кабель — все по плечу. Один раз попросили утопить новорожденных котят. Пожалел, выпустил, дурной своей башкой не подумав, что без мамки они скоро окочурятся с голоду. Но не с голоду окочурились — бродячие собаки разорвали в клочья. Сашка потом долго ходил, словно в воду опущенный, — совесть грызла. Вот поэтому-то, усмехнулась тогда Лариса-Лорочка, их топить нужно было сразу, чтоб не мучились. А Саше почему-то стало гадко…
Она вообще была противна ему, эта старая корова с ужимками молодой девицы на выданье. Если б в шестнадцать гулять начала, авось и матерью его заделалась, да Бог миловал. А мнит из себя, дура, опытную блудницу, которая молодого парня чему-нибудь стоящему научит — для души и для тела, само собой разумеется. Сашка хоть и зеленый был, но соображал, что к чему. И не нужна она была ему такая — лишь чуток младше мамы. Пусть лучше вообще никакая, чем эта сорока усатая.
Нет, не сорока — змея. Сашка улыбнулся, почувствовав симпатию к столь меткому на язык детдомовцу.
Но когда эта змея Деда Мороза играть позвала — не отказался. Зима: ни работы нет, ни приработка. Каждый червонец на вес золота.
— Ладно, Олег, не хочешь — как хочешь. А что это ты там все выглядываешь?
— Звезды, — серьезно ответил мальчик, — Они — настоящие.
— Понятное дело, не елочная мишура, — согласился Саша.
— Нет, ты не понимаешь, они — и только они — настоящие. Мы уйдем, спать ляжем, а звезды будут светить всю ночь и никуда не денутся. Останутся на одном месте. Вон те две маленьких, и одна большая, яркая.
Саша посмотрел на мальчишку, с каким-то особым чувством тыкающего пальчиком в стекло, и, кажется, начал понимать…
Звезды не бросают и не уходят…
Иногда они падают…
Но об этом не хотелось думать и говорить…
— Ты веришь в чудеса, Олег? — повинуясь непонятному порыву, спросил Саша.
— Нет, чудес не бывает.
— Знаешь, а я верю, что под Новый Год все наши желания сбываются. Нужно только правильно загадать.
— Все равно я не верю. Я столько раз загадывал… Но никогда ничего не сбывалось.
— Это потому, что ты не веришь, — взволнованно сказал Саша, глядя в белый, побеленный известью, потолок.
Сказал, скорее, самому себе, чем Олегу. Он тоже не верил. А так хотелось верить — хоть чуточку, хоть на самом донышке бокала выпить немножечко светлого будущего. Не выпить — так, пену собрать, почувствовать пусть не вкус — хотя бы запах…
Что еще оставалось, кроме как мечтать. А без этого было бы совсем тошно.
— А если я поверю? На самом деле, сильно-сильно поверю? — спросил Олег, и глаза его доверчиво заблестели — совсем как у нормального ребенка.
— Тогда желание непременно сбудется!
Олег ничего не сказал, отвернулся к окну, и Саша готов был поклясться, что в глазенках его блеснули слезы. Но он был сильный малыш, и не стал плакать у всех на виду.
Олег вытащил из-за пазухи листок бумаги и карандаш и начал что-то усердно рисовать. Саша стоял молча и не мешал. Его мучила совесть: что он наделал, дурак!
Нашел, кому читать лекцию о чудесах! Детдомовскому ребенку, который уже с пеленок знает: сказка ложь, а вера — блажь. И осталось всего ничего, чтобы доломать изничтоженную детскую психику: на тебе, верь в чудеса!
Олег закончил рисовать, спрятал карандаш в карман, и протянул Саше сложенный вдвое листочек.
— Это тебе. С Новым Годом.
— Спасибо, — растерянно сказал Саша, вертя в руках импровизированную открытку, нарисованную синим карандашом. Весьма, кстати, неплохо нарисованную. Большая синяя звезда с размашистым шлейфом, как у кометы. Или птицы — Саша не знал, что мальчишка имел в виду, а спрашивать было неловко. Можно ведь и обидеть ненароком.
Вокруг звезды много маленьких синих точек, без хвостов — должно быть, другие звезды. С обратной стороны было написано:
Фальшивому Деду Морозу Саше.
Пусть чудеса будут настоящими как звезды.
А я буду в это верить сильно-сильно.
Честно.
Олег
Саша пробормотал «спасибо», пожалев, что у него ничего не припасено на всякий случай — никакого брелка или безделушки — чтобы хоть как-то порадовать мальчика. Но в следующий раз он обязательно что-нибудь приготовит, хоть рублевую машинку.
Тут он заметил, что Лариса-змея настойчиво машет ему рукой: пора уходить. Саша вздохнул, улыбнулся и потрепал Олега по коротким мягким волосенкам.
— Все, мне пора. Настоящий Дед Мороз созывает свиту на разборки. Успехов! Увидимся в следующем Новом году!
Щелк, и этим «следующим новым годом» он перечеркнул все надежды и мечты, которые не покидают сознание детдомовца до самого последнего момента. Однако Олег ничего не заметил. Он ухватил главную мысль, а остальное уже не имело значения… Уткнувшись носом в холодное стекло, он зажмурил глаза и стал верить. Сильно-сильно. Словно это что-то могло изменить…
2
Раз! И во все стороны вокруг полетели щепки и кусочки коры. Одна их них больно вонзилась в щеку, но Родион Васильевич лишь смахнул со лба капельки пота и продолжал махать топором.
Раз! Следующая щепка вонзилась прямо в сердце звонким осколком и загудела, запищала, прорываясь внутрь, разрывая жилы. Сосна задрожала и повалилась на землю.
Вот тебе и дерево к Новому году, до которого оставалось каких-нибудь пять часов. Сколько он себя помнил, никто из знакомых не наряжал елку — только сосну. Пушистую, пахнущую смолой и шишками, с длинными колючими иголками, которая могла простоять до самого февраля и не осыпаться.
Сейчас Родион Васильевич занесет эту славную сосенку в теплый зал, а Катя, жена его, нарядит в стеклянные игрушки и блестящий дождик. Все будет как прежде: Новый год, шампанское, запах толченой картошки, жареных куриных ножек и салат «оливье»…
Огромная сосна посреди зала прямо перед праздничным столом, который жена накроет белоснежной скатертью. И будут они встречать Новый год вдвоем. Только вдвоем…
Родион Васильевич приподнял ствол поваленного дерева и стал обтесывать топориком сруб. В уголках глаз что-то защипало, и он оторвался на минуту, чтоб провести рукой по дрожащим ресницам, и пальцы неожиданно стали влажными…
